ТП (Повесть временных лет)

В Москве всего три узла. Центральный — в Екатериновке — всегда страшно загружен. Высотный расположен в стратосфере, на высоте двенадцать километров, — туда добираются самолетами, но пользоваться ими тягомотно: летающую платформу то и дело относит от пучности, и нужно всегда долго ждать, пока пилоты ювелирно подгонят станцию к нужной точке. Наконец, есть ТП-станция в Малаховке. Она размещается на верхушке огромного пилона высотой восемьсот метров.
Вот как раз этой станцией Филин чаще всего и пользовался. А раздражало его — и всех остальных пассажиров — больше всего то, что ТП-каналы вели себя совершенно непредсказуемо. Сейчас канал открыт (или, говоря языком специалистов, разомкнут), а через три минуты — тю-тю: пространство сомкнулось. Сиди и жди, пока канал откроется снова. Причем это может случиться через пять минут, а может — через двое суток. И ничего не поделаешь — природа!
Главное же неудобство Малаховской станции заключалось в том, что зал ожидания находился внизу, у подножия пилона. С технической точки зрения это было вполне обоснованно: поди размести помещение на тысячу мест на вершине почти километровой башни, но — только с технической. Человеческая психология с указанным обстоятельством мириться никак не хотела.
В тот день Иван Данилович добрался до Малаховки на монорельсе. Вошел в здание ТП-станции и обрадовался: канал был открыт. Возле ближайшего регистрационного терминала пассажиров не наблюдалось. Филин подошел к ярко-желтому ящику и сунул в щель свой «вечный» билет. Машина щелкнула. Вытянув билет, Филин увидел, что на нем светится число 1014. Значит, в очереди он был тысяча четырнадцатым. Цифирки мигнули, и вместо четверки загорелась тройка — очередь двигалась.
Ждать пришлось часа полтора, не меньше. Когда на билете засветилось число 200, Филин, действуя по всем правилам, покинул зал ожидания и направился к подъемникам. Пятьдесят лифтов действовали бесперебойно: за считанные минуты они доставляли пассажиров на восьмисотметровую высоту и выплевывали порции людей в «редуктор» — большой зал на верхушке пилона. По редуктору петляла бесконечная очередь, головой упиравшаяся в малахитовые двери под большим розовым табло. Каждые пять секунд на табло вспыхивала надпись: «Свободно», — и каждые пять секунд очередной пассажир отправлялся в мгновенное путешествие через внепространство.
Вместе с десятком пассажиров Филин вошел в зеркальную кабину лифта, и подъемник начал стремительный разбег. Секунд через двадцать он вдруг резко затормозил, качнулся и остановился. Свет в кабине погас. Наступила звенящая тишина. Кто-то тоскливо вздохнул. Кто-то тихо выругался.
Филин поднес к глазам билет. Каждые пять секунд светящееся число уменьшалось на единицу.
165… 164… 163… 162…
В черноте кабины зажглись и стали двигаться другие зеленоватые огоньки — это остальные пассажиры вытащили билеты и стали разглядывать знаки судьбы.
Сосед Филина справа тяжело засопел и принялся методично колотить кулаком по кнопкам пульта. Безрезультатно.
131… 130… 129… 128…
Сосед слева подпрыгнул и закричал:
— Эй! Кто-нибудь! Мы застряли! Вы слышите? Мы застряли и опаздываем!
93… 92… 91… 90…
«Черт!» — подумал Филин.
47… 46… 45… 44…
Его очередь должна была подойти через 3 минуты 40 секунд. Подъем на исправном Лифте занимает 3 минуты 20 секунд.
— Черт!!! — закричал Филин и тоже ударил кулаком по пульту.
Вспыхнул свет. Лифт вздрогнул и поехал вниз.
В секции регистрации Иван Данилович — злой и растрепанный — снова сунул билет в щель терминала. На этот раз компьютер был более милостив: светящийся штамп показывал число 729. Ждать предстояло всего какой-то час.
Чтобы убить время, Филин, тоскуя, принялся слоняться по залу ожидания, прислушиваясь к праздным разговорам.
— …А между прочим, один мой сослуживец, Полосатов, через это тепе выговор получил. Он, видите ли, живет-то в Моршанске, у них там с тепе-станциями дело хорошо обстоит, а работаем мы в Крылатском, тренерами. Вот он и прыгает каждый день по два раза: Моршанск — Екатериновка, Екатериновка — Моршанск. А в один прекрасный день мы утром — хвать: нет Полосатова. Туда-сюда, звоним в Моршанск, говорят — отбыл на работу. Ну ничего себе?! Ни хрена не понятно! Через три дня объявляется — бритый такой, чистенький, одеколонистый. Где был, что делал? — спрашиваем. Тут, мол, без тебя пять гонок прошло. Скандал. А он: ничего не знаю, я как вошел в кабину в Моршанске, так в Екатериновке и вышел, никаких трех дней не было, а ровно одна секунда, так что прогул пусть тепе оплачивает. Ну, тепе не тепе, а выговор Полосатову все равно влепили. За моральную недостаточность…
— …У меня приятель есть, со смешной фамилией Перецуньга. Он как-то варенья наварил — из черешни — жуть как много: десять ведер. Ну, наварил-то он в Бельцах, а доставлять нужно в Москву. Припер ведра на тепе-станцию — уж не знаю, как и дотащил. А народу там мало, сами посудите, что в этих Бельцах делать? Станция, значит, пустая. Ну, Перецуньга решил сэкономить. Дай, думает, я все ведра сразу затащу в кабину — и сам залезу: все дешевле будет. Мол, как-нибудь размещусь. Тут двери открылись, Перецуньга хвать ведро — и в кабину. Вышел за следующим а двери-то и закройся. Уехало, значит, ведро. Правда, Перецуньга этого не заметил: он пока второе ведро тащил — двери открылись. Так все десять ведер перетаскал, только все удивлялся, что места в кабине почему-то много. Потом дошло. Прыгнул в пустую кабину, нажал на кнопку — билет-то он давно к плакетке прикрепил, — выходит в Екатериновке — батюшки! — десять человек стоят перед ним и все в варенье. Морду Перецуньге набили сразу и молча. Оказывается, там что-то с выходными дверями случилось. Механизм, очевидно, заело, вот створки некоторое время и не открывались. А в приемной кабине ведра за это время составились друг на друга. Потом дверь распахнулась — они и рухнули…
— А я видел, как одна тетка ковер переправляла. Нет чтобы поставить рулон в кабину торчком и войти следом, так она его через плечо перекинула, примерно так наподобие коромысла, и влезла в камеру. Сама-то поместилась, а полрулона осталось снаружи. Двери закрылись, но не совсем, а телепортация все равно включилась, — по недосмотру, очевидно. Смотрим: полковра здесь, а полковра с теткой улетело…
— …А вот еще шурин рассказывал — у него одна знакомая работает вместе с неким Петрищевым. Так, по словам Петрищева, его зятя в тепе перепутали.
— Как это — перепутали?
— Не может быть — чтобы человека и перепутали!
— Ну перепутали с кем-то. Зять вышел из кабины — все ахнули. Выше пояса — зять как зять, а ниже — совершенно посторонняя женщина.
— Ну это вы бросьте! Это прям какие-то провокационные разговоры. Такие штучки вражеская пропаганда подпускает. Нечего на нашу тепе тень наводить. Стыдно! Опоздания бывают, это верно. Каналы охлопываются сплошь и рядом. Даже, бывает, в другую сторону забросят по ошибке — ну, что же поделаешь, техника — она техника и есть, адрес даже человек может перепутать, не то что компьютер. Но вот расчленение — это вы бросьте. Это даже физически невозможно. За такие разговорчики знаете что может быть?..
— Да?! А вот у меня лично в тепе бумажник пропал. Зашел в кабину в одном пиджаке, а вышел в каком-то чужом — рваном и засаленном. А в моем пиджаке, между прочим, бумажник был. И там — пятьсот пятиалтынных купюр. Это вам не хвост собачий! Я, естественно, к телепортационникам. Так, мол, и так, говорю, отдайте денежки, а не то худо будет. А они тоже этаким манером отвечают: то есть ничего не знаем, это как есть физически невозможно, нечего тут враждебные разговоры разводить. Физически-мизически — не знаю, только бумажник — ку-ку! Вместе с пиджаком…
— Тоже мне — пиджак!.. Сами вы пиджак. Небось спьяну в тепе полезли вот и поменялись с каким-нибудь деятелем, тоже беспамятным. В какие-нибудь Щигры вас занесло — вот там и поменялись.