И дай умереть другим
ГРЯЗНОВ
После целого дня метаний по городу, после натужных и безрезультатных вычислений он подвозил Алину домой.
Последние пять часов ушли на проверку казино, в которых при желании можно было провести всю жизнь, не выходя на воздух. Эту здравую мысль высказал Комиссаров. Кроме того, там с успехом и незаметно можно было разменять «меченые» деньги Патрушева, если таковые у Рыбака еще оставались. В казино он вполне мог сидеть сутками, пользоваться бесплатными напитками и телефоном. Это было удобно.
«Космос», «Габриэла», «Метрополь», «Голден палас», «Москва», даже плавучий «Александр Блок»… Все оказалось безрезультатно.
По здравом размышлении Грязнов не стал говорить Алине о том, что Комиссаров с Дятлом обнаружили слежку за их группой – в виде подслушивающих устройств. Тем более что достоверно установить, прослушивается ли телефон Севостьяновой, не удалось. Так зачем барышне нервы трепать лишний раз?
– Вячеслав Иваныч, – сказала она, – я обдумала все, что мне рассказали. С этим возвратом денег Патрушевой у такого субъекта, как наш Рыбак, есть только два варианта. Патрушев – человек случайный в этой истории, как это ни грустно для его семьи. Так что не стоит брать во внимание его квартиру или жену. Значит, либо Рыбак нашел себе деньги, и патрушевские полторы тысячи ему погоды уже не делали, либо он хотел продемонстрировать, что он честный человек и не станет брать чужих денег.
Грязнова такая версия не устроила:
– Не клеится! Эти два варианта меня устраивают только в комплексе. По-моему, демонстрацию своей честности Рыбак стал бы устраивать только в том случае, если бы оказался при деньгах. Но где тогда гарантия, что мы вообще узнаем о его жесте доброй воли? А вдруг бы Патрушева не позвонила в отделение со своей благодарностью любезному участковому? Рыбак же не мог быть в этом уверен.
– Другими словами, игра на публику не стопроцентна?
– Вот именно!
– Так что вас беспокоит, Вячеслав Иваныч? Значит, остается второй вариант. Рыбак просто вернул деньги женщине, свидетелем случайной гибели мужа которой он стал.
– Алиночка! Вы сами-то верите в такую честность?
Она смутилась.
– Вообще-то я ждал от вас других рассуждений. На подобную причинно-следственную я и сам способен. Но у вас же свой метод, диссертация о беглых зеках…
– Боюсь, вы меня переоцениваете.
– И все же попробуйте. Зачем он деньги вернул? Действительно как честный человек или врет? Это ведь нам о многом может сказать. Мне кажется, в подобных радикальных обстоятельствах суть человека выкристаллизуется, кроме нее, у него ничего-то и не остается.
Алина была приятно удивлена.
– Хорошо, я попытаюсь. Жаль только, что никто из нас не видел Рыбака живьем…
Тут Грязнов как-то странно на нее посмотрел.
– …Если не считать, конечно, что вы, Вячеслав Иваныч, когда-то, лет пятнадцать тому, были его болельщиком. Потому что в таком случае были бы возможны простейшие наблюдения, позволяющие определить степень правдивости. Ложь, если быть внимательным, можно заметить по повторяющимся микродвижениям, как-то: ускользающий в сторону взгляд; касание пальцем века; касание пальцем рта, кончика носа; поглаживание шеи, затылка; затаенное дыхание.
– Как-то это общо звучит, – немного нервно сказал Грязнов.
– Что ж вы хотите, теория всегда неконкретна. Естественно, реальный живой человек не будет воспроизводить все эти движения. Его организм неосознанно выберет только некоторые. И уж ими займется всерьез. А владелец упомянутого организма и знать об этом ничего не будет, поверьте мне на слово. Если он не Штирлиц, конечно.
По своим антропологическим данным и по предполагаемому мной темпераменту, Рыбаку были бы свойственны второй и четвертый пункты.
– То есть неосознанное касание века и поглаживание шеи? – уточнил Грязнов. – Учту. Ну что ж, спасибо за лекцию.
– Или поглаживание затылка. Спасибо за внимание, дорогие слушатели, – она раскланялась во все стороны и вышла из машины. – Ладно, пока, побегу своих рыб кормить!
Значит, касание пальцем века, еще раз повторил про себя Грязнов, и поглаживание шеи. Или затылка. Ну и девчонка!…
ТУРЕЦКИЙ
С утра Турецкого затребовал к себе Меркулов.
– Знаешь, кто ты такой, Александр Борисыч? – В голосе Меркулова явственно прозвучали сожалеющие нотки. – Ты герой вчерашнего дня!
– Это как понимать? – опешил Турецкий. – Меня досрочно на пенсию отправляют? Сего числа вступают в силу новые повышенные моральные нормы, которым я не соответствую?
– Да ты и старым не вполне соответствуешь. – Меркулов по привычке посмотрел поверх очков, хотел было добавить что-то еще нравоучительное, но сдержался. – А насчет вчерашнего дня вот что: ты, дорогой мой, стал героем новостей на немецком телевидении. Собственно, фамилия «Турецкий», как я понял, в сводках не фигурировала, зато наш покойный Штайн и твоя деятельность удостоились полной мерой. В общем, сам смотри. – Он включил специально по такому случаю приготовленный видеомагнитофон. – Смотри внимательно, я уже третий раз любуюсь. – Меркулов не смог скрыть хитроватой улыбки, хотя значения ее Турецкий пока не уразумел.
Запись была без перевода, большую часть слов он не понимал, хотя суть происходящего и была ясна.
Московская корреспондентка, ею оказалась недавняя знакомая – Наташа Гримм, помелькала пару секунд на фоне гостиницы, в которой произошло убийство, сказала, что погибший – дипломат, занимавшийся поддержкой немецких СМИ на территории России, затем эффектная пауза и крупный план места преступления с кровавыми свастиками на двери. Дальше пошло, как и следовало ожидать, все в общую кучу. И оголтелые экстремисты, взявшие моду убивать неугодных журналистов и всех, кто им споспешествует. И коррумпированные российские власти, которые ни хрена не могут, только взятки брать. И ни одного громкого убийства за последние десять лет не раскрыли. И дын-дын-дын. И тра-та-та. И бла-бла-бла. Короче, все здесь полные мудаки, а в правоохранительных органах – мудаки в квадрате. (Открыла Америку!)
У Турецкого на лбу выступил пот – немецкий всегда давался ему с трудом. Меркулов смотрел на него все с тем же хитрым прищуром и, похоже, ожидал комментариев.
– Поймаю убийцу, скажут спасибо. Ведь могли бы и японского дипломата кокнуть.
– Ты по существу давай. Пожалуйста.
– По существу, я бы этих уродов из гостиницы… Номер опечатан! Какого… они впустили туда корреспондентов?!
– Вот-вот, – сказал Меркулов удовлетворенно, – уроды. Быстро соображаешь. Я думаю, и документы пропавшие найдутся, и даже деньги. Вполне такое возможно, – с нажимом уточнил Константин Дмитриевич. – Что с проституткой и ее приятелем?
– Повезет – сегодня возьмем приятеля. Прямо сейчас, если отпустишь. И дай мне это кино про немцев, мой Сикор-Мажор – киноман, пусть смотрит и радуется.
Отдать кассету Сикорскому он так и не успел. Только плюхнулся в родное кресло – позвонили из немецкого посольства: обнаружен бумажник Штайна. В сточной канаве, примерно в тридцати метрах от того места, где Ангелина бросила машину. Нашла его дворничиха и позвонила в надежде на вознаграждение. Божится, что денег в бумажнике не было, только документы и визитки.
Турецкий немного поразмышлял: ехать самому или отправить Мажора? И уже почти склонился ко второму решению. И даже вызвал парня к себе. И тут его осенило: ладанка, «трава с Вальпургиевой горы»! Спрашивается: на кой черт Терновской, брать ее с собой на работу? Она что же, всем своим клиентам подобные подарки делает?
– Вот что, поезжай опять на гомеопатический толчок и по местам трудовой славы нашей Ангелины, – отдал Турецкий совершенно не то распоряжение, которое собирался сделать минуту назад, – узнай: не видел ли ее кто-нибудь вместе со Штайном раньше, до дня убийства.
– Разве есть новые факты? – живо заинтересовался Сикорский.
– Новые соображения. Значит, будут и факты, если… постараешься.