Не размениваясь по мелочам
Где он сейчас? – подумала Лесли, снова давая волю слезам, но плача беззвучно, лишь содрогаясь всем телом. До сих пор милуется с Йоландой? Или отправил ее домой объясниться с теперешним мужем. Прости, наш брак был ошибкой! А может, она порвала с ним еще в понедельник, когда Рассел позвонил впервые после долгой разлуки. И с тех пор они снова живут вместе – Йоланда, Рассел, Том и Шелли. Да, конечно… По-видимому, все именно так и случилось. Почему я, глупая, не додумалась, что иначе и не могло быть. Упивалась своими фантазиями, ходила в блаженном бреду…
Ей вспомнилось, как, лежа на этой самой кровати, она еще подростком мечтала о том дне, когда в ее сердце поселится огромная любовь. Тогда казалось, что ничего другого больше никогда не понадобится. У нее и мысли не мелькало, что с появлением всепоглощающего чувства может прийти не рай, а сущий ад. И что жизнь обесцветится, а в душе что-то навек угаснет.
Она долго неслышно плакала, все представляя Рассела и Йоланду, пытаясь не думать о них и силясь что-нибудь понять. И не заметила, как провалилась в бездну глубокого целительного сна. А проснулась от скрипа приоткрывшейся двери и испуганно подняла голову.
– Ты спишь, Котя? – послышался шепот отца.
Котенком или Котей он называл ее в детстве. Теперь же вспоминал ласкательное прозвище, когда бывал с ней особенно нежен.
Лесли покачала головой, не понимая, где она и вечер теперь или утро, но зная, что стряслось нечто ужасное, отчего душа ныла даже во сне.
– Вроде бы уже не сплю. – Ее голос прозвучал хрипло и негромко. Взгляд упал на книжку, грозившую вот-вот упасть с самого края кровати. – Который час?
– Почти семь.
– Семь чего? – воскликнула Лесли, резко садясь и вспоминая про горе, столь внезапно обрушившееся на ее бедную голову.
– Вечера, конечно. – Лицо отца приняло забавное выражение. – Праздник начинается через четверть часа. Жду тебя в гостиной.
Он закрыл дверь, и Лесли снова растянулась на кровати. Вставать ужасно не хотелось – желаний вообще не было. Она с удовольствием пролежала бы так до утра, но не могла обидеть отца.
Поэтому с трудом поднялась, прошла к шкафу, открыла дверцы и посмотрела на свои старые одежды. Некоторые из них она не носила со школьных времен. Взгляд остановился на оранжевом, как апельсин, платье – длинном, узком, с разрезом на юбке сбоку.
– Праздник так праздник, – пробормотала она, снимая платье с вешалки.
В прихожей все лампы были выключены, а из раскрытых дверей гостиной лилось волшебное подрагивающее сияние. Свечи, тотчас догадалась Лесли. И не ошиблась. Свечей было множество: тонких и длинных, невысоких и толстых, в форме шаров, кубов, пирамидок. Одни стояли высоко, другие ниже – на шкафах, полках и столиках. За окном еще не стемнело, и отец задвинул шторы, поэтому обстановка была самая что ни на есть праздничная. Организатор сияя стоял у стола, на котором красовались свиная рулька, нюрнбергские колбаски с неизменными картофельным пюре и тушеной капустой и бутылка вина.
– Ух ты! – воскликнула Лесли, на миг забывая про свое бескрайнее несчастье. – Не зря я переоделась! Тут намечается настоящий пир!
– Да, – гордо ответил отец. – Хотел заказать пива, чтобы уж все было как полагается, но подумал: у меня в гостях дама, лучше выберу напиток поизысканнее.
Лесли села за стол, благодаря судьбу за то, что у нее есть любящая семья, пусть не без странностей.
– И замечательно! – воскликнула она, стараясь казаться веселой. – Лично мне пива совсем не хочется.
Отец наполнил бокалы и поднял свой.
– Auf Ihr Wohl! [1] – с шутливой торжественностью провозгласил он.
Лесли сделала два больших глотка, и к ее бледным щекам прилила кровь. Это не поможет, с тоской сказала себе она. Обилие вина затуманивает голову и ломает жизни, но от любви, увы, не излечивает. Задумчиво полюбовавшись сквозь бокал с красной жидкостью на язычки пламени, она поставила его возле тарелки.
– Угощайся! – Отец широким жестом обвел заставленный блюдами стол.
Лесли есть не хотелось, но она кивнула и положила на тарелку колбаску.
– Может, какой-то повод все-таки есть?
Отец с довольным видом отправил в рот кусочек рульки.
– Повод нашелся – и даже не один, а целых три.
Лесли вопросительно шевельнула бровью.
– Во-первых, мне показалось, что ты сегодня необыкновенно грустная. – Отец загнул указательный палец. – И я решил: в лепешку расшибусь, но настроение единственной горячо любимой дочке подниму.
Раненое сердце Лесли согрел прилив дочерней любви. Она улыбнулась. Отец не стал задавать вопросы, и, наверное, так было лучше. Он загнул средний палец.
– Во-вторых, мне опять позвонила мама.
Лесли замерла с вилкой и ножом в руках, но тут же расслабилась, увидев веселые огоньки в отцовских глазах.
– Мы очень мило побеседовали, – сообщил он, загадочно улыбаясь. – Она даже попросила прощения за вчерашнее. Сказала, что, может, зря так носится со своими родственниками. И что погорячилась, назвав меня свиньей.
– Начет родственников я вам давно говорила, – сказала Лесли, медленно разрезая колбаску.
– В-третьих… – Отец загнул безымянный палец и многозначительно посмотрел на дочь. – Сегодня мне позвонил знакомый из «Даблдей» – откуда-то узнал, что ты переводила книжки, даже смотрел какие-то из твоих работ…
– Из «Даблдей»? – У Лесли перехватило дыхание, но пыл тотчас угас, как только она вспомнила, что заставило ее отказаться от любимого дела. – Ты не говорил, что там у тебя есть друзья…
– Мы познакомились совсем недавно. Это отец одного моего студента. – Отец положил себе капусты и пюре и взял второй кусочек рульки. – В общем, он сказал, что, если у тебя будет желание, ты могла бы с ними сотрудничать.
Лесли положила нож и вилку и прижала руки к груди, собравшись разразиться пламенной речью, но отец жестом попросил ее успокоиться.
– Я прекрасно помню ту гадкую историю. Но, пойми, мерзавцы встречаются на каждом шагу. Некоторые не то что переводы, книги выдают за свои собственные и спокойно купаются в славе, а настоящие таланты век живут в литературном рабстве. Если всякий раз, когда сталкиваешься с несправедливостью, бросать все свои начинания, не добьешься вообще ничего. – Он приподнялся, наклонился над столом и потрепал дочь по плечу. – Короче говоря, ты на досуге спокойно об этом подумай. А с тем переводчиком, чтобы очистить совесть, лучше свяжись и побеседуй или даже съезди туда. Заодно побываешь у Ричарда и Кэтрин.
Лесли вспомнила, насколько искренним казался Рассел, когда предлагал навестить ее друга вдвоем. Тогда он еще не знал, что к нему вернется жена, подумала она, глотая подкативший к горлу ком. Заметил ли что-нибудь отец, она не знала, так как, чтобы не расплакаться прямо за праздничным столом, боялась поднять глаза, а чтобы не дрожали губы, прикусила нижнюю. Он снова приподнялся, ласково пошлепал ее по руке и заговорил на постороннюю тему – стал рассказывать о жизни в колледже и о проделках озорников-студентов. Лесли не вслушивалась в его слова, но негромкий родной голос и волшебная обстановка вокруг в конце концов ее успокоили.
– Может, включим музыку? – спросил отец, уже поднимаясь со стула.
Лесли подумала: если он поставит «Лунную» Бетховена, я точно разревусь. Но отец взял пульт, включил телевизор и нашел первый попавшийся музыкальный канал. Взглянув на темнокожих рэперов, Лесли вздохнула с облегчением. Их композиция вызывала легкое раздражение, но тоску, слава богу, не усиливала.
Отец заговорил о чем-то смешном, и Лесли, слушая вполуха, время от времени улыбалась. О Расселе больше старательно пыталась не думать, но, заметив, что догорает одна из свечей, вдруг до боли ясно его представила. Серьезное лицо, внимательные глаза, морщинки на лбу и на щеках, небольшие залысины… Вечер при свечах уместнее проводить не с отцом, а с любимым, мелькнуло в мыслях. Она схватила бокал, сделала большой глоток и неожиданно для самой себя устремила на отца исполненный мольбы взгляд.