Бесстыжая

– Воссоединение? – переспросила она, поправляя очки и внимательно рассматривая самого Люка и аппарат. – Тогда вы выбрали довольно странное место. Вы нашли то, что искали?
– Нашел, – заверил ее Люк. – И много чего еще нашел.
– Это нечестно. Джина! Ты обещала ту сказку, которую я захочу! А я просила про девочку, которая молилась о том, чтобы у нее выросла грудь.
– Ма che, bambina  [2]! Это невозможно! Джина Морелли, няня, которую наняли во время болезни Саймона для того, чтобы она ухаживала за девятилетней дочкой Джесси, выкатила глаза на свою выздоравливающую подопечную.
– Чем тебе не нравится «Красная шапочка»?
– Она мерзкая, вот и все. – Выказав свое полное пренебрежение к книжке, Мэл откинулась на гору подушек на подоконнике.
– А «Черная красавица»? – спросила Джина, хватаясь за соломинку.
– Мы же договорились, – повторила Мэл. Ее голос после ночного приступа астмы был тихим и прерывистым.
Джине казалось, что она вступила в сделку с одной из прислужниц дьявола. Джесси отдала ей четкое распоряжение не выпускать сегодня Мелиссу из комнаты, но девочка так страдала от своей хронической астмы, что няне становилось все труднее занять ее. Все утро Мэл ныла, умоляя выпустить ее на улицу. В отчаянии Джина пообещала развлечь ее любой сказкой, какую она захочет. Нетрудно было догадаться, что эта юная потаскушка запросит нечто неприличное.
– Ты прекрасно знаешь эту сказку, – настаивала Мэл. – Там итальянская девочка раздевается, залезает на крышу и разговаривает с луной.
Джина измученно кивнула.
– Да, я знаю эту сказку, – сказала она. Когда-то в момент слабости она рассказала ее Мелиссе. Ее порывистая воспитанница в один прекрасный день заявила, что должна во что бы то ни стало выучить итальянский, и потребовал ла от Джины рассказать ей про Неаполь, откуда та была родом. В приступе ностальгии Джина поведала девочке несколько любимых сказок ее матери – в том числе и эту.
Повернувшись, Мэл подперла подбородок кулаком, глядя на Джину своими широко раскрытыми бирюзовыми глазами.
– Что сказала девочка луне? Я забыла.
Джина тяжело вздохнула, признавая свое поражение, и поднялась из-за стола, где она собирала «пазл» с изображением залитого солнцем итальянского виноградника. Подойдя к окну, она крепко обняла девочку. Джина жалела ее – Мелисса была обречена вести ограниченную строгими правилами жизнь. Ее желанию вырваться на волю можно было только посочувствовать. Подобно большинству девятилетних девочек, Мэл была настоящим сорванцом, жаждущим приключений, поэтому Джине было особенно тяжело смотреть, как она томится. В глубине души итальянка считала, что Джесси слишком сильно оберегает свою дочь, будучи ansiosa, беспокойной, как мать самой Джины. Правда, вслух она никогда об этом не говорила.
– Хорошо, Мэл; – сказала она, усаживаясь на противоположном конце подоконника. – Я расскажу тебе эту сказку, но только если ты пообещаешь не выдавать меня. Пусть это будет между нами, capisce  [3]?
– Si, si, capisce  [4], – ответила Мэл, сверкнув глазами.
– Хорошо, – кивнула Джина, глядя на растущие за окном розы – гордость матери Мэл. – В Неаполе жила маленькая девочка по имени София, которая была очень сильно влюблена красивого парня по имени Энрико, тоже родившегося в Неаполе. Но он считал, что она еще совсем девочка, а ей очень хотелось показать ему, что она уже выросла. И однажды ночью она сняла с себя всю одежду и вышла на балкон. И там она в мольбе протянула руки к луне.
– И сказала… – в нетерпении проговорила Мэл.
– Santa Luna, Santa Stella, fammi crescere questa mammella  [5].
– Здорово, – благоговейно прошептала Мэл. – Santa Luna, Santa Stella – святая луна, святая звезда… А как дальше?
– Святая луна, святая звезда, вырасти грудь у меня.
– Ax, splendido  [6], – с энтузиазмом воскликнула Мэл. – Но ведь это еще не все? Она ведь прикоснулась к своей груди и повторила это еще восемь раз, правда?
– Да, всего надо было повторить девять раз, и без единой ошибки. Но София так боялась быть замеченной, что никак не могла сказать заклинание, не ошибившись, и простояла на балконе всю ночь. Там ее и застал отец, который заставил девочку признаться – ему и священнику – и запретил ей видеться с Энрико.
– die tristezza! – вздохнула Мэл. – Это так печально. Но ведь грудь выросла? Две груди, круглые, как луна?
– Ну, я не знаю, были ли они такими большими…
Мэл зашевелилась, пытаясь вытащить руку из рукава свитера.
– Что ты делаешь? – спросила Джина.
– Раздеваюсь.
– Е pazzola? Ты с ума сошла? Зачем?
– Чтобы я тоже могла помолиться луне, глупенькая. Если я не разденусь и не скажу молитву, разве у меня вырастет грудь?
Джина постучала по стеклу костяшками пальцев, указывая за окно.
– Еще только утро, Мэл. Луны не будет в течение нескольких часов. Кроме того, твоя грудь вырастет, когда надо, bambina. Независимо от того, будешь ты что-то делать или нет.
Мэл посмотрела за окно, где моросил дождик, и снова откинулась на подушки с таким обреченным видом, что Джина поспешила ее утешить и крепко обняла.
– А теперь ты расскажи мне сказку, – потребовала она, укутывая ноги девочки теплым пледом. – О половинке луны.
– Легенду о половинке луны  [7]? – прошептала Мэл, расширив глаза. – Ты же знаешь, что я не могу тебе об этом рассказать, мама будет недовольна.
– Но ведь мамы здесь нет, – тихим заговорщицким голосом настаивала Джина. – И у нас с тобой уже есть тайна.
– Ой, даже не знаю…
В– этот момент Джина заметила, что к дому подъезжает арендованная Люком Уорнеком «альфа ромео». Несмотря на то что ей очень хотелось услышать запретную легенду, Люк, выходящий из ярко-красного спортивного автомобиля с хромированными деталями, отвлек ее внимание от разговора с Мэл. Прихрамывая, он пошел к дому, неотразимый, черноволосый, одетый в синевато-серый плащ, развевавшийся у него за спиной. У плаща был воротник в виде пелерины, похожий на капюшон.
Еще при первой встрече Люк показался ей одновременно соблазнительным и зловещим. Его глаза с черными ресницами, чувственный, словно созданный для поцелуев, рот сразу же натолкнули ее на мысли о сексе. Да, она хотела заниматься с ним любовью – быстро, страстно и тайно, например на заднем сиденье машины. Ее мать-итальянка предупреждала ее, что такие мужчины – те, кого женщины боятся, но к кому инстинктивно тянутся, – могут быть опасны. Но сегодня Джину привлекло в нем – что-то еще – какая-то мрачная решимость, свидетельствовавшая о том, что он пришел с определенной целью.
Джина не могла не заметить, что он прихрамывает из-за своей раны, но вспомнила, что когда-то в детстве с ним произошло нечто загадочное – какой-то несчастный случай. Люк Уорнек был своего рода легендой в «Эхе» и во всем Хаф Мун Бэе. Джесси никогда о нем не говорила. Саймон, патриарх рода Уорнеков, тоже не вспоминал своего блудного сына. Только Сара, старая экономка, которая перестала работать в «Эхе» несколько месяцев назад из-за ухудшения здоровья, помнила о том, как Люк здесь жил, и даже кое-что рассказывала со всеми возможными предосторожностями.
Джине удавалось собрать только обрывки запутанной семейной истории, но услышанного было достаточно, чтобы заинтересоваться. Кроме того, она получила от Джесси недвусмысленный приказ держать Мэл взаперти, пока Люк был поблизости. Миссис Уорнек не объяснила ей, в чем дело, но Джина сделала свои собственные выводы, и теперь ей страшно хотелось узнать, была ли она права.
Через несколько секунд хлопнула входная дверь, и вскоре приближающиеся шаги Люка послышались в коридоре, как будто он вошел в детское крыло и направлялся прямо к комнате Мэл. Grazie a dio  [8]!