Клуб любителей фантастики, 2003
Я тут же подумал о слове «выпуск» и спросил, готовят ли к поточному выпуску роботов-писателей. Конечно, ответили мне. Уже запущены на полную мощность роботы-читатели.
Мне показали читальный зал, где над книгами склонились роботы. Они подняли головы на нас, а кто-то сказал: т-сс. Мы тихонько вышли, а за нами вышли из зала двое и стали быстро-быстро говорить друг другу, каждый свое, но я не мог разобрать, что.
Мне шепотом сообщили, что они так обмениваются знаниями. Каждый делится сутью известной ему книги с собеседником, кстати, одномоментно, тогда как человек так не может. Человек либо говорит и ничего не слышит, либо слушает и молчит.
Действительно, подумал я, сколько времени уходит на то, чтобы вещать, ничего не получая взамен. И как часто мы вынуждены тупо внимать, когда и тебе есть что сказать, но невежливо заглушать собеседника. Получается, что вежливость — лишь дань нашей недоделанности. И тут я полюбопытствовал: когда роботы станут достаточно начитанными, начнут ли они сочинять сами — скажем, кто читал о путешествиях, будут писать о путешествиях, кто читал детективы, будут писать детективы, роботессы будут писать женские любовные романы, а читатели классики будут писать классику.
В недалеком будущем так и будет, ответили мне. Правда, роботессы, начитавшись любовных романов, тут же начинают крутить роман с первым встречным, которым чаще всего оказывается такая же роботесса. Счастливые полов не различают. Они вообще потом ничего и никого не различают, поэтому они крутят свои романы сами уже не знают с кем и потому они потеряны для творчества. А вот читатели путешествий будут путешествовать по прочитанным местам, где будут исправлять отклонения от прочитанного текста. Это будет весомый вклад в экологию геополитики.
Это меня несколько удивило. Мало ли что писали путешественники в свою эпоху. Допустим, в изложении Ключевского находим, что, согласно Адаму Олеарию, из-за ночных разбойников ночью нельзя ходить по Москве без оружия и спутников. Что же сделает робот, начитавшийся сказаний иностранцев о Московском государстве, попав в Москву? Потребует спутников? Оружия? Будет восстанавливать число разбойников до соответствующего букве ветхих описаний?
Мои спутники засмеялись. Оказывается, разбойники роботов не пугают и являются для них чисто научными объектами. Ведь во времена Адама Олеария роботов не было, вот и расплодились разбойники. А нынешние разбойники ночью даже наткнуться на роботов боятся, что с них взять-то, с роботов, поэтому орудуют разбойники только днем, когда робота от человека можно отличить по толщине бумажника. А по ночам ходить по Москве? почему не ходить, ходите! Наши ходят. А что будут делать роботы-детективы? — напомнил я.
Читателям детективов будет дана полная свобода. Нам самим любопытно, к чему они склонятся, — станут ли состоятельными уголовниками или пополнят собой плеяду малооплачиваемых сыщиков? Многие дошли своим умом, что уголовников ловят только в художественной литературе, для чего она собственно и сочиняется, поэтому не хотят заниматься пустым делом. Но есть и романтики, которые любят искать тех, кто прячется. Они не знают, что никто не прячется. А читатели классики начнут, а иные уже начали, экранизацию классики. Но это же опасно! — воскликнул я, хотя уже почти свыкся с мыслью, что здесь всему голова — чистый разум.
Ничуть не опасно, успокоили меня. Любая экранизация окупается, ведь кино увлекает сегодня все больше людей, поэтому у них все меньше охоты читать книги. Тем более что кино уже цветное, а книги все еще черно-белые. К тому же для нас это самый простой способ догнать и перегнать Америку!
Но я имел в виду вовсе не это, я полагал опасным, что роботы станут уголовниками. Ах, это, утешили меня спутники. Если иные и станут уголовниками, то большинство из них тут же поймают. Ведь ловить их будут не только роботы-сыщики. но и сыщики-люди, а также сами уголовники — люди, возмущенные самозванцами. Вы же знаете, между нами говоря — все остается людям! Тут мне подмигнули. Я снова убедился в величии чистого разума. А как дела с экранизациями? Оказывается, снимают фильм по Тургеневу, «Отцы и дети». Конфликт между роботами двух поколений. Новый русский Базаров, демократ и либерал, пилит автогеном ископаемые танки, ищет, что у них внутри. Внутри пусто, обнаруживает он, но если он сам туда залезет, тогда он сам — внутри. Это заставляет его задуматься о своем месте в мире. Потом он умирает. заразившись от танка ржавчиной, скрипит, но умереть не может, так как надежно свинчен. Тертый калач — отзывается о нем баба с электронным мозгом. Фильм жизнерадостный, показывающий, что все поколения роботов могут сосуществовать. Еще снят фильм «Нос» по сценарию Гоголя. Ново, неожиданно. Дело в том, что обонятельная система является одной из самых сложных, поэтому есть слуховые и визуальные усилители, но нет обонятельных. И нос, отдельный от робота майора Ковалева, действительно такой же, как он, по величине и даже по виду, но интимно куда сложнее и таинственнее самого майора, а то и полковника. Затем с помощью наших ученых нос становится все портативней и портативней и, наконец, занимает свое естественное место на лице майора, но уже в качестве произведения искусства.
Великолепно! — изумился я смелости замысла и исполнения. А каковы будут «Мертвые души» в изложении роботов?! Плюшкин экономичен, но маломощен, Собакевич потребляет больше энергии, но и выдает больше полезной информации, у Коробчки плохо с оперативной памятью, Ноздрев то и дело глючит, но рвется обыграть компьютер в шашки. Главный герой, бывший программист, скупает списанные модели, чтобы сбыть их иноземцам как ископаемые ценности на запчасти. Но сбытые ценности скопом бегут назад в отчизну, обогащенные опытом и валютой, и начинают гражданскую войну с новейшими моделями за сферу влияния на еще человеческие умы, а потом…
Т-сс, — засипели мои спутники, — роботы могут нас услышать и глубоко задуматься над вашими идеями, а некоторые просто обидятся. Ведь у нас, простите, так уж по проекту задумано, что, когда мы их в свет выпускаем, у них у всех эти самые, гоголевские имена. А в свете, то есть когда они настолько отлажены, что могут справить совершеннолетие, они имеют право при смене технического паспорта на гражданский выбрать себе другое имя, но пока только гоголевское. Уже пушкинские имена им не нравятся. Так что вы не путайте наши планы и не смущайте их невинные души. Т-сс!
Я вспомнил, какая здесь замечательная акустика. На этом мое посещение закончилось. Я только должен был расписаться в огромной гостевой книге, просто отчетливо вписать свое имя рядом с уже заготовленным клише — БЫЛ ЗДЕСЬ.
Заходите к нам через сто лет, — доверительно предложил на прощанье, кажется, самый главный, — будем очень рады, вы оцените наши новые успехи на поприще инженерной подготовки человеческих душ, а мы на вас посмотрим, как там в вас душа держится!
Еще один из моих молчаливых спутников наклонил ко мне свою довольно большую голову и шепнул: вы этого Чичикова не слушайте, заходите, кстати, и не так поздно, обсудим кое-какие ваши мысли. Найдите меня, меня здесь каждый знает, я — Гоголь, Николай Васильевич, родился в 1809 году от Пушкина, являюсь и по сей день выдающимся…
Ант Скаландис,
Сергей Сидоров
ПИЯВКИ ОТ ДУРОСТИ
Когда именно в Мышуйске появился врач с подобающей фамилией Знахарев, теперь вряд ли кто вспомнит. Да и так ли уж это важно в наше сумасшедшее время, тем более в таком городе, где далеко не каждый способен внятно объяснить, каким образом, по какой причине и с какой целью в здешние края приехал, да и приезжал ли вообще, может, просто родился тут. Никому как-то не приходит в голову разделять жителей на местных и пришлых, и нет такого понятия — коренной мышуец. У нас главное совсем другое: прижился ли человек, освоился ли, стал ли полезен людям.
