Новый Вавилон
— Где вы болтались битый час?! — раскудахтался он. Дядя Жора, в знак примирения, предложил выпить по стаканчику кайпириньи, это популярный местный коктейль из тростниковой водки, слегка разбавленной лимонным соком. Папочка, для виду поворчав, поминая совесть, которой у нас нет, в конце концов сдался, пригубил из стакана, сделал полноценный глоток и сказал, свесив ноги в воду:
— А ведь недурно, а?
— Не то слово, — согласился француз, подливая ему еще.
Это было что-то новенькое. Впрочем, что я к ним цепляюсь, отпуск есть отпуск.
***
Новая остановка была сделана нами в Порту-Велью, столице штата Рондония. Этот населенный пункт лежит еще выше по течению Мадейры и побольше первых двух, Маникоре и Умайты. Чтобы добраться до него, мы израсходовали еще пять дней. А потом целых шесть плелись до Нова-Маморе. По идее, могли бы и поднажать, но мои мужчины сошлись на том, что нам не стоит терзать двигатели, заставляя часами работать в скоростном режиме, моторам и без того доводилось несладко. Лодки были перегружены и сидели бы в воде гораздо ниже ватерлинии, если бы она у них только была. Течение реки быстрым, а сама Маморе после Порто-Велью пошла извиваться как змея, которой наступили на хвост титаническим сапогом.
— Тише едешь, шире морда, — глубокомысленно изрек Мишель.
— Это еще откуда?! — прищурилась я.
— От верблюда. Моя вариация старинной русской поговорки…
— Он, как всегда прав, Принцесса, — не без ехидцы заметил Жорик, накрывая мою ладонь своей, ибо я была готова вспылить. — Надо бы поберечь моторы.
— Как скажете, мессир Дюпуи, — не стала спорить я.
Самого Ново-Маморе с реки было не видать, поселок прятался за высоким, поросшим буйным тропическим лесом холмом. Вдоль правого берега, это относительно направления течения Мадейры, для нас же он был по левую руку, струилась грунтовая дорога, накатанная автомобильными скатами колея, неправдоподобно ярко — оранжевая, почти что алая, как почти повсюду в здешних краях. Дядя Жорик, когда я спросила его, отчего здесь такие цвета у дорог, прямо радуги, спустившиеся с небес на землю, пояснил, что вся фишка — в так называемом ферраллитном выветривании. Это когда кремнеземы, придающие нашим проселкам привычный желтенький оттенок, вымываются, а вместо них остаются суглинки, богатые окислами металлов, алюминия, железа, марганца и прочей лабуды. Отсюда, мол, и такой странный цвет.
— Уровень грунтовых вод высокий, — сказал Жорик. — Плюс — влияние тропических лесов на формирование гумуса…
Но я все равно не могла отделаться от нелепой мысли, что по ночам на проложенные через амазонские джунгли дороги выбираются местные гномы с бронзовой кожей и в набедренных повязках, и у каждого — по ведру с огненно красным суриком…
— Погляди-ка лучше сюда, — Жорик тронул меня за плечо. Впереди нас Мадейра распадалась надвое, образуя гигантскую латинскую букву V. Более широкое русло, цвета какао со сливками или молоком, по-прежнему уходило на юго-восток, как бесконечная взлетная полоса, покрытая безукоризненно ровным асфальтом. Второе русло, уже раза в два, резко сворачивало на юг. Эта река была темно коричневой, цвета жидкого шоколада.
— Маморе, — молвил Жорик, почему-то вполголоса. — Нам туда.
Признаться, мне тоже стало не по себе. Река была извилистой, это было видно сразу. Буйный тропический лес, густо росший по обоим берегам, они, кстати, были обрывистыми, придавал ей я сходство с тропинкой в злое заколдованное царство. Если бы она была желтой, как дорожка, сослужившая службу Элли, когда ураган принес ее в Волшебную страну, гнетущего ощущения не возникло бы. Но, концентрированный коричневый цвет и стена джунглей, отбрасывавших густую тень на реку, делала картину откровенно зловещей. Я покусала губу. Мне расхотелось туда плыть.
— Та река, что полноводнее и прямее — Рио Мадре, — сказал дядя Жорик. — Видишь, насколько она светлее. Это потому, что Рио Мадре берет начало на восточных склонах Перуанских Анд, высоко в горах, где рождается из тысяч ручьев, берущих начало у кромки ледников. От верховьев Рио Мадре до древней инкской столицы Куско — рукой подать. А истоки Маморе — много южнее, она долго течет через обширную, сильно заболоченную низменность, заросшую непроходимыми экваториальными лесами. Сливаясь воедино, обе эти реки образуют Мадейру. Кстати, именно оттуда, из Боливии, — Жорик кивнул в сторону Рио Мадре, которая показалась мне куда симпатичнее Маморе, — поздней весной 1904-го года впервые явился сюда полковник Офсет. Он и его спутники, бывшие однополчане, в сопровождении носильщиков-метисов, всего — семь человек, включая сэра Перси, выступили из Риу-Бранку. Это городок к северо-западу отсюда, где полковник стоял лагерем, когда занимался картографированием бразильско-боливийской границы. Проделав миль сто через сельву, они вышли к берегу Рио Мадре, раздобыли лодки и спустились прямо сюда. Повернули ровно на юг и начали свой подъем вверх по Маморе. Откуда в тот раз не вернулся никто кроме сэра Перси…
— В начале лета 1906-го полковник снова тут прошел, — добавил Мишель. — Только уже с Полем Шпильманом и его людьми. В том году они поднялись вверх по Мадейре, в точности повторив наш путь…
— Точнее, это мы повторили их путь, — поправил Мишеля Жорик.
— Не придирайся, мелочный лягушатник, — отмахнулся папа.
— Что, тоже прилетели в Манаус из Сан-Паулу самолетом местных авиалиний? — съязвила я.
— И ты туда же, Брут?! — фыркнул Мишель. — Они высадились в Белене на океанском побережье, приплыв из Гавра. А затем проделали полторы тысячи миль вверх по Амазонке до устья Мадейры. Наверное, наняли какой-нибудь паровой катер или купили билеты на рейсовый колесный пароход, если сто лет назад между Беленом и Манаусом было налажено регулярное сообщение. Лично я здорово в этом сомневаюсь.
— Любопытно, как тут пролез эсминец? — молвила я, глядя на цепи отмелей в устье Маморе, издали они походили на волноломы, какими защищают гавани от штормов. У крутого, подточенного нехилым течением берега, бешено вращались водовороты, видок у них был такой, словно Маморе давала понять: не лезь меня, а то худо будет.
— Ты имеешь в виду «Сверло»? — уточнил Жорик.
— А что, по-твоему, эсминцы шастают здесь туда-сюда по десять раз на дню?! — желчно осведомился Мишель.
— Ну, у миноносца не такая уж глубокая осадка, — обронил Жорик, проигнорировав сарказм в словах приятеля. — Это же не линкор. Так что, с хорошим лоцманом…
— Ага, и еще, они приперли с собой из Кронштадта земснаряд! — не унимался Мишель.
— Точно, а посланцы Саддама Хусейна — атомную бомбу, взорвав которую, им удалось здорово углубить русло, — в тон папочке отвечал дядя Жора. Именно поэтому американцам не удалось найти ее следов в Ираке. Бомба у Химического Али была всего одна, и он отдал ее любимому племяннику…
— Вы о чем это болтаете? — не поняла я.
— Об иракской экспедиции в Амазонию, санкционированной лично Саддамом в 1996-м году, — пояснил Жорик.
— И такая была?! — я вытаращила глаза.
— А как же, — ухмыльнулся француз. — Я когда-то рассказывал о ней твоему отцу. Экспедицией руководил Ибрагим Абд аль-Маджид, прекрасный археолог, ведущий иракский специалист по истории Шумера. Мы с ним встречались пару раз, как говорится, шапочное знакомство. Парень приходился племянником генералу Али аль-Маджиду по кличке Химический Али, этот фрукт курировал при Хусейне самые секретные оборонные проекты. Иракцы получили разрешение боливийских властей на производство археологических раскопок в Тиуанако и Пума Пунку на восточном берегу озера Титикака. Но, приземлившись в международном аэропорту Ла-Паса, в сопровождении иракского консула, зачем-то отправились в противоположном направлении, в город Риберальту на северо-востоке провинции Васа-Диез, граничащей с бразильским штатом Рондония. Где погрузились в моторные катера и двинулись вниз по Рио-Бени, пока не достигли Рио-Мадре, Бени — один из ее притоков. Ну а оттуда — прямо сюда, к устью Маморе. Это, конечно, предположение, на самом деле, в последний раз иракцев видели живыми в порту Риберальты, когда они грузились в катера. Но, исходя из того, что через пару недель несколько спутников Абд аль-Маджида выловили из Мадейры как раз в этих краях, похоже, они нашли свой конец в Маморе…