Новый Вавилон

— Хорошо, — резюмировал дядя Жерар. — Ребята, если вы все же работаете на Моссад и просто морочите мне голову, то я б вас без экзаменов в школу-студию МХАТ зачислил, клянусь. Ну и будет. Поддерживаю Риту: мотаем удочки…
— Давно бы так, — сказал Мишель. Наверное, разумнее было дождаться утра, но мы ничего не могли с собой поделать. Снялись с якоря, заново привязали буксирный конец и двинули вверх по реке. На удивление, наш верный Mercury тоже, похоже, не возражал против внеурочной ночной смены. Напротив, он так бодро заурчал, будто был боевым конем, застоявшимся в стойле и радующимся представившейся возможности размяться…
 *** 
После полуночи Луна, словно утомившись расталкивать звезды, спряталась от Земли под одеялом туч. Папа, посовещавшись с нами, не стал включать фонарь, чтобы не привлечь чьего-нибудь внимания. Маморе, долго рвавшаяся нам навстречу, словно какой-то взбесившийся конвейер, отчего двигателю приходилось несладко, неожиданно замедлила бег.
— Утихомирилась, — меланхолично заметил Мишель.
— У нее характер, точно, как у Марго, — пробормотал Жорик, вглядываясь в темные берега. Местность разительно переменилась. Как только надобность в прятках отпала, вредная река, как бы в насмешку, снова покинула русло, расплескавшись по окрестностям тысячей живописных проток. Обрывистые берега исчезли, окунувшись на дно, и исполинские стволы старых деревьев торчали прямо из Маморе, как мачты затопленных фрегатов парусной эскадры. Дядя Жора, чьи мысли свернули в аналогичном направлении, упомянул кладбище погибших кораблей, помещенное советским фантастом Александром Беляевым в Саргассово море.
— Остров, — буркнул Мишель.
— Где?! — насторожился Жорик.
— Я говорю, роман Беляева назывался «Остров погибших кораблей», а кладбище — твоя выдумка. Как и про Моссад…
— Поди ж, какой ты злопамятный… — ощерился здоровяк.
— Кажется, мы попали в озеро, — молвила я. Берега действительно расступились и растаяли во мгле. Маморе почти остановилась.
— Не помню, чтобы видел нечто подобное на карте, — покачал головой Жорик.
— Разлив… — обронил Мишель.
— В июле? В сухой сезон?! — усомнился здоровяк с потерянным видом.
— Динамику подъема и падения уровня вод в бассейне Амазонки изучает целая наука, — назидательно заметил отец. — И, все равно, многое остается неясным даже для ученых, посвятивших этой проблеме жизнь. Вне сомнений, аномальные перепады как-то связаны с подземной рекой Хамза, о которой я вам уже не раз…
— Говорил! — в унисон закончили мы. Папа разобижено засопел.
— Да будет вам, жалким неучам, известно… — начал он через минуту, пережевав обиду, — что Хамза… Черт!!
Лодка вздрогнула, напоровшись на какое-то препятствие. Взвизгнув, я полетела вперед, врезавшись лбом в пирамиду из рюкзаков, сложенных нами в носовом отделении. Хорошо, что внутри были свернутые спальные мешки, а не жестянки с консервами, а то так и череп раскроить недолго. Вскрикнув, Мишель выдернул мотор из воды, и тот рассерженно заревел. Буксируемая лодка догнала с глухим шлепком, как одна машина другую в пробке.
— Выруби мотор! — заорал Жорик, не без оснований испугавшись, как бы бешено вращавшийся винт не прорубил дыру в носу ведомой лодки. Печальные последствия подобного происшествия было нетрудно предугадать.
— На что мы напоролись?! — потирая лоб, я испуганно озиралась. Хорошего, действительно было мало, утопить надувную лодку, проглядев корягу — пустяшное дело. Мы расслабились под утро, да и усталость сказывалась. А ведь могли сообразить, Маморе покинула берега, а значит — обмелела… И вот, как результат…
— Все путем, ребята, без паники, — Мишель первым оценил ситуацию. — Рита, хватит метаться! Это всего лишь кувшинки…
— Кувшинки?! Мы звезданулись о какие-то кувшинки?! — я чуть не рассмеялась ему в лицо.
— Не какие-то там, а гигантские амазонские. Сама погляди…
— Ой, ля-ля! — донеслось оттуда, где сидел Жорик. Здоровяк включил ручной фонарь. Что сказать? Он еще слабо выразился, если на то пошло. Поверхности Маморе было не разглядеть. Повсюду, насколько хватало глаз, еле заметно колыхался гигантский ковер, лоскутное одеяло, сотканное из плотных зеленых листьев круглой формы размером с небольшой спасательный плот. Наподобие тех, что сбрасывают с самолетов береговой охраны жертвам кораблекрушений…
— Viktoria amazonika, — сказал отец. — Самая крупная в мире кувшинка, открытая Эдуардом Пеппигом полтораста лет назад. Удивительное тропическое растение, названное в честь британской королевы…
Да уж, воистину — удивительное…
— Кстати, она цветет всего пару дней как раз в середине лета, так что, если нам только повезет… — с вдохновением добавил Мишель, в котором всегда дремал садовод-любитель. Видела наш садик в Кирьят-Моцкин, Динуля? А грядки за домом? Его работа…
— Нам крупно повезет, если мы продвинемся хотя бы на метр, — вернул папу на Землю, а, точнее, в лодку дядя Жорик. Нетрудно было понять, чем он встревожен. Исполинские листья целиком перегородили широко разлившуюся Маморе. Было сомнительно, чтобы мотор сумел пробиться сквозь их сомкнутые ряды.
— Это, конечно, не льдины, но… — Жорик развел руками. Все было ясно без слов.
— У листьев таких размеров должны быть черенки диаметром с канат, — предположила я.
— Вот именно, — кивнул француз. Папа немедленно провел эксперимент. Ухватился за край листа и попытался приподнять.
— Ай! — воскликнул он, отдергивая пальцы. Я поспешила к нему.
— Что стряслось?!
— Укололся до крови, — пожаловался Мишель.
— Рита, немедленно обработай рану, — распорядился Жорик и, пока я искала аптечку, осторожно повторил папины действия.
— Ого! Да тут натуральные шипы…
— Это чтобы рыбы не объедали, — пояснил папочка жалобно, пока я мазала ранки зеленкой.
— Если в курсе дела, какого беса хватался? — удивился здоровяк.
— Читал когда-то в энциклопедии, — оправдывался Мишель. — Еще там указывалось, что взрослые листья амазонской Виктории спокойно выдерживают человеческий вес. Можно ходить, как по паркету, без проблем. Аборигены, кстати, так и делают, когда надо перебраться с одного берега на другой. Хочешь попробовать, Жорик?
— Предлагаешь дальше идти пешком прямо по кувшинкам, навьючившись тюками, как мулы? А лодки — тут бросим или тоже на себе потащим?
— Потащишь, — поправил здоровяка Мишель. — А что? Один мул у нас уже имеется. А то и слон…
Я хихикнула. Жорик, усмехнувшись, потер переносицу.
— Когда авторы энциклопедии расписывали тебе, как ловко индейцы скачут с листа на лист, они имели в виду именно аборигенов, Мишель. Видал, какие местные индейцы низкорослые и щупленькие? Даже дохлик вроде тебя чувствует себя среди них Гераклом, — ехидная улыбка на губах Жорика свидетельствовала: он доволен, что папина колкость про слона не осталась безнаказанной. — Я же вешу, как три индейца, а то и все пять индейцев…
— Можно мне попробовать? — спросила я, заклеив папины ранки кусочками пластыря.
— Нет! — одновременно выдохнули мои мужчины.
— Еще чего удумала! — позеленел отец.
— Жить надоело, принцесса?! — добавил дядя Жерар. Хочешь, по доброте душевной, подкормить какого-нибудь каймана, открой банку говядины, черт с ней, собой-то жертвовать зачем?!
Шутки шутками, но они были полностью правы, рисковать понапрасну не имело ни малейшего смысла. А риск — был, причем немалый. Должна тебе сказать, Дина, что, чем выше мы поднимались по Маморе, тем больше живности становилось с каждым днем. Джунгли словно оживали по мере отдаления обжитых homo sapiens мест. Нам все чаще встречались южноамериканские крокодиловые кайманы, иногда эти рептилии целыми компаниями нежились на песчаных пляжах у воды, принимая солнечные ванны. Или лениво дремали прямо в реке, издали не отличишь от полузатопленной коряги. Шум, издаваемый нашим Mercury, ни капельки не смущал их, что лишь подчеркивало — человек был редким гостем в здешних краях. Я подумала еще, наверное, браконьеры не суют сюда носов, побаиваясь наркоторговцев. А самим наркоторговцам не до браконьерства, их бизнес — куда рентабельнее…