Абориген

Дура. Умная самоуверенная дура.
И просто случайность… я не буду рассказывать, какая; просто случайность… в общем, я бросила в ящик другой конверт. И обнаружила это лишь три дня спустя.
(Гагарин потом говорил, что таких случайностей не бывает и что это я сама, не подозревая о том, обманула себя и так далее… Честно говоря, мне всё равно. Совой по пню или пнём по сове…)
Дура.
Я пришла на суд над отцом (и я в тот момент ещё считала его преступником!), а в кармане у меня лежал свёрнутый в четыре раза смертный приговор мне самой.
Если бы суд прошёл по процедуре, то в конце вердикта судья объявил бы меня конечной наследницей всего состояния семьи, и я бы тут же стала мишенью для Суня и тех, кто стоял за ним. Растерявшейся, неподвижной и очень заметной мишенью…
Но случилось именно то, что случилось. Отец стиснул мою руку – думая, наверное, что это рука Севера, – и прохрипел ему: «Позаботься о Кумико». А тот, наверное, сразу всё понял – или не понял даже, некогда было понимать, а копчиком всё просчитал и шепнул мне: «Исчезни. Спрячься так, чтобы не смогли найти…»
И я исчезла. Ни о чём не спрашивая, не задержавшись ни на миг, только коснулась уже мёртвого отца – и исчезла.
Это как в таиге: если кто-то тебе приказывает – значит, он знает, что делает. И ты подчиняешься без тени сомнения. Тогда есть шанс выжить.
Через три минуты меня не было на площади, через десять – в городе. Ещё через час я видела всех, а меня – никто. Я забралась в расселину между Столбами, там почти у самой вершины есть маленькая ниша – только-только уместиться. Сверху её прикрывают колючие кусты, названия которых я не помню. Но если надрезать корень этого кустарника, из него начинает капать сладковатый слегка вяжущий сок…
Там я только и разобралась по-настоящему с конвертами.
На третью ночь я спустилась по ходам (если честно, то чудом; там и подниматься-то трудно, а уж спускаться…) и пошла на север. На северном берегу есть несколько вонючих полей, орошаемых из городской канализации, на них выращивают ячмень для пива и бренди. Крестьяне живут на хуторах. Сначала меня чуть не порвали собаки. Потом я угнала маленькую лодку.
И полетела туда, где мне велел спрятаться Север.
Следы от пальцев – повыше запястья, там, где отец схватил меня и крепко сжал руку, – остались до сих пор. Все думают, что я сделала памятное тату, но на самом деле я не делала ничего.
Просто смотрела на них.
  
69
 
За нами следили – издали, не приближаясь: один потрёпанный пикап и один дирижабль наподобие патрульно-пожарного, но раскрашенный под грузовичок. Думаю, один из них принадлежал властям, другой – серым. Кому какой – судить не берусь.
Если бы меня не окружали со всех сторон землюки, то мне, скорее всего, уже задавали бы неприятные вопросы, на которые трудно не ответить.
А так – я в подробностях рассказывал то, что наверняка знают все во Вселенной, но вот почему-то прилетают сюда, к нам, чтобы своими ушами и глазами убедиться: могущественная до чрезвычайности и гигантская (уже более сорока планет в составе, и расширению пока не видно предела) Конфедерация покоится в буквальном смысле слова – на дерьме.
Цветы, как это прекрасно известно, прорастают только из тех семян, которые прошли через кишечник дракона, и растут лишь на почве, обильно удобренной драконьим дерьмом. То есть под скалами, на которых драконы просиживают, лениво поворачивая вправо-влево костяные бошки с затянутыми морщинистыми перепонками глазами да выкусывая из подмышек каменных блох, три четверти своей не такой уж коротенькой (далеко за пятьдесят местных или за сто тридцать с хвостиком земных лет) жизни. В общем, если дракона не тревожить, то он наваливает в одну точку около четырёхсот тонн бесценного гуано. Цветы вырастают, распускаются, потом те цветки, которые были оставлены на развод, дают плоды – этакие яйца почти двухметровой высоты и с полметра в самой широкой части. Когда плоды созревают, от них начинает пахнуть очень сильно и очень для драконов притягательно (хотя человеку лучше созревших плодов не нюхать, потом полжизни будет казаться, что этой дрянью провоняло всё, а особенно еда). В одну прекрасную ночь яйца лопаются, и из них на большую высоту – иной раз на километр и выше – вырываются настоящие ракеты (на настоящем двухкомпонентном топливе: пергидроле и муравьином спирте), которые там, на высоте, со страшным грохотом взрываются, разбрасывая миллионы семян Цветов – и облака такой характерной ярко светящейся, сияющей, переливающейся всеми цветами пыли, от которой драконы заводятся, полностью теряют разум и начинают трахаться прямо в воздухе, заглатывая при этом, разумеется, те самые семена, которые, чтобы прорасти, должны пройти через их кишечник…
Если учесть, ребята, что созревшие плоды Цветов как две капли воды похожи на яйца драконов, только раз в десять побольше размером, а семена – те просто копируют собой парочку драконов, склещившихся в воздухе и медленно опускающихся, кружась (только семена совсем маленькие, поместятся на ногте большого пальца) – как не задуматься о том, что у Автора всего этого было буйное болезненное воображение и весьма непростое детство?
И ещё эта пыльца…
Цветы – хищники. Их ловчий орган – это рой пыльцы, которая вылетает из кувшиноподобных цветков (обычно по ночам, а днём – когда на небе нет солнца) и жрёт на своём пути всё белковое, что не успевает исчезнуть, при этом не делая разницы между местной фауной и земной. Рои могут объединяться в один гигантский или рассыпаться в сотни маленьких – в зависимости от добычи, на которую они нацелились. Чем больше по объёму рой, тем он умнее и хитрее, тем сложнее от него уйти или спрятаться.
(Один эмигрант, с которым я общался (он и на Земле был историком и сейчас преподаёт историю в Ясновском университете), рассказывал, что похожие рои, только искусственные, созданные с охранными-военными-хрен-знает-какими-ещё целями, лет сто назад погубили несколько колоний, в том числе на Марсе – а это буквально в двух шагах от Земли, в той же планетной системе. Что интересно, простые землюки, которые прилетают к нам потуриститься, об этом ничего не слышали…)
Я сам видел, своими глазами, как несколько роёв расправились с двумя солдатами в полном облачении – в те годы на вооружении армии стояли не «ящеры», как сейчас, а «центурионы», устройства потяжелее, с меньшим количеством функций, но более защищённые, с противоминной бронёй. Так вот, роям понадобилось полчаса, чтобы найти какие-то микроскопические щели в защите и выжрать всё изнутри.
А парни не могли даже застрелиться…
Этого я, разумеется, озвучивать не стал, но про грюнсанд, про отважных контрабандистов и про не менее отважных пограничников несколько задорных баек выдал, чем увядшее было внимание взбодрил.
И тогда я рассказал им про драконов. Какие это вонючие, мерзкие, злые и злопамятные твари. Что, если бы не их роль в поддержании величия Конфедерации, мы бы их за неделю… под корень… ну, где-нибудь в заповеднике сохранили бы с десяток, и хватит…
Про Кумико и дракончика тоже рассказал.
Мне сейчас надо было про Кумико хоть как-нибудь, хоть так вот рассказать кому-нибудь, потому что сердце просто лопнуть было готово, такая тревога меня переполняла. Я боялся, что начну делать глупости.
  
Гагарин
 
О том, как я топил печаль в ячменном бренди, я рассказывать не буду, потому что, во-первых, плохо этот процесс запомнил, а во-вторых, такое поведение не красит мужчину. Но, думаю, предки меня поняли и, надеюсь, простили (Игнат заступился, чего уж там…), потому что именно моё дурное поведение в конечном итоге и привело к тому, что я напал на нужный след.
Впрочем, будем последовательны.
Я приходил в «Зелёный дракон» как на работу, брал либо ячменный со льдом, либо «Болт» – смесь всё того же ячменного с соком крыжовника и полынью, – и сидел либо у стойки, либо за столиком у столба в центре зала – короче, там, где легче всего было услышать новостей. Мне удавалось притворяться или совсем остекленевшим, или пребывающим в шаге от этого блаженного состояния – при этом я всё слышал, всё понимал и даже на месте пытался анализировать. Если бы не конкретная цель – выяснить, кто стоит за убийством дяди Игната, – я рванул бы по следу как минимум трёх преступлений. Во-первых, это было открытое насильственное вытеснение мелких фермеров с их ферм… хотя и во-вторых, и в-третьих – то же самое. Кто-то зачем-то собирал под свою руку небольшие островки между Ноатуном – большим островом, на которым стоит Ньёрдбург, и Майским – он почти весь за Стеной, только мыс из-за неё торчит, на котором теперь карантин и пограничный пост. Из-за близости Стены островки эти остались почти без драконов, фермы прогорали, но вы же знаете фермеров, они будут держаться за своё зубами и когтями – так что выковыривали их оттуда немалыми деньгами, подкреплёнными ещё большими угрозами.