Инспектор мертвых

На подбородке другого крупного чужака красовался старый шрам, несомненно указывающий на темное прошлое.
Вопреки ожиданиям, разношерстная четверка не остановилась в дальнем конце нефа, где обычно размещались слуги и другие простолюдины. Вместо этого голубоглазая девушка с каштановыми локонами, выбившимися из-под шляпки, направилась к старшей ключнице Агнес Барретт.
Шестидесятилетняя седая женщина в очках за долгие годы поднялась от младшей помощницы до хранительницы самых важных ключей. Ходили слухи, что вознаграждение, которое она получила за время службы от прихожан, составило внушительную сумму в три тысячи фунтов. Впрочем, Агнес честно их заслужила, поскольку лучше любого другого умела заботиться о частных молельнях: всегда тщательно протирала дубовые скамьи, взбивала подушки и прочая, и прочая.
Почтенная служительница с озадаченным видом ждала, когда девушка в неуместном наряде подойдет ближе. Возможно, бедняжка просто заблудилась. Или хотела спросить дорогу к другой, более подходящей для нее церкви.
– Будьте добры, покажите нам молельню лорда Палмерстона [5], – произнесла девушка.
Агнес раскрыла рот от изумления. Должно быть, она ослышалась? Неужели странное юное создание действительно назвало имя лорда Палмерстона? Ведь он один из самых влиятельных политиков в стране.
– Простите, что вы сказали?
– Покажите нам место лорда Палмерстона, если вас не затруднит. – Докучливая незнакомка протянула ключнице записку.
Агнес прочитала ее с возрастающим недоумением. Несомненно, сообщение было написано рукой лорда Палмерстона и самым недвусмысленным образом дозволяло странно одетой четверке занять его личную молельню. Но ради всего святого, как мог его светлость опуститься до подобных знакомств?
Стараясь ничем не выдать свою тревогу, Агнес перевела взгляд на низкорослого пожилого чужака. У него были такие же пронзительно-голубые глаза, как и у девушки, да и волосы тоже сохраняли светло-каштановый оттенок. Отец и дочь, заключила Агнес. Мужчина держался напряженно, стиснув руки и переминаясь с ноги на ногу. Несмотря на холодное февральское утро, лоб у него блестел от пота. Уж не болен ли он?
– Ступайте за мной, – проворчала Агнес и направилась по центральному проходу в сторону алтаря.
Здешние частные молельни именовались кабинками. В отличие от рядов обычных скамей, перед алтарем пространство между проходами делилось на квадратные участки размером восемь на восемь футов, огражденные барьером высотой до пояса. Внутри каждой кабинки находились собственно скамьи, на которых могла разместиться вся семья ее владельца. Обстановка больше напоминала уютную гостиную: мягкие подушки, ковры на полу. В некоторых кабинках даже стояли столики, куда можно было положить цилиндр, перчатки или свернутый плащ.
Молельня лорда Палмерстона располагалась справа от центрального прохода в первом ряду, прямо перед алтарем. Никогда еще дорога к ней не казалась Агнес такой долгой. Служительница смотрела строго перед собой, но чувствовала, что внимание всех собравшихся в церкви обращено сейчас на нее и странных незнакомцев, идущих следом. Она дошла до беломраморной алтарной ограды, развернулась, долго искала под неодобрительными взглядами прихожан нужный ключ и наконец отперла дверцу в кабинку лорда Палмерстона.
– Если бы его светлость предупредил заранее, я бы все подготовила к вашему приходу, – принялась оправдываться Агнес. – Я даже угольную печурку не успела разжечь.
– Не стоит беспокоиться, – заверила ее девушка. – Здесь намного уютнее, чем в нашей церкви в Эдинбурге. Мы не могли арендовать там такую же молельню и всегда стояли в задних рядах.
«Стало быть, она из Шотландии, – подумала Агнес. – А один из спутников – ирландец. Это многое объясняет».
В кабинке лорда Палмерстона стояли три скамьи со спинками. Двое высоких мужчин устроились на средней из них. Девушка и ее отец заняли переднюю. Даже сидя, старик продолжал шевелить ногами.
Агнес заставила себя вежливо поклониться, снова звякнула ключами и направилась в сторону притвора, где к ней кинулся не менее озадаченный церковный староста.
– Знаете, кто этот коротышка? – спросил он, тщетно пытаясь сохранить хладнокровие.
– Понятия не имею, – ответила Агнес. – Могу лишь сказать, что ему не мешало бы привести одежду в божеский вид.
– Это же Любитель Опиума!
Почтенная ключница опять решила, что ослышалась.
– Любитель Опиума? Томас Де Квинси?
– В декабре, когда случились те убийства, я видел его портрет в «Иллюстрейтед Лондон ньюс». Мне стало до того любопытно, что я отправился в магазин, где, как уверяла газета, он подписывал свои книги каждому покупателю. Недостойный способ заработать себе на хлеб, скажу я вам.
– Только не говорите, что он подписывал ту самую книгу! – Агнес даже понизила голос, упоминая скандально известную «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум».
– Он готов был подписать что угодно, если на обложке стояло его имя и кому-нибудь вздумалось купить экземпляр. А эта девушка в неподобающей одежде – его дочь. Тогда, в магазине, как только он тянулся в карман за бутылкой, она тут же подавала чай, чтобы отвлечь его.
– Боже милосердный! – охнула Агнес. – Так вы думаете, в бутылке был лауданум?
– А что же еще? Пока я находился в магазине, он выпил не меньше пяти чашек чая. Вообразите себе, сколько лауданума он успел бы принять, если бы дочь не стояла рядом. Надеюсь, не нужно объяснять, что сам я не купил ни одной его книги?
– Нет, что вы. Кому захочется по доброй воле читать эту отвратительную писанину, не говоря уже о том, чтобы покупать ее? Помилуй нас, Боже! Томас Де Квинси, Любитель Опиума, здесь, в церкви Святого Иакова!
– И это еще не все.
Агнес слушала старосту со все бóльшим смятением.
– Один из тех двоих, что с ним пришли, – детектив из Скотленд-Ярда.
– Быть того не может!
– Каждое утро я прогуливаюсь по Пикадилли мимо особняка лорда Палмерстона. И тот из мужчин, что помоложе, ежедневно является туда ровно в девять. Я сам слышал, как привратник называл его «сержант уголовной полиции».
– Уголовной полиции? Надо же!
– А еще я слышал, как привратник говорит с ним о другом детективе, вероятно раненном при поимке декабрьского убийцы. И тому второму оказывают врачебную помощь в доме лорда Палмерстона. Где, к слову сказать, обитают и Любитель Опиума со своей дочерью.
Агнес побледнела:
– Куда катится этот мир?
Впрочем, она не могла позволить себе долго сокрушаться. Вот-вот должен был приехать обещанный особый гость. Да и другие привилегированные прихожане начали нетерпеливо поглядывать на нее, дожидаясь, когда она наконец откроет их личные кабинки. Агнес сжала в руке связку ключей и направилась к ближайшему недовольному посетителю. Однако утро оказалось богатым на неожиданности. Мгновением позже почтенная ключница увидела, как в парадную дверь заходит сама Смерть.
В середине Викторианской эпохи к похоронным обрядам относились со всей серьезностью. Безутешная вдова, дети и родственники усопшего удалялись от мира, запираясь в четырех стенах собственного дома, и долгие месяцы носили траурную одежду. Вдове полагалось соблюдать траур по меньшей мере целый год и еще один день.
Оттого Агнес так поразило зрелище, которому она стала свидетельницей. Ошеломленные прихожане пятились от сурового худощавого мужчины, чьи сюртук, жилет и даже брюки были чернее черного. Королева Виктория и принц Альберт не одобряли в мужской одежде никаких других оттенков, кроме черного, серого и темно-синего, поэтому выделиться мрачностью наряда среди господ, собравшихся в церкви Святого Иакова, было довольно затруднительно. Однако в сравнении с одеждой незнакомца строгие костюмы остальных прихожан казались едва ли не праздничными. Ко всему прочему, он носил самые черные перчатки, какие только можно представить, обвязал цилиндр траурной лентой и накинул на плечи черный плащ.