Госпожа Сумасбродка
Фридрих Незнанский
Госпожа Сумасбродка
Глава первая
БАКСЫ В ГОРШКЕ
Вадима Рогожина обнаружили во вторник, ближе к концу дня. И произошло это по чистой случайности. Супруга майора ФСБ Нина Васильевна приехала из Голутвина, где жила на даче, в Москву буквально на несколько часов. Дома у нее особых дел не было — до конца школьных каникул оставалось больше двух недель, — и перебираться в столицу, как она считала, было еще рано, пусть девочка догуляет лето, докупается, наестся до отвала лесной малины со сливками от соседской коровы.
Нина Васильевна забежала в свою квартиру на 13-й Парковой, что рядом с Сиреневым бульваром, за какой-то мелочью, она и сама потом вспомнить не могла за чем. Но торопилась, поскольку время уже шло к вечеру, а дорога на дачу дальняя.
Вторая половина августа в этом году выдалась жаркая, и, уже открывая стальную входную дверь, она сразу почувствовала, что в квартире неладно. Позже, когда приехала оперативно-следственная бригада и пожилой дежурный следователь стал ее расспрашивать, что да как, она не могла объяснить, что заставило ее бросить в прихожей тяжелые сумки и ринуться в большую комнату.
— Может, запах? — допытывался следователь.
Нина не понимала, что от нее требуется, и лишь безнадежно пожимала плечами и вздрагивала от острого запаха нашатыря — от смоченной ватки, которую совал ей под нос судебно-медицинский эксперт.
Не могла она припомнить, и каким образом удалось ей вызвать дежурную бригаду. Только при появлении полковника Караваева, начальника Вадима, и Олега Машкова, его сослуживца, этот вопрос, который был безразличен Нине Васильевне, прояснился. Ну да, совершенно растерявшись и не зная, что делать, она, видимо машинально, позвонила Вадиму на работу, а трубку взял Олег. Вот ему она и сказала о том ужасе, который обнаружила дома. Из ее почти бессмысленных выкриков и всхлипов Машков понял лишь, что произошла беда. Ему и в голову не могло прийти, как он объяснял следователю, что дело касалось Вадима, который именно в это время должен был находиться в командировке. Сегодня вторник, а они с Вадимом виделись в пятницу. И тот, кстати, просил Олега, на тот случай, если позвонит Нина, сказать ей, что он вылетел в срочную командировку и, возможно, появится теперь на даче в Голутвине только в следующее воскресенье. Если все сложится нормально. Короче, просил передать, чтоб не ждали в ближайшие выходные. Но ведь впереди — а улетать на Север он собирался лишь в понедельник — как раз и были эти выходные. Так чего б ему самому не съездить на дачу? Непонятно. Или у него были еще какие-то дела? Или он что-то знал? Или вообще ничего не знал?..
Полковник Караваев, слушая объяснения Олега, молчал и хмурился. Как-то путано все получалось у Машкова. Но полковник не перебивал.
Оставив молодую вдову на попечение судебного медика, они втроем прошли в комнату, где на широкой тахте, обложенный подушками, которые он предварительно принес из спальни, перед тем как совершить роковой выстрел в собственный висок, лежал Вадим Рогожин. Дверь была плотно закрыта.
Они внимательно осматривали место происшествия и сам труп, лежащий на тахте в какой-то странно скорченной, будто от страха, позе. Так обычно прячутся от чего-то нехорошего, опасного. Интуитивно, по-детски. Или по-страусиному: голову спрятал и думает, не видно. И еще черная запекшаяся кровавая корка на правом виске… И «макаров» в упавшей безвольно руке…
Окно было распахнуто настежь, дух здесь, по свидетельству опера из дежурной бригады, стоял тяжелый. Лето ведь, жара, в доме духота, а труп пролежал какое-то время. В общем, несчастную женщину, потерявшую всякое соображение, понять было нетрудно.
Машков и вызвал с Петровки, 38, дежурную оперативно-следственную бригаду, но после того, как доложил о происшествии полковнику. И по его же указанию попросил оперов дождаться их приезда, а до того никаких обысков в квартире не производить.
Караваев же, осмотревшись на месте, сказал следователю, что, по его мнению, этим делом почти наверняка станет теперь заниматься Управление собственной безопасности ФСБ, после чего и будет принято окончательное решение: копать дальше или выносить постановление о прекращении дела, если докажут, что причина смерти — самоубийство. Но это — потом. Пока же все присутствующие хотели разобраться, понять, что и как произошло.
Да, внешне все указывало на самоубийство. Хотя уж кто-кто, а они-то — и следователь прокуратуры, и офицеры ФСБ — превосходно знали, что сымитировать можно все, что угодно. И при этом постараться не оставить после себя никаких следов. Эксперт-криминалист, помогая им, без конца щелкал фотоаппаратом со вспышкой, фиксируя каждое их действие.
Со всей осторожностью бал извлечен из руки Рогожина «макаров» и уложен в пакет для экспертизы.
Сам криминалист еще до приезда фээсбэшников успел исползать на коленях все полы в квартире, опыляя и снимая отпечатки следов ботинок и туфель, отпечатки пальцев на мебели, дверных ручках, на кухне, поражаясь в то же время почти идеальной чистоте в доме. Нигде никакой пыли. Отсутствие немытой посуды, пустых бутылок, которые обычно указывают на образ жизни мужчины, когда он в квартире остается один. Чисто было, словно специально протерто.
Судмедэксперт наконец получил возможность заняться трупом и вызвал труповозку, чтобы отправить тело на вскрытие в судебно-медицинский морг.
Оперативники и участковый отправились по соседям в поисках возможных свидетелей.
А полковник Караваев, заметив, что Нина Васильевна, кажется, обрела наконец способность соображать, переговорил с ней и, позвонив в свою контору, отправил в Голутвин машину, чтобы там забрали и доставили в Москву девочку, оставшуюся под присмотром соседей. Допрашивать вдову было еще рано, она не могла ни на чем сосредоточиться и связно объяснить, когда в последний раз видела мужа и о чем с ним говорила…
— Ну и что? Какие будут соображения? — спросил вдруг Караваев, когда они с Машковым возвращались на службу. По привычке всех военных начальников Караваев сидел рядом с шофером и говорил с Олегом, не поворачивая к нему головы: подчиненный сам должен ловить каждое слово начальства. — Он ведь где, в Кирове должен был уже давно находиться? А он… Ничего за ним не замечал в последнее время?
— Никак нет.
— А может, он задумываться стал, а? — Караваев резко обернулся к Машкову и требовательно уставился на него. — Бывает ведь, когда человек не в себе… Не наблюдал?
Спросил так жестко, будто был просто уверен, что Машков обязательно наблюдал, но не говорит.
А что, интересно, мог ответить на это Олег? Оправдаться тем, что своих забот полон рот? Что не обращал, да и не собирался обращать на такие пустяки внимание? Но ведь полковник настаивает. Значит, это ему зачем-то нужно?
Олег изобразил напряженный мыслительный процесс и наконец сказал, что, припоминая внешние признаки поведения Рогожина в последнее время, он думает теперь, что, скорее всего, полковник прав. Да, что-то будто тяготило мужика. Или просто так сейчас кажется. Но ведь на службе не принято интересоваться, что там у тебя. Тем более что и проблем у каждого — выше крыши. Да вот хоть и самый близкий пример. И Олег рассказал, как сегодня по пути на службу заехал на случайную автозаправку, торопился, до обычной своей боялся не дотянуть. Так эти засранцы такое ему в бак залили, что машина исчихалась вся, пока он добрался до стоянки. А ведь подобных ситуаций по сотне на дню! Где ж разобраться-то?..
— Это ты прав, — согласился начальник. — А с бабами у него было что-нибудь? Ты не стесняйся, теперь-то уж дело прошлое.
Олег еще подумал, потом тяжко вздохнул и ответил:
— Ну, жену его вы видели, Александр Петрович. От таких вроде не бегают, хотя… А может, она стерва, каких мало?.. А с другой стороны, как говорится, в той же курилке, когда находится минутка перекинуться тем, другим, ну и о бабах, конечно, тоже, как без них? Но он не поддерживал, нет…