Госпожа Сумасбродка

— Вы думаете, что он вколол себе сумасшедшую какую-нибудь дозу, а потом застрелился?
— Я ничего не думаю. Я рассказываю, а выводы будете делать вы. Или те, кому это положено. Но я скажу: вы не так далеки от истины. Не торопитесь… На обеих руках, в области предплечья, покойный имел характерные прижизненные кровоподтеки в виде борозды, а это указывает на то, что он длительное время мог быть связан… Далее еще такой факт. В квартире покойного, по утверждению его э-э… вдовы, была жуткая атмосфера. То есть? Жара, духота, смрад, наглухо задернутые шторы. Это она запомнила, когда вошла. И это было с точностью занесено в протокол осмотра помещения. Вот, собственно, эта три факта и позволяют мне сделать вывод. Скажем так, пофантазировать. А вывод уже сделаете вы, потому что он потребует еще ряда свидетельств, которые надо добыть.
— Но ведь труп уже… кремирован. Какие же еще факты, Сигизмунд Тоевич? И где их взять?
— Я скажу. А вы слушайте. Богатая практика показывает, что если нормальному человеку, не имевшему прежде дел с наркотиками, вы введете в течение определенного, скажем, времени, к примеру, за двое суток, несколько больших доз того же амфетамина или какого-то другого сильнодействующего наркотика, у него наступает так называемый передозняк. Но после него клиент впадает в постинтоксикационное состояние, или отходняк, понятно говорю?
— Пока да, — чуть улыбнулся Евгений.
— И в результате у нашего наркомана в кавычках может наступить депрессивно-параноидный синдром. Что это такое? Он начинает испытывать безумный страх. У него появляется невероятная подозрительность. Он боится затаившейся повсюду опасности. Другими словами, любой нечаянный свидетель немедленно зафиксирует его неадекватное поведение. Я говорю о тех, кто знает этого человека. Его преследуют неотвязные галлюцинации — резидуальный бред. И в этом состоянии человек-жертва вполне может явиться к себе домой, закрыть наглухо все ставни и шторы, обложиться подушками и пустить себе пулю в висок, спасаясь от вполне реальных для него преследователей. Но я повторяю: этот акт необходимо очень грамотно подготовить, чтобы не было никакого риска.
— Распланировать и подготовить? — Евгений задумался. — И кто бы, по-вашему, смог такое проделать? Подготовить кто мог бы?
— Профи, молодой человек, — почти фыркнул от негодования Вербицкий. — Неужели не понятны такие простые вещи? И чем вы у себя занимаетесь, мать вашу?.. Нате вам совет: ищите вокруг его дома. Наверняка найдутся старые пердуны, которые постоянно торчат на скамейках. Может, видели, кто его привел. Или вообще чужих, потому что все это могли проделать и в его квартире…
— Вы говорите так убежденно, будто сами все видели.
— Так возьмите и поживите с мое! — Вербицкий отвернулся и поднял свою склянку. Посмотрел на просвет, улыбнулся: — А? Какой благородный золотистый оттенок? Отчего, знаете?
— Разумеется, нет.
— Ну и не хрена знать. Хотя… можете угадать, когда дам попробовать.
— Спасибо, уважили, господин профессор, — Евгений склонил голову в почтительном поклоне. — Я ведь и сам тоже думал что-то в этом плане.
— Вот именно — что-то!
— Нет, во всяком случае, ниточку вы мне дали.
— Нахал! — хмыкнул Вербицкий. — Нет, вы посмотрите! Я этому бурлаку вручил толстенную веревку, а он? Ниточка! Правильно мне говорили: «Сигизмунд, не вноси в дело преждевременную ясность! Ничего не будешь с этого иметь, кроме сплошной черной неблагодарности!»
— Ну как вы можете? — изобразил обиду Евгений.
— Только не надо! Я всегда знаю, что говорю. Но им — слышите? — им было бы выгоднее самоубийство! Это хоть понимаете?..
…— Куда ж ты пропал? — удивилась Алена, когда он, покинув морг с легким и приятным кайфом от снадобья Вербицкого, сел в машину и набрал наудачу ее домашний номер телефона. — Я все время ждала твоего звонка! А ты — словно сквозь землю провалился!
Евгений даже немного растерялся от подобного напора.
— Занят был, сама понимаешь… Потом еще эти события. Ну с Вадимом. Начальство, то, другое… Замотался слегка.
— Ну так давай разматывайся наконец. Можешь, кстати, сегодня и навестить. У меня вечер свободный. Или у тебя уже иные планы?
С интересной интонацией был задан вопрос: будто о чем-то знала. А в конце концов, доложила ей Татьяна или постеснялась, какое дело! Ни подписки, ни расписки он никому не давал. Алена же сама иной раз будто подзадоривала — по Танькиному адресу. И теперь не просто поинтересовалась планами, а добавила многозначительное «уже». Вряд ли спроста.
— Вечер, говоришь? — тянул Евгений, раздумывая. Нет, он просто вид для себя делал такой занятой. Да, конечно, решил же, что обязательно приедет. У самого многовато вопросов накопилось. Пусть-ка ответит… — Ну что ж, если не поломаю каких-то твоих важных планов, я, пожалуй, готов соответствовать.
— Нахал! — засмеялась она.
Это ж надо! Второй раз за полчаса! А может, в нем действительно что-то есть этакое?
— Вечер — как надо понимать? С какого часа?
— Да хоть бы и прямо сейчас, — томным голосом произнесла она.
— Ясно. Хороший обед, плавно переходящий в легкий ужин при свечах, а затем, так же непосредственно, в ранний завтрак… Угадал?
— Ах, и за что я обожаю нахалов!..
Дальше короткие гудки. Для Алены вопрос был исчерпан. А вот у Евгения еще имелись кое-какие проблемы. И первая из них — встретиться и попытаться вызвать на откровенность Олега Машкова, который так нарочито изобразил из себя шибко занятого и необщительного человека. Хотя, как помнится из случайного рассказа Вадима, именно Олег и привел того в свое время в компанию этих роскошных женщин. Это он хвастался, что вхож во все злачные московские заведения. Олег же, кстати, и производил обыск на даче в Сергиевском, обнаружив злосчастные баксы в горшке из-под цветов. Об этом, тоже с его слов, говорила и Нина Васильевна. Странно получается. Но в любом случае просто необходимо поговорить и с ним, и, если получится, с его начальником, полковником Караваевым. Интересно же знать, что они собираются предпринять помимо всяких утешительных слов и обещаний по поводу семьи своего погибшего товарища…
Пока совершенно понятно только одно: любые самоубийства немедленно засекречиваются, не выносятся на обсуждение общественности. Это — дело собственного, внутреннего расследования. Чем, естественно, и занимается УСБ генерала Самойленко.
Но ведь одно дело, когда майор ФСБ самолично пускает себе пулю в голову по каким-то своим, психологическим причинам, и совсем другое — если его принуждает к этому шагу некто.
И Осетров отправился в Управление по контрразведывательному обеспечению кредитно-финансовой сферы, в его оперативный отдел.
Полковника на месте не оказалось, он находился у руководства, и никто не мог сказать, когда появится в собственном кабинете. А вот Олег Машков — этот был на месте и, увидев Осетрова, изобразил на лице недовольство. Впрочем, Евгению было наплевать, что о нем думает этот майор, прижать которого к стене ему ничего не стоило. Обострять без нужды не хотелось. Тем более что нельзя было исключить и дальнейшей совместной работы с Машковым. Видимо, ему и будут переданы дела Вадима. Если уже не переданы. И начинать с противостояния было бы неправильно.
— Не уделите минут десять — пятнадцать, Олег Николаевич? У меня есть некоторые соображения по делу Рогожина. Но — ради Бога — я не веду никакого частного расследования. Просто владею некоторой информацией, которой, вероятно, придется поделиться с ведомством Самойленко. Хотел бы посоветоваться. Не возражаете?
Тот индифферентно повел плечами, изобразил на лице сомнение, но поднялся и предложил выйти в коридор, в угол на лестничной площадке, где стояла урна для курильщиков.
— Ну и что у вас есть, что нам неизвестно? — спросил Олег с явным вызовом, закуривая свою сигарету и не предлагая закурить гостю.
— Да не знаю даже, насколько это может быть важным… Мы же с ним виделись в пятницу. Разговаривали. Он меня в гости приглашал, на дачу к себе. Ну я и побывал там. В воскресенье. С одной своей приятельницей. Очень жалел, что не удалось повидаться. А уже во вторник, как мне стало известно теперь, вы его нашли. В квартире.