Дачные гости

Он смеется.
– Зачем спать? Нейтрализация усталости, четверть часа полного отключения, ионный душ – и все. Треть жизни на сон – непортативно. Зачем?
Тогда я предлагаю, чтобы он поел. Тут он заинтересовался. Я ему принес хлеб, сыр, масло, яблоки и коробку зефира, а больше у меня ничего не было. Предложил чаю вскипятить, но он не понял, а мне что-то надоело объяснять. Да он есть и не собирался. Посмотрел все, понюхал, потрогал, ото всего отковырнул ножиком по кусочку и попробовал. Вижу – все ему не по вкусу. Начал спрашивать, зачем это. Я говорю:
– Как зачем? Чтобы есть!
А он мне что-то насчет ферментов, витаминов, калорий. Я в основном понял, что он удивляется, как это я на глаз определяю, чего сколько надо есть. Я говорю:
– Почему на глаз? Ем, пока не наемся.
Он опять глаза закрыл. Потом как расхохочется!
– Ем, пока не наемся! Ровно! И всегда так?
– Всегда, – говорю, – а что? Если только еды хватает.
Это я просто так сказал, даже сам не знаю, почему. Но он вдруг перестал смеяться и говорит:
– Я понял. Голод. Ужасно.
– Да при чем тут голод, – говорю. – Я лично никогда не голодал.
– Ты – нет, другие – да. Двадцатый век. Антагонизм. Неравномерность развития. Отраженное влияние.
Он это говорит и опять кривится, словно от боли, даже губу прикусывает. А я ну прямо не знаю, что ему ответить. Вообще-то, да: антагонизм и все такое прочее, и голодных на свете полным-полно. Но только при чем тут все эти ферменты и витамины? И как я их могу высчитывать? Я спросил, как они высчитывают, он объяснил, но я ничего не понял. У них, должно быть, еда совсем другая.
Потом он взял яблоко, повертел, откусил, покривился опять.
– Это зачем делают? Как растет? На дереве? И вы с дерева едите? – Тут он опять засмеялся. – Нет, не совпадает. Жестко, кисло.
Я даже обиделся; яблоки-то были хорошие. Говорю:
– Вот это попробуйте.
Он попробовал.
– Это лучше. Есть интересные компоненты.
Эта его невидимая майка была с кармашками, что ли: откуда-то он достал приборчик, вроде авторучки, нажал, оттуда выскочила игла, как у шприца, он ее воткнул в яблоко, потом начал разглядывать приборчик – там какие-то цветные значки появились: желтые, зеленые, сиреневые. А он говорит:
– Да, можно учесть…
Я спрашиваю, что это такое.
– Микроанализатор. Я этим увлекаюсь. Сам переконструировал. Работает на трех уровнях, а размер – минимум.
Потом он за конфеты взялся, все тоже перепробовал и этой штучкой колол. Но тут ему ничего не понравилось – не совпадает, говорит. Правда, конфеты все больше чепуховые – «Волейбол», «Старт», «Первоклассница». Он все интересовался, почему такие названия. Особенно он удивлялся насчет «Первоклассницы».
– Это называлось «людоеды», да? Девочку съесть. Тебе не страшно?
Вообще-то, верно – конфеты лучше называть как-нибудь съедобно: «Вишня» или «Кофе со сливками». И чтобы вправду был такой вкус. Нет, это я не сам придумал, это Лен сказал. А потом он дал мне свою конфету – у них это не конфеты, как-то иначе называется. Такой маленький красный шарик, с горошину, прозрачный и светится. Я положил его в рот, он сразу растаял, и вдруг во рту запахло земляникой, а потом по всему телу такая свежесть, будто я опять в речке выкупался, и жара совсем не чувствуется.
С Леном я сидел, наверное, часа три. Я, конечно, видел, что он здорово нервничает, и чем дальше, тем больше. Но я все равно ничего не мог поделать, а говорить с ним было до того интересно! Я, вообще-то, все время щипал себя. Говорю-говорю, а потом придет мне в голову: не может этого быть, просто мне приснилось. Он обратил внимание, спросил, что это я делаю. Когда я объяснил, он прямо хохотал. Особенно ему смешно было, что мы сны видим. Лен вообще веселый такой, не то что Сандр…
Я до Сандра никак не дойду, потому что стараюсь по порядку, но все равно не получается, и лучше я сразу скажу. Он появился в том же самом углу, только я ракетку убрал, и он не расшибся. Такой же высоченный и загорелый, как Лен, но загар посветлее, а волосы голубые и серебром отливают, глаза синие-синие и светятся, как у кота в темноте. Лен вскочил, кричит: «Сандр! Нашел!», а тот говорит довольно сердито: «Ровно! Серию мог сорвать. И погибнуть».
Сандр, должно быть, с самого начала знал, куда попал, и как-то даже не очень интересовался, что у нас делается. Но потом оказалось, что он по специальности историк и куда больше знает о нашем времени, чем Лен. Он говорил, что будто бы они к ним зонды времени запускали, но я не вполне понял, что это такое.
…Ну да, он специально явился, чтоб Лена отсюда забрать. У него с собой какой-то аппарат был вроде магнитофона, они его там же, в углу, поставили и долго с ним возились, налаживали… Потом Сандр сказал: «Теперь надо ждать». Они придвинули стулья к аппарату вплотную и сели. А мне велели сесть подальше, даже от стола отойти. Я сел в другом углу и гляжу на них.
Тут Сандр в первый раз за все время улыбнулся и спрашивает:
– Ты хозяин этого дома?
Лен на него с таким уважением поглядел, мне даже смешно стало. Я-то сразу по одному этому вопросу понял, что Сандр, может, кое-что и знает про нас, но здорово путает. Неужели же он не мог сообразить, что я по возрасту никак не могу быть хозяином дома? Ну я ему объяснил, что я не хозяин, а родственник хозяина.
– А кто хозяин?
– Муж моей сестры.
Сандр немного подумал и опять задает вопрос:
– А что он делает? Сдает комнаты за деньги?
Скорей всего, он думал, что лопал в капиталистическую страну. Хотя там тоже, по-моему, совсем не обязательно, чтобы каждый хозяин дома сдавал комнаты: может, ему самому негде жить. Но я все это объяснять не стал, а только сказал:
– Нет, он драматург.
Сандр подумал и объяснил Лену:
– Он пишет пьесы. Готовые тексты для исполнения. У них это называется театр. Он… хорошо зарабатывает?
Эти вот слова – хозяин, сдает комнаты, театр, хорошо зарабатывает – Сандр выговаривал очень старательно: видно, что слова для него чужие, а он их старается правильно произнести. Но я особенно заинтересовался, что он такое сказал насчет пьес.
– Зарабатывает неплохо, – говорю. – А у вас, что же, пьес нет? И театра тоже нет?
– Есть стерео. Это вроде театра. Но готовых текстов нет. Есть общая схема, ее разыгрывают всегда по-новому.
Я думал-думал, решил, что это плохо, и так им и сказал.
– Почему плохо? Так лучше. Вероятностно. Неповторимо.
Вот такие они. Все у них как-то иначе. Я глядел на них и все жалел, что нет у меня ничего, ну совсем ничего, ни фотоаппарата, ни магнитофона. И вдруг у них глаза какие-то странные сделались, не такие яркие, и будто ничего не видят. Потом Лен затряс головой, а Сандр усмехнулся и пожал плечами. Я испугался, спрашиваю:
– Вы что?
– Не пугайся, – говорит Лен. – Мы включили теле.
Я сначала думал, что это телевидение, но оказалось – телеконтакт, телепатия… ну с ума сойти! Я спросил:
– Это вы всегда так? Ну это теле?
– Нет, – отвечает Лен. – Это не всегда удобно. Психологически непортативно. Бывают срывы. Не очень перспективно.
Сандр, похоже, рассердился на Лена за эти слова.
– Это первый этап теле. Как у них сейчас – кибернетика.
Лен засмеялся и говорит:
– Сандр очень хорошо знает историю, да?
А по-моему, он историю знал самое большее на тройку… Ну это правильно, всех мелочей не упомнишь. Наших бы историков если отправить на два века назад, они тоже, неверное, по мелочам бы путали, что к чему. Но ведь у них там, в XXII веке, учиться легче. Сандр мне объяснил, что у них всякий может хорошо знать историю и, вообще, что угодно, поскольку существует гипно. Гипно – это гипнопедия. Я как раз вчера прочел статью в «Технике – молодежи» и поэтому сразу догадался, в чем дело. Но гипнопедия
– это более или менее понятно, а вот насчет телепатии я раньше думал, что это вообще вранье. Спрашиваю их:
– А почему у нас с телепатией что-то плохо получается?