Исчезновение

— Эй, — сказал он Куинси и Кинкейду, — вы должны это видеть.
Среда, 10.45
Адам Даничич вел пресс-конференцию. В безукоризненном сером костюме и нежно-розовой рубашке, с шелковым галстуком, он явно подражал звездам ток-шоу, стоя на лужайке перед маленьким белым коттеджем, со скрещенными на груди руками и выражением предельного чистосердечия на лице. Дворик был битком набит репортерами, операторами и соседями.
— Внимательно проанализировав свои действия, — объявил Даничич собравшейся публике, — я решил, что обязан выступить не как представитель прессы, а как гражданское лицо и рассказать о том, что мне известно по поводу трагического похищения женщины и ребенка у нас в Бейкерсвилле. Будучи сотрудником газеты, я, разумеется, был польщен и крайне взволнован, когда узнал, что мне предстоит освещать события для «Бейкерсвилл дейли сан» и наблюдать за ходом расследования. Честное слово, почти всю минувшую ночь я провел, работая над статьей для первой полосы утреннего выпуска. Я чувствовал, что журналист с этической точки зрения обязан быть беспристрастным наблюдателем. Он должен отстраниться от происходящих событий. Однако чем дольше я работал над статьей, тем яснее мне становилось, что я больше не могу быть бесстрастным наблюдателем. Всего несколько минут назад я получил новую информацию, благодаря которой оказался в самом центре событий. А потому, мне кажется, я должен сложить с себя полномочия ведущего обозревателя и вместо этого поведать вам все, что мне известно, в надежде что это приведет к обнаружению Лорейн Коннер и семилетнего Дугласа Джонса.
— Какого черта, что он несет? — спросил Кинкейд у лейтенанта Мосли.
— Не знаю, — откровенно ответил тот. — Но нас, по-видимому, собираются опустить.
— Все началось вчера утром, — возбужденно продолжал Даничич, размахивая руками и взывая к слушателям, — когда в «Дейли сан» пришло письмо, адресованное редактору. В письме говорилось о том, что некто похитил женщину, но ей не причинят вреда, если мы будем поступать так, как скажет похититель.
Даничич описывал вчерашние события в самых мрачных красках. Он упомянул о том, что «Дейли сан» договорилась о сотрудничестве с полицией, «потому что городская газета — это по определению часть социума и она должна подавать пример выдержки и сострадания, когда члены общества находятся в опасности».
Попытка договориться о выкупе в его изложении выглядела как «безнадежный жест отчаявшейся полиции, которая пыталась остановить неумолимый ход времени». По поводу непредвиденного похищения Дуги Джонса и письма, оставленного на стекле машины Даничича, было сказано: «Я начал понимать, что могу сыграть необычную и неожиданную роль в разворачивающихся событиях». Но только сегодня утром, сообщил Даничич представителям прессы, он отчетливо осознал, какой может быть эта роль. Только отправив статью по электронной почте непосредственно Оуэну Ван Ви, владельцу «Дейли сан», репортер смог наконец немного поспать. Проснулся же он от звонка в дверь и обнаружил на верхней ступеньке конверт, адресованный ему лично.
— О черт! — простонал Кинкейд.
— Нужно было посадить его под замок вчера вечером, — откликнулся Мосли.
Куинси смотрел на экран.
— Письмо было отпечатано на машинке, но по тону и содержанию походило на предыдущие письма, которые я был удостоен чести видеть, — сообщил Даничич. — Я ничуть не сомневаюсь в его ценности и в том, что его оставил сам похититель. Он повторяет свои требования относительно двадцати тысяч долларов в качестве выкупа за Лорейн Коннер и Дугласа Джонса. Автор письма тем не менее объявляет, что больше не верит полиции и не хочет с ней сотрудничать. Он утверждает, что, если вопрос не будет решен в самое ближайшее время, у него не останется иного выхода, кроме как убить обоих заложников. В качестве доказательства он вложил в конверт вот это.
Даничич показал фотографию. Камера дала ее крупным планом. Снимок был темный и нечеткий. В центре — лицо маленького мальчика, но вспышка как будто размыла его черты, так что их трудно было различить. Ребенок что-то держал в руках.
— Несомненно, это фотография Дуги Джонса. Обратите внимание на пальцы мальчика — он указывает на дату вверху газетной страницы. Это утренний выпуск «Дейли сан», в котором помещена его фотография. Полагаю, вы можете разглядеть и женщину, которая лежит рядом с Дуги. Я уверен, что это Рэйни Коннер, но об этом судить полиции. Я был крайне взволнован, получив фотографию и письмо. Конечно, первым побуждением было позвонить в полицию, как я делал в предыдущих случаях, когда преступник выходил на связь. Тем не менее сам тон письма заставил меня остановиться. Несомненно, меня поразило то, что преступник, по его словам, не хочет больше иметь дела с органами правопорядка. Лично убедившись в том, к чему привело подобное недоверие — а оно привело к захвату второго заложника, маленького мальчика, не далее как вчера вечером, — я задумался над тем, как это может сказаться на судьбе Дуги и Рэйни. И пришел к нелегкому решению. Я подумал, что должен обойтись с этим письмом не так, как с предыдущими. Я показываю его вам, широкой публике. Я стою здесь в надежде, что мои слова дойдут до человека, который держит в плену Рэйни Коннер и Дуги Джонса. Я предлагаю свои услуги в качестве посредника. — Даничич слегка наклонился, чтобы взглянуть прямо в объектив камеры.
— Мистер Лис, — торжественно сказал он. — Вот номер моего мобильного телефона. Вы можете позвонить в любое время. И я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы гарантировать вам получение двадцати тысяч долларов. Все, о чем я прошу, — не причиняйте вреда Дуги Джонсу и Рэйни Коннер. Невинные жертвы не должны платить за ошибки полиции.
Даничич назвал номер своего мобильника. Кое-кто из соседей начал аплодировать.
В коридоре департамента защиты дикой природы Кинкейд покачал головой, словно пытаясь пробудиться от скверного сна.
Мосли очнулся первым:
— Мы немедленно должны собрать собственную пресс-конференцию. Нужно выступить с заявлением, что мы держим связь с похитителем и готовы идти навстречу его требованиям, объявить, что, хоть мы и рады любой помощи со стороны частных лиц, самое важное — это предоставить полиции время и свободу действий, чтобы уладить это нелегкое дело. Мы должны упомянуть, что среди нас есть профессиональный посредник; тогда доверие публики к полиции возрастет.
— Давайте заберем Даничича, — решил Кинкейд. — Я хочу, чтобы он и это письмо оказались в полиции как можно быстрее. Позвоните в лабораторию и вызовите специалиста по фотографиям, а также эксперта, который сможет исследовать документ. Нужно, чтобы Даничич слегка остыл. Если Эн-Эс действительно использует его как часть своего безумного плана, я не желаю узнавать о подробностях по Си-эн-эн.
Мосли кивнул. Оба обернулись к Куинси, который по-прежнему смотрел на экран.
— А вы спокойны, — заметил Кинкейд и прищурился. — Думаете, нам не следует с ним связываться?
— Что? Нет-нет. Дело не в этом. Я просто пытаюсь заглянуть в будущее.
— Желаю удачи.
— Преступник позвонил в десять, — сказал Куинси. — Он выполнил свое обещание, данное во вчерашнем письме, и, видимо, приготовился получить выкуп, приказав нам отправить трех женщин к трем разным телефонам. Но в то же самое время он оставил у двери мистера Даничича письмо, в котором объявил, что не хочет иметь дело с полицией. Почему?
Кинкейд пожал плечами:
— Он все усложняет. Запутывает. Хочет еще разок посмеяться над нами.
— Вы правы. Но подобным образом не разбогатеешь. Похититель ведь так и не позвонил по телефону-автомату.
— Вы сами сказали: его цель — не деньги.
— Он играет с нами в какую-то игру.
— Сукин сын, — согласился Кинкейд.
— Но любая игра должна рано или поздно закончиться.
— Теоретически — да.
— Куда ведет эта игра, сержант? Что мы упускаем?
Кинкейд не ответил. Он пожал плечами — и в этот момент на пороге появилась Кэнди.