Разорванные цепи (СИ)

Наверное, притупилась моя обида на него за это время, но так захотелось верить в его искреннее раскаяние от необдуманных слов. Может, этому поспособствовала его настойчивость и желание сохранить нашу семью, но из центра я поехала вместе с Алексеем в нашу квартиру. Жизнь потекла по-прежнему руслу. Только теперь я всецело была поглощена собой, тем что происходило внутри меня, всеми теми незаметными изменениями, которые указывали на состояние и развитие моего ребенка. Я научилась распознавать, в каком настроении мой малыш, когда он спит, когда бодрствует, разговаривала с ним, пела песенки и читала стихи. Готовилась к будущим родам, посещая специальные курсы, где училась правильно дышать и успокаивать нервы. В общем, жила жизнью беременных мамочек со всеми гормональными стрессами и причудами в питании.
Меня все меньше интересовала жизнь мужа, уже не обижало, что он все позднее приходит с работы, односложно отвечая на мои вопросы и стараясь побыстрее уйти в свою комнату, ссылаясь на тяжелый день или то, что ему необходимо еще поработать. Нет, он спрашивал о моем состоянии, если надо, бегал в магазин и аптеку, но после той ссоры, что-то ощутимо изменилось в наших отношениях. Может, я просто переоценила свое мнение о нем, стала меньше доверять, или повзрослела, и моя любовь перестала быть слепой, как в первые годы семейной жизни? Все, произошедшее с нами, получилось как сильнодействующее лекарство: спасло от трагедии, не убило, но мою сумасшедшую любовь к мужу заменило на подспудное настороженное ожидание неприятностей с его стороны, я стала понимать, что Алексей совсем не тот человек, каким казался мне прежде. Полюбила его в том возрасте, когда это совсем несложно, — совпало со многими причинами и я была готова влюбиться. Алексей оказался самой подходящей кандидатурой для этой первой любви и я, как в омут с головой, погрузилась в состояние очарования и восхищения, влечения и привязанности, смесь химии гормонов и романтического увлечения. Как в сладкую болезнь души и тела, которая прогрессировала и развивалась день ото дня. Мой диагноз по-английски мог звучать так «fall in love», а формулировке на русский в нескольких вариантах: «Я в него втюрилась», «Я на него запала», «У меня от него крышу снесло», «Он мне мозги поджарил»…
А сейчас я постепенно выздоравливала от этой болезни. Нет, я не перестала любить мужа. По моему глубокому убеждению, способность к любви — показатель душевного здоровья и богатства человека, любить необходимо, но любить здраво и осмысленно, а не так слепо, как случилось со мной. Да, наши отношения изменились, особенно с моей стороны. Все чаще я видела со стороны мужа раздражение в ответ на мои резкие высказывания, замечания на мое поведение, игнорирование его бытовых просьб, предпочтений, которые раньше я старалась выполнить буквально по "щелчку" мужа. Да и моя беременность добавляла ему нервов. Конечно, очень сложно выдерживать беременную жену с ее мгновенными перепадами настроения, возросшими, порой совсем непонятными вкусовыми пристрастиями. Я старалась мужу этим не надоедать, ведь у меня был человек, готовый по первому звонку приехать днем или поздней ночью, чтобы привезти дочке, так именно сейчас нужную банку солененьких корнишонов или спелый гранат «с вот такими мягкими зернышками, которые можно глотать, не прожевывая!». Мой замечательный папка, неутомимо выполнявший всевозможные капризы дочки. Кажется, он радовался своей нужностью, своей востребованностью в моей жизни, как будто чувствовал наперед, что так скоро мне ее будет не хватать. А муж…, пусть живет себе, как хочет, раз ему в тягость моя беременность.
Хотя, Алексей об этом никогда больше не заговаривал, но я подспудно чувствовала, что он так и не смирился с моим решением рожать нашего малыша. И это все больше отдаляло нас с мужем друг от друга. Внешне наша семья была, как тысячи обычных удачных семей, но мы оба знали, что это не так.
Моим спасением от семейных невзгод была только беременность и искренняя любовь отца, его забота обо всем, что хоть немного касалось его дочки и будущего внука. Именно в это время он переписал завещание, разделив все свое имущество между мной и своим еще не родившимся внуком Егором. Папа уже заранее знал, что мой сын будет носить имя его покойного отца, профессора Егора Синягина, моего знаменитого в известных научных кругах дедушки. И я была согласна с этим именем для малыша. По этому завещанию, нам поровну отходило по пятьдесят процентов акций всего семейного бизнеса отца и прибыли с дохода. Свой шикарный особняк, в котором папа жил, тоже был записан на внука, как и весь его автопарк из семи иномарок. До совершеннолетия Егора я назначалась его опекуном. Мне же, помимо части бизнеса, доставалась бы моя нынешняя квартира, коллекция драгоценностей покойной мамы, машины (своя и мужа), и куча всего, о чем я узнала гораздо позже. Уже после скоропостижной смерти папы, повергшей меня в безутешное горе, из которого я смогла выбраться только благодаря сыну, требовавшему ежедневной заботы. Он стал моим спасением в те тяжелые дни, наступившие после смерти папы.
Моему мужу Алексею, по завещанию отца не доставалось ничего. Но все это случится гораздо позже, а в то время сроки моих родов становились все ближе, я дохаживала последние недели беременности.
Мой папа в эти дни стал для нас самым нужным и необходимым. Даже, когда его внук решил появиться на свет на десять дней раньше положенного срока и начал свое движение на свет, я по привычке позвонила отцу, совершенно забыв в панике наступающих схваток о спящем в соседней комнате муже.
Мой сын родился на свет спустя восемь часов после начала первых схваток. Не знаю, почему врачи называют такие роды «стремительными», для меня они казались очень даже долгими и мучительными. Но стоило только услышать первый крик малыша, все сразу отошло на второй план, я хотела только одного — увидеть моего сына, взять его на руки и прижать к своей груди. И когда это произошло, я поняла, что наконец-то счастлива так, как никогда не была до его появления в моей жизни. Это было незабываемо: я, и только что родившаяся кроха! Часами могла рассматривать этот маленький комочек счастья, который так недавно родился на свет. Маленькие и хрупкие на вид пальчики, ноготки, попку, коленочки, розовенькие локотки, вдыхать в себя запах его макушки, осторожно целовать в маленькую сладкую щечку, глазки, носик, наблюдать за тем, как он спит. Я вся была поглощена этим малышом, который своим появлением навсегда перевернул мою жизнь, заняв в ней главенствующее место и всю мою любовь. Мой папа тоже обожал внука, не проходило дня, чтобы он не появился у нас. А вот Алексей относился к сыну довольно прохладно, особенно заметив, что подрастающий сын во многом унаследовал черты своего деда и мои глаза цвета молочного шоколада. Время летело быстро, вроде я только недавно родила, а сын уже повзрослел, сделал первые шаги и произнес свои первые в жизни слова. Стоит ли удивляться тому, с каким старанием он произнес: «ма-ма» и «ди-да», шлепая босиком и без штанишек в сторону кресла, где сидела растрогавшаяся я. Мое голопопое чудо, еще такое маленькое и несмышленое, по сравнению с тем огромным счастьем, которое этот карапуз доставлял только одним своим присутствием в нашей семье.
По мере взросления мы перенесли все детские болезни, которыми обязательно болеют все дети, особенно, когда начинают ходить в детский садик. Переломали все, попавшиеся под любопытные ручки моего сынишки, игрушки и машинки, места которых немедленно занимали новые, купленные заботливым дедушкой. Переносили огромное количество детских дизайнерских вещичек, из которых вырастали каждые два-три месяца, одев некоторые, в лучшем случае, раза два и раздаваемые потом всем желающим соседям. Сколько радости мне дарило это обыкновенное нахождение рядом со своим любимым карапузом, чтение ему детских книжек и сказок на ночь, его улыбки и искренняя любовь малыша, в которой я впервые могла не сомневаться. С Егоркой я как бы вернулась в собственное детство, сын помог вспомнить самые сокровенные и радостные моменты, найти в себе того ребенка, который был давно утерян и запрятан куда-то очень глубоко, всю ту нежность и душевность, тепло и доброту, которые дарил мне мой папочка, когда я была такой же маленькой крохой.