Том 18
Иосиф Виссарионович Сталин
Полное собрание сочинений
Том 18
Р.И. Косолапов. Предисловие
Первичная нагрузка этого тома состояла в том, чтобы завершить, наконец, публикацию произведений согласно исходному плану Собрания сочинений И. В. Сталина, намеченному еще в 1946 году. Таков был замысел, который вполне естественно оброс дополнительными соображениями. Связано это как с объемом выявленных к настоящему моменту материалов, которых будет достаточно еще на несколько томов, так и с необходимостью некоторых уточнений и заделки прорех, по большей части сознательно оставлявшихся с середины 50-х годов прошлого века в целях разнообразных манипуляций.
Том 18 открывается выступлениями Сталина на VI съезде РСДРП(б) (июль-август 1917 года), уже печатавшимися в томе 3 настоящего издания. Объясняется это тем, что между текстами тома 3 и «Протоколами шестого съезда РСДРП(б)» (М., 1934) обнаружились некоторые расхождения. Не будем гадать о причинах. Съезд, как известно, не стенографировался. Запись речей вели питерские активисты, главным образом Л. Р. Менжинская и И. М. Москвин; тексты протоколов для издания сличались с отчетами в газетах, учитывались записки делегатов. Кроме того, у самого Сталина могли сохраниться наброски речей, были личные воспоминания да и просто возможность редактировать себя.
В «зеркале» тома деятельность автора в канун Октября как бы смыкается с ее финалом 1953 года, что позволяет произвести еще одно ее сквозное обозрение. Очевидно, это огромная, в данном случае неохватная тема, и для нас, сегодняшних, непосредственно важнее другое: обстановка в стране, в условиях Первой мировой войны и новорожденной буржуазной демократии, сдирающей с общества змеиную чешую царизма, удивительным образом напоминает нынешнюю Россию с ее постсоветской буржуазной демократией и тлеющей, вялотекущей гражданской войной. Различие периодов и состояний нашей Родины почти век назад и ныне, конечно, громадно. Первое состояние было результатом Февральской буржуазно-демократической революции в период ее общего подъема и перерастания в революцию социалистическую, — второе, нынешнее состояние есть результат буржуазно-бюрократической контрреволюции 1991–1993 годов с тенденцией утраты целостности и самодостаточности страны, пристегивания ее в качестве покорного сырьевого придатка к мировой системе империализма. Векторы — восходящий и нисходящий — тут совершенно разные, но кризисное состояние в обоих случаях налицо. И выход удивительным образом выглядит в общем ключе — рабочий контроль над производством и распределением; земля — тем, кто ее производительно обрабатывает; власть — Советам трудящихся.
Л. Д. Троцкий, которого как раз VI съезд в составе группы межрайонцев принял в большевистскую партию, на редкость субъективистски оценивал положение в ней. Съезд проходил в полулегальной обстановке, после известных июльских событий, приведших к утрате влияния Советов на решения буржуазного Временного правительства и ликвидации двоевластия. То был шаг назад, угрожавший срывом поступательного хода революции. Ленин в эти дни был вынужден скрываться в подполье, Троцкий арестовывался. «На верхах партии положение было неблагополучно, — писал он впоследствии. — Ленина не было. Крыло Каменева подняло голову. Многие, и в том числе Сталин, просто отсиживались от событий, чтобы предъявить свою мудрость на другой день». Так, фактам вопреки, Троцкий противопоставлял «свою мудрость» «широко организованной фальсификации прошлого, которая составляет одну из главных забот эпигонов», клялся в верности «исторической правде» (Моя жизнь. Т. 2. М., 1990. С. 34–35) и тут же отчаянно облыгал прошлое, в котором сам не участвовал. Сталин, по Троцкому, «просто отсиживался» летом и осенью 1917 года, делая основные доклады на съезде, определившем курс партии на вооруженное восстание, готовя заводы и полки к выступлению, в то время как Троцкий действительно отсиживался от событий в «Крестах».
Из содержания 18-го тома не крикливо, но настойчиво вырастает интригующий общий вывод об уникальности многомерного видения перспективы социализма и мирового революционного процесса, внутри— и геополитических реалий, которым владел Сталин. Об известном «одиночестве» этой личности, в своей единичности сконцентрировавшей в себе максимально разностороннее и глубокое осознание всеобщего. Говорю об этом и на основе данной книги, и на основе знакомства с бывшими соратниками Сталина, ни один из которых — и это жестко продемонстрировала практика 50-70-х годов — не понял его более или менее адекватно.
В дневнике М. А. Сванидзе (певица, жена А. С. Сванидзе — брата Екатерины, первой, рано умершей жены Сталина) упоминается речь Иосифа Виссарионовича перед выпуском академий Красной Армии 4 мая 1935 года. «Говоря об этой своей речи, — отмечает Мария Анисимовна, — И. (Иосиф. — Ред.) сказал, что забыл прибавить, «что наши вожди пришли к власти бобылями и таковыми остаются до конца, что ими двигает исключительно идея, но не стяжание», как это мы можем наблюдать в капиталистических странах. Там стоять у власти — значит обрастать (богатеть)… Обаяние чистой идейности и делает наших вождей любимыми и чтимыми для широких масс, да и отсутствие классовой отчужденности, как это было раньше, делает их своими «кровь от крови, плоть от плоти» для народа…» (Иосиф Сталин в объятиях семьи. Из личного архива. М., 1993. С. 178). Кто, оказавшись у власти, остался «бобылем», то есть нестяжателем, в послесталинские десятилетия? Кто имел и сохранил «обаяние чистой идейности»? Оставляю эти вопросы на решение читателю.
В троцкистской литературе, которую стали охотно перепевать «перестройщики» и «реформаторы» последнего двадцатилетия, была сотворена схема: серый, полуобразованный, национально и аппаратно ограниченный Сталин и блестящий, вдохновенный, устремленный на мировую «перманентную» революцию Троцкий. Забавно, что на этой «обществоведческой» карикатуре сошлись и правые и левые оппортунисты, как «квасные», почвенные «патриоты», так и «кока-кольные», «поп-культурные» западники-космополиты. Жертвами этого поспешного, не требующего особых усилий мысли схемотворчества стали многие тысячи сограждан, особенно «образованцев».
Любители «простых инженерных решений» не могут взять себе в толк, что различие между Троцким и Сталиным состояло не в отношении к мировой революции вообще, то есть к переходу от капитализма к социализму во всемирном масштабе, а в понимании реальных предпосылок, сроков и темпов осуществления этого процесса, если угодно, в типе и масштабности их геополитического мышления.
Возьмем примеры.
На VI съезде партии, то есть в преддверии прихода большевиков к власти, Сталин дает отпор троцкисту Е. А. Преображенскому, считавшему социалистическую перспективу близящейся новой революции в России возможной лишь «при наличии пролетарской революции на Западе» и предлагавшему этим утверждением завершить резолюцию «О политическом положении». Заявление Сталина по сему поводу, заслуживающее записи во все учебники отечественной истории, отличается отточенностью аргументации и формы, четкостью и законченностью мысли. «Я против такого окончания резолюции, — говорит он. — Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму». Сталин поясняет свое мнение несколькими штрихами из обстановки, сложившейся после Февраля в нашей стране, и заключает: «Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего» (С. 29 наст. тома). Этой неукоснительной целевой направленности, имеющей под собой научно-теоретические, социально-политические и нравственно-волевые основания, Сталин был верен, как никто. В зените такой уверенности он ушел из жизни, оставив соотечественников, все мировое коммунистическое движение в сознании своей незыблемой исторической правоты и неизбежной конечной победы. Он, казалось, покончил с типичной для обывательской интеллигенции суетностью и провинциальностью мышления и сделал нормой «русский революционный размах» наряду с «американской деловитостью». Но, как видим, не сумел прочно закрепить этот результат на будущее в кадровом отношении.