В горы к индейцам Кубы

Итак, одним ноябрьским утром 1964 года мы уезжаем из Гаваны, светящейся веселыми неоновыми огнями, далеко на восток, чтобы найти тех, которые жили здесь на Кубе задолго до того, как загорелась первая реклама, задолго до того, как выросли Гавана и Сантьяго. Задолго до Колумба. Область, которую мы наметили для наших поисков, охватывает восточнокубинские округа Гуантанамо, Ятерас и Баракоа. Мы решили выбрать оперативной базой Гуантанамо. И вот наш газик час за часом три дня все жмет на восток. Мы уже проехали Матансас и Санта-Клару, Сьего де Авилу, Камагуэй, Ольгин и Сантьяго-де Куба и, наконец., в начале ночи на третий день въезжаем в город Гуантанамо. Мы находимся в 1100 километрах к востоку от Гаваны. Живо в постель, завтра с утра у нас начинается настоящая работа!
Работа — означает в данном случае найти а Гуантанамо людей, которые могли бы нам что-нибудь рассказать о горных территориях самой восточной части Кубы, а главное — об их обитателях. Сначала посещаем доктора Солера Сансаррурена, историка и архивариуса города Гуантанамо. Он живет уже тридцать лет в этом городе.
— Да, говорят, что в горах доныне живут индейцы ятерас, Сам я, конечно, там никогда не бывал, а сюда вниз люди с гор также никогда не спускаются. Но больше меня вам мог бы о них рассказать баптистский священник Молина.
Священник-баптист Молина? Сразу же отправляемся в баптистский храм Гуантанамо, в котором служит Молина. Никогда до этого не был я в баптистском храме, но и в этот раз не успел его хорошенько рассмотреть, поскольку священник забросал нас целой кучей сведений, которые хотя с религией и баптистской церковью мало имеют общего, но для нас могут быть весьма полезными.
Достопочтенный Молина в свое свободное время, как некогда и наш лейтенант Пайарес, занимался археологией. Искал под поверхностью земли следы давнего индейского расселения в своем округе. Хотя живые индейцы его не интересуют, он все же записывал многое из того, что ему рассказывали люди за те четверть века, что он работает в Гуантанамо, о жителях горного района Ориенте, И вот, когда после многочасовой беседы мы выходим из канцелярии баптистского храма, у нас на картах уже отмечено место, которое, по мнению Молины, могло бы быть самым удобным исходным пунктом в эти неприступные места в горах. Оно называется Монте Верде.
Лейтенант Пайарес уносит подаренные нам несколько украшений из ракушек доколумбовых индейцев, которые Молина нашел в одной из пещер округа, а профессор Ривера несет из его дома череп, подлинный таинский, искусственно деформированный череп, самую ценную археологическую находку баптистского священника (ныне этот череп украшает коллекции университетского Музея Монтане в Гаване).
Итак, завтра мы уже можем тронуться в путь…
  
К индейцам в восточные горы
 
На следующий день утром наш газик уже бежит по ровной дороге, потом сворачивает в горы. Машина прошла бы при наличии цепей до Фелисидад де Ятерас. Но цепей у нас нет. Узенькая дорога ведет прямо в облака. Повороты, опять и опять повороты. Теперь мы едем прямо над разверстой пастью глубокой долины. Рафаэль (простите меня, Рафаэль, я забыл), то есть Путумайо Кид, почти побелел лицом, смотрит перед собой и тихо ругается. Не знаю, к кому относятся эти горькие проклятия. То ли к дороге, то ли к индейцам, то ли к нам — сумасшедшим, которые неизвестно что хотят увидеть в этих горах проклятых?
Машина скользит, вчера и позавчера здесь был ливень. Неподалеку находится наидождливейшее место Кубы — там выпадает 3800 миллиметров осадков в год. Внизу светит солнце, а здесь ежечасно дождь. Тропинка быстро превращается в илистый поток, месиво грязи, которое позже мучило нас больше, нежели голод и холод. А потом начался труднейший участок пути — Пасо де Муэртос — Перевал мертвых. Бодрящее названьице!
На этом перевале вечная грязь, в которой увязает большинство машин, карабкающихся на Ятерас. И наша, к великому удовлетворению Путумайо Кида, также застряла. Выпрыгиваю из машины, хочу подтолкнуть ее, но тут же по колени утопаю в грязи. Ничего сделать нельзя. Дальше и в самом деле не проедем! Рафаэлю придется остаться у машины; правда, скучно ему не будет, ибо мы не единственные, кто застрял на Перевале мертвых. Позже его, вероятно, вызволят. А мы дальше должны идти уже пешком…
Распределяем снаряжение. А его порядочно… Что, собственно, мы несем с собой? В первую очередь продукты: сухари, рис, сгущеное молоко, мясные консервы, шоколад, немного рома, а также соль и сахар, потом, конечно, лекарства, бинты, гамаки — давнее индейское изобретение, с которым мы теперь к индейцам возвращаемся, несколько шерстяных одеял, карты, антропометр и некоторые другие приборы для наших антропологических обследований, а также еще оружие. Оружия не люблю. Но мы должны его иметь. Там, в горах, еще нет полного мира.
Каждый несет свою часть груза, только «старику» — профессору Гинзбургу мы стремимся дать ношу полегче.
Начинаем подниматься. Первые шаги пути по индейскому Краю. Первые шаги утомительного марша, который, как нам потом казалось, никогда не кончится. Пять человек идут, бредут в скользкой мешанине грязи шаг за шагом, метр за метром. Начинается дождь. Мокрые, грязные и усталые, мы приходим, наконец, в первую деревню-Фелисидад до Ятерас. Крохотное селение, исходная база караванов мулов, которые отсюда идут дальше в горы. Около Фелисидад до недавнего времени Куба определенно кончалась и начиналась страна под названием Hie sunt leones — здесь живут львы  [7].
Проводник каравана мулов показывает в небеса: — Если пойдете этим направлением, то дойдете до поселка Монте Верде. И там, там уже живут индейцы.
Да, это то Монте Верде, о котором нам рассказывал Молина. Благодарим проводника каравана и отправляемся в дальнейший путь. Мулов у нас нет, следовательно, мы должны тащить свой груз на собственном горбу. За Фелисидад переходим вброд горный поток. Первый из тысячи, которые, вероятно, еще встретятся на предстоящем пути. И опять дождь. Как вчера, как и все последующие дни.
Монте Верде и в самом деле в небесах. Тучи трутся о вершины гор. разрываются и льют потоки воды на эту невеселую деревню. Мы добрались туда после единственного короткого привала в роще диких апельсинов — лим, как их тут называют, только к вечеру. Рядом стоит необычный дом. Это ЛКБ — отделение борьбы против бандитов. Неприступные, дикие, затуманенные и дождливые горы служили в то время укрытием для всея реакционеров, выступавших против республики. И здесь я увидел своего первого кубинского индейца, именно здесь, на станции Монте Верде, в обычной деревенской одежде, но в берете милиционера и с автоматом в руке.
  
Поиски Рамиреса Рохаса
 
Да, этот строгий страж горного гарнизона, насколько я Понимаю, бесспорно индеец. Наряду с физическими признаками, выразительно характеризовали в нем индейца, об этом свидетельствовал еще один признак — его имя. Дело в том, что в публикациях, в которых говорится о послеколумбовых кубинские индейцах, указываются лишь два имени местных индейцев Рамирес и Рохас.
Нуньес Хименес вспоминает, например, что вождь индейцев,
с которым встретилась в Бернардо eго экспедиция, именовался Целестино Рохас. А доктор Кьюлен вспоминает, как во время вечерники в баракоанском клубе «Унион» президент клуба рассказывал, что «в шестидесяти милях от Баракоа живет около ста семей индейцев, которые именуются Рохас и Рамирес»!
С полным правом я мог, значит, считать, что два этих имени являются не только обычными фамилиями, но для американиста, который отравился искать индейцев, и путеводной нитью, свидетельством возможного индейского происхождения носителей этих имен. Я задал милиционеру ЛКБ, бесспорно индейцу, вопрос, который я для своего первого индейца уже давно приготовил:
— Вас зовут Рамирес или Рохас? Спрошенный с воодушевлением подтвердил:
— Да, compadre [8], меня зовут Рамирес Рохас (кубинская фамилия всегда составляется из фамилии отца и фамилии матери). Ты меня знаешь?