Дитя Феникса. Часть 2

– Держись подальше от Элейн Файф, мой мальчик. Где бы она ни появлялась, от нее исходят одни несчастья.
– Я только предложил написать для нее стихотворение, отец. Вы же знаете, я служу королеве.
Уильям Map поднял глаза к небу, и стоявший рядом с ним лорд Бакан сочувственно улыбнулся ему. Мальчика уж слишком увлекала эта придворная игра в кавалеров и дам. Ничего, пусть потешится. Несколько месяцев в холодных северных горах с мечом в руке под ледяным дождем, хлещущим в лицо, быстро выбьют из него дурь.
VI
Элейн сидела в нише окна покоев, отведенных им в королевском дворце в Данфермлайне, и смотрела на серебристые воды протекающей внизу реки Форт. Малкольм был снова на совете у короля, где споры между Ментисом, Маром и Дервардом с каждым днем становились все ожесточеннее и упрямее. В эти часы ей полагалось находиться при королеве и дамах ее свиты, но в тот день она осталась в своих покоях, сославшись на головную боль. Элейн очень соскучилась по своим детям, оставшимся в Фолкленде. Колбану было уже три года, а маленькому Макдаффу только три месяца; он был вверен заботам кормилицы и Ронвен. Настроения при дворе за последнее время сильно изменились. К молодым королю и королеве присоединилась королева Мари вместе со своим новым мужем из Франции, и в воздухе повеяло холодом. Не было уже никаких ухаживаний, игривого хихиканья и шуток. Во дворце воцарились торжественность и церемонность. Как только Элейн появлялась перед королевой, ей казалось, что всюду за нею следуют недружелюбные, косые взгляды.
В замке было тихо; кроме Элейн, в покоях никого не было. Она отпустила слуг, а своих дам отправила в зал, к королеве. Впервые за долгое время Элейн осталась одна.
Оглянувшись, она поглядела в глубь притихшей комнаты; у нее перехватило дыхание. Это был он, Александр, ее Александр, он был рядом. Оказываясь в Данфермлайне, она всегда чувствовала, что там она ближе к нему, чем где-либо еще. Но именно тут он еще ни разу не приходил к ней. И вот теперь он здесь. Она ощущала его дыхание на своей щеке, легкое прикосновение к своей груди, его еле слышные, ласковые слова доносились до нее из полумрака. Немного сонная, разморенная от осенней жары, она послушно встала, подошла к кровати и стала расстегивать платье.
Элейн сочла тихий стук в дверь не чем иным, как продолжением своего полусна. Она лениво обвела глазами комнату и улыбнулась.
Второй раз стук раздался громче. И она уже не чувствовала присутствия Александра – он исчез так же внезапно, как появился. Элейн снова была одна. Быстро оправив платье, она позволила стучавшему войти.
Дверь отворилась, и из-за нее выглянул Дональд Map.
– Миледи Элейн? Мне сообщили, что вы нездоровы. Королева велела отнести вам мое стихотворение… – Он зарделся от смущения; его рука все еще лежала на кольце дверной ручки.
Раздражение, которое испытала Элейн с его появлением, мгновенно улетучилось. Улыбаясь, она жестом пригласила его войти. Александр, ее малютка Александр, был бы уже юношей такого же возраста, что и Дональд, если бы не умер во младенчестве.
– Как видите, я одна, и мне скучно. Я бы хотела, сэр, чтобы вы прочли мне свое стихотворение. – Ее призрачный возлюбленный был тут же забыт. Она не ощущала ни его присутствия, ни его боли, ни дуновения холода в покоях, всегда сопровождавшего его появление, когда так смело предложила молодому человеку сесть; ей даже не пришло в голову позвать компаньонку.
Дональд Map вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. За поясом у него был пергаментный свиток, но, вытащив его, читать по нему он не стал – он помнил свое творение наизусть.
Элейн слушала. У него был проникновенный и богатый интонациями голос, а в словах были сила и красота. Она слушала, взволнованная и тронутая до глубины души, не зная того, что ее свидание с возлюбленным призраком прибавило блеска ее огромным глазам, что она словно светилась изнутри; кожа ее порозовела. При взгляде на нее Дональду на ум пришло сравнение с нежной дикой розой, раскрывающей навстречу солнцу свою дотоле скрытую прелестную сердцевину.
Он замолчал. Настала долгая тишина. Стихотворение в каких-то местах было слишком подражательным, кое-где не рифмовалось. Однако оно возбудило в обоих чувственное волнение, и у Элейн замерло сердце.
– Вы настоящий поэт, Дональд, – сказала она наконец. – Такие певцы пользуются отменной славой в моей стране.
Он мрачно улыбнулся.
– Поэтов почитают и в Шотландии, леди Элейн, но только если поэт не является старшим сыном графа. – Горечь, с которой он это произнес, никак не сочеталась с его красивым обликом и ясными светлыми глазами.
– Вашему отцу не нравится, что его сын поэт? – удивленно спросила она.
– Не в этом дело. Оруженосцам положено слагать стихи и поклоняться прекрасной даме. Только вот…
– Только им не следует писать слишком хорошо, не так ли? – подсказала она.
Он засмеялся немного растерянно, но удовлетворенно.
– Я не люблю турниров и состязаний в стрельбе из лука и поэтому могу вам показаться женоподобным, ведь вы сами ездите верхом лучше, чем большинство мужчин, – застенчиво произнес он.
– Но мне, увы, не приходилось выступать на турнирах, – пошутила она. – Да и состязания мне не по нутру. Лучше почитайте еще какое-нибудь стихотворение.
– Вы этого в самом деле желаете? – Он не хотел, чтобы она заметила его волнение.
– В самом деле, – настаивала она.
После этого он стал часто к ней захаживать. Он без конца писал стихи в ее честь, не давая ей передохнуть, а затем начал с застенчивым видом баловать ее подарками – то подарит розу, то ленту, то золотое кольцо, то украшение из жемчуга.
Малкольм хохотал во все горло:
– Ты вскружила щенку голову! Но берегись, моя дорогая, королева может приревновать. Знаешь, он ведь перестал сочинять стишки в ее честь! Да он теперь на нее почти не глядит.
К огромному своему удивлению, Элейн, услышав это, покраснела. Дональд вовсе не был щенком. Да, он был юношей, но уже и мужчиной, и чувства, которые он пробуждал в ней, пугали и волновали ее. Она испытывала к нему неодолимое влечение, и чем чаще они виделись, тем труднее ей становилось противиться его обаянию.
– Мальчик – поэт, – сказала она, оправдываясь. – Он с удовольствием будет читать стихи любому, кто готов его слушать, а королева слишком занята.
– А ты – нет.
Они молча глядели друг на друга: между ними была пропасть, ставшая уже привычной. Малкольм отвел глаза первый.
– Когда двор переедет в Стирлинг, я вернусь в Фолкленд, – сказал он вдруг. – Там есть дела, требующие моего присутствия. Король и королева просили тебя остаться с ними. Без сомнения, они хотят, чтобы ты написала принцу Ливелину или поговорила с его послом, который, насколько я знаю, уже в пути. Так что оставляю тебя с твоим поэтом. – Он зло захохотал. – Пожалей его, дорогая. Помни, что он еще мальчишка.
Давясь от смеха, он вскочил на коня и уехал.
VII
Дональд нашел ее в большом зале дворца. Двор уже обосновался в Стерлинге. Как всегда, вокруг короля толпились придворные; среди них был и граф Map. Элейн заметила взгляд, который он бросил на сына и на нее, – лицо его было задумчивым.
– Вашего мужа нет пока в Стирлинге? – В голосе Дональда слышалась надежда: ему не нравилось, что Малкольм над ним подтрунивает.
Элейн отрицательно повела головой.
– А вы не поедете к нему? – спросил Дональд; тон, которым он задал этот вопрос, выдал его с головой. Тревога, которую Элейн прочла в его глазах, стала ей понятна.
Она безотчетно коснулась рукой его рукава.
– Нет, я остаюсь здесь. Я не хочу разлучаться с моим поэтом. – Неожиданно Элейн поняла, что она вовсе не шутит: молодой человек всерьез начинал ей нравиться. Для нее в этом юноше было сосредоточено все то, по чему истосковалась ее душа: он олицетворял собой поэзию, был благороден, полон обаяния. К тому же он был молод и обладал романтической душой. Какая женщина была бы в силах противостоять такому набору достоинств после многих лет супружества с Робертом, а потом с Малкольмом? – Я повелеваю вам верно мне служить и исполнять каждый мой каприз, – желая подшутить над ним, произнесла она нарочито строгим голосом, – завтра, когда мы все поедем с королем и королевой на пикник в лесу, я хотела бы, чтобы вы сопровождали меня в качестве кавалера.