Дальняя командировка
— Что вы творите, гады?! Женщина беременна!
— Скорее! — рявкнул подполковник. — Обеих за дверь, а то еще родит здесь, сучка!
— Вы не смеете! — кричала Лиза Сороченко. — Я депутат! У меня удостоверение! Он видел! — ткнула она пальцем в дежурного.
— Видел? — уставился на Гусакова подполковник.
— Так точно, депутат областного парламента.
— А чего молчал? Идиот! Так, все! Слушай мою команду! Этих не трогать. Идите отсюда, женщины, по-хорошему. А задержанных — в камеру. До утра, а там разберемся.
Выходя из дежурки, Лиза бросила отчаянный взгляд на мужа и увидела его глаза, он намекал ей на что-то важное, и она сначала не догадалась, но, выйдя, ойкнула, схватила подругу и кинулась с ней к машине:
— Я поняла, что он хотел сказать!..
А милиционеры подхватили валяющихся на полу Сороченко и Теребилина за наручники, до боли загнув им руки, и волоком потащили в глубь коридора, где был оборудован «обезьянник» для нарушителей, который сегодня как раз пустовал.
Бросив их на бетонный пол, наручников с задержанных не сняли, но швырнули им одежду, из которой, естественно, вынули все, что в ней было. В том числе и билеты на Москву, которые вызвали особое веселье среди ментов — как же, прокатились в столицу, голубчики!
Пускай прежде отдохнут перед дорогой!..
3
Нет, никак не ожидал подобного афронта для себя Павел Петрович Затырин.
Слово это ему нравилось своей изысканной стариной. Он вычитал его однажды в словаре, принял для собственного сведения как посрамление противника и, случалось, употреблял — чаще всего к месту, чем вызывал определенное уважение у подчиненных.
Итак, он уже ложился спать, возвратившись к себе домой и приняв с устатку стакан охлажденной домашней зеленоватой водки, настоянной на смородиновых почках — и вкусно, и лекарственно. А в общем, в самый раз перед утренним допросом обнаглевших бизнесменов. Да, они еще поползают перед ним, еще попросят простить за все прошлые и будущие свои грехи! А вот от него — и только от него одного! — будет зависеть окончательное решение их судьбы. Что бы там ни писали свидетели — грош цена всем этим писаниям, потому что они, во-первых, лица заинтересованные, а во-вторых, все до единого были пьяные. А значит, их показаниям не только нельзя верить, но можно даже припугнуть, что их самих охотно привлекут за попытку ввести органы правопорядка в заблуждение.
Зато на мордах этих кретинов из дежурного наряда — других слов просто не мог подобрать подполковник — с лихвой написана вся информация о вечерних событиях. Даже если хорошо постараться, трудно до такой степени разбить себе лица, и никакие объяснения, что, мол, человек сам упал, не помогут — кто им поверит? А следовательно, и доказательств нападения на милиционеров искать не надо. Даже сплюнул от отвращения Затырин, вспомнив залепленные пластырем физиономии своих послушных сотрудников — сержанта и рядового. Зато факт нападения на них налицо!
Подполковник усмехнулся, подумав: «Какой афронт, однако, для облеченного властью лица!» Ну да, именно лица, хотя сержант, например, больше жаловался на то, что ему отбили его мужское достоинство. Ну уж с этим он пусть сам разбирается.
Уезжая, Затырин сказал дежурному, что не будет возражать, если пострадавшие милиционеры зайдут потом в «обезьянник» и объяснят своим обидчикам, как те были не правы. Тяжких увечий наносить, разумеется, не следует, зато в следующий раз тот же сержант станет вести себя осмотрительней — не лезь на рожон, когда не знаешь, чем тебе могут ответить! Все на пользу делу.
Короче говоря, вечерок удался, задание Савелия
выполнено. И вполне можно еще немного поднять настроение очередным стаканчиком смородиновой. Но от этой приятной мысли подполковника неожиданно ото- „ рвал слишком уж поздний, надо заметить, и какой-то требовательный телефонный звонок.
Затырину не привыкать к ночным звонкам, но этот чем-то сразу не понравился. Он даже нехотя отставил уже налитый стаканчик, прежде чем потянуться за трубкой.
— Затырин? — услышал он в трубке визгливый и, кстати, очень знакомый голос. Но кто это? — не мог сразу сообразить подполковник. И чтобы потянуть время для своей соображалки, ответил, имитируя сонный голос:
— Алло? Подполковник Затырин у телефона, вам кого?
— Перестань дурака валять! — строго закричал голос. — Я знаю, ты только вернулся из отдела! Ты что там натворил, Затырин? Ты вообще соображаешь, что делаешь?! Или у тебя мозги от водки совсем расплавились?! Чего молчишь? Кривенко с тобой разговаривает! — перешел уже на угрожающий крик абонент.
И подполковнику стало скверно. Ну конечно, почему же сразу не узнал? Это же помощник губернатора! Но в чем дело? И вдруг он почувствовал, как спина покрылась капельками пота. Очень неприятное ощущение.
— Я слушаю вас, Николай Александрович, — попытался спокойным голосом говорить Затырин. — Извините, не признал сразу, голова кругом…
Нуда, как же не узнать известный всей губернии противный, визгливый голос! Этого Кривенко, между собой разумеется, некоторые называли за вызывающую манеру разговаривать и неуважительное обращение с собеседником Геббельсом. Ну то, что он постоянно наушничал губернатору, знали даже дети. Что у этого Кривенко в каждом районе полно собственных осведомителей, тоже всем известно, и каждый руководитель готов был подозревать соседа. Хуже всего было то, что именно помощник часто оказывал влияние на решения, принимаемые Григорием Олеговичем Кожаным. А сам губернатор старался не вникать в проблемы руководителей местных администраций в области. Одним словом, ночной звонок Кривенко ничего хорошего не обещал. Однако меньше всего ожидал подполковник Затырин, что речь пойдет о задержанных только что бизнесменах.
— Ты слышишь, Затырин? — издевательским тоном вопрошал Кривенко. — Мне только что позвонили из вашего гребаного Воздвиженска и сообщили, что ты задержал и избил двоих людей? Это так?
— А, собственно, о ком речь? — Подполковник напрягся, стараясь оттянуть решающий момент объяснения.
— А речь, собственно, о Сороченко и Теребилине! О том, что твои помощники в твоем присутствии измывались над ними и их женами! Одна из которых, между прочим, беременна и, кстати, депутат нашего областного парламента! Ты мне сразу скажи, Затырин, ты сумасшедший? Так мы тебя прямо с утра в областную психушку и определим. Там полежишь, подлечишься, нервишки свои успокоишь! Ты чего творишь? Отвечай!
— У вас, Николай Александрович, боюсь, неполная информация, — начал мямлить подполковник, придавленный свалившимися на него криками и обвинениями. — Эти двое напали на дежурный наряд, который собирался призвать их к порядку. Выпили, понимаете, и начали… это…
— Это ты выпил, Павел Петрович, — вроде бы успокаиваясь, тише заговорил Кривенко. — А депутатша мне поклялась, что у них и грамма во рту не было. Кому я должен верить — ей или тебе? А ей я, к твоему сведению, просто обязан верить. И знаешь почему? Что молчишь, не знаешь? Ну у тебя еще будет время подумать. А потому что тебя я слишком хорошо знаю, Затырин. И еще после этого в полковники метишь! Так вот, в ближайшем декабре у Григория Олеговича последние, может, на всю страну прямые и всенародные выборы, дальше уж президент сам будет назначать губернаторов. И к твоему сведению, эти двое являются основными спонсорами нашего Кожаного в предстоящей выборной кампании. Ты понимаешь теперь, что натворил? Да губернатор, узнай он об этом, шкуру с тебя немедленно спустит! А уж от собственного руководства, от Седлецкого, вообще пощады не жди! В каком они состоянии?
— Э-э… оставил в камере… До утра, чтоб разобраться…
— Значит, так, отправляйся туда, становись перед ними на колени и вымаливай себе прощение, убеждай, что бес попутал. Впрочем, насчет коленей, это я так, к слову. Но смотри, если на тебя от них придет сюда хоть одна жалоба, я скрывать твою дурь не буду. Все, что изъяли, вернуть, дело закрыть, а вот их заявления принять к сведению. С бумажками мы потом разберемся. И последнее. Наперед думай, что делаешь. У вас там, я смотрю, у многих уже мозги поехали. А впереди, между прочим, выборная гонка. И мы ее с блеском провалим из-за таких вот, как вы там! Действуй! Можешь не докладывать, я надеюсь, что у тебя хватит ума найти слова для извинений.