НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 1

Вопрос. Скажите, если б эти открытия не были сделаны в свое время, насколько задержалось бы развитие нашей цивилизации?
Ответ. Этого не могло произойти. Они были подготовлены всем ходом истории человеческого общества. Атомный век для человечества начался с лучей, обнаруженных Беккерелем, а не со взрыва бомбы над Хиросимой. Точно гак же разгадка тайны жизни началась с открытия структуры нуклеиновых кислот, а не с тех грандиозных потрясений, к которым привело использование виталонги.
Вопрос. Вы считаете, что применение этих великих открытий не всегда шло по правильному пути?
Ответ. Безусловно. Чтобы проникнуть в тайны атома, не стоило взрывать атомную бомбу. Это нисколько не продвинуло нас по пути познания ядерных процессов. И опять же навязчивые и вздорные идеи о бессмертии, якобы порождаемом виталонгой, на некоторое время сбили науку о жизни с правильного пути. Нам остаегся утешаться тем, что все это этап, давно пройденный человечеством. Сейчас атомная энергия верно и преданно служит людям, а виталонга-прим стала самым заурядным препаратом в любой аптеке. Вы сами, наверное, ею пользуетесь, а если нет, то скоро начнете. Она спасает людей от преждевременной старости, придает необыкновенно устойчивый жизненный тонус, неиссякаемую бодрость духа, великолепную трудоспособность в любом возрасте.
Вопрос. Скажите, председатель, как себя чувствует Борис Ревин-Михайлов, самый старый человек на земном шаре, да и, пожалуй, во всей Солнечной системе?
Ответ. В настоящее время он руководит объединением…
— Ну, хватит валять дурака, — сказал Положенцев, входя в дверь с букетом цветов.
Ромка поперхнулся недосказанной фразой и закашлялся. В его руках дрожал микрофон (чайная ложечка). Курилин по-прежнему величественно покоился в кресле. Он посмотрел на часы и, преувеличенно кряхтя, поднялся.
— Что, уже пора ехать? — сказал он, обращаясь к Положенцеву.
— Да, такси уже у подъезда.
— Если эти роскошные цветы предназначены для Бориса, — Курилин потрогал влажные малиновые астры, — то совершенно напрасно: он их терпеть не может.
— Не для Бориса, — отрезал Положенцев.
  
Геннадий Гор
 
УЭРА
   
Остановленный миг
 
Всего два часа продолжалась эта странная попытка заглянуть в бесконечность, остановив миг.
Чего ждала Эроя, включив аппарат? Она ведь знала, что прошлое, возвращенное благодаря бесперебойной работе искусственной памяти, не могло заменить ни настоящего, ни будущего.
Сейчас Веяд был здесь, рядом. Сейчас? Нет, это «сейчас» давно стало прошлым и поселилось в сознании автомата, всегда готового к услугам, всегда умеющего повторить ускользнувшее мгновение, но не способного превратить утраченное в настоящее.
Эроя встретилась с Веядом как в сновидении. Но это ясновидение было точным отражением действительности и не давало ни на минуту забыть, что время необратимо.
И все же Эроя не жалела, что включила аппарат. Два часа она провела «вместе» с Веядом, и временами почти казалось, что он вернулся. Может, он и вернется, если его отпустит даль. Но когда? Десять лет прошло, и пройдет еще десять, и еще двадцать…
Она ждала. Но ведь и он тоже ждал, если был жив. Между ними были звезды, которые своим светом напоминали ей, как велика Вселенная и как легко в ней затеряться.
Эроя притронулась к роботу, хранившему прошлое. Он был холоден, как и полагается вещам. Но из всех вещей его выделяла одна особенность: он был хранителем того, что связывало их, и сопротивлялся течению времени.
В этом сделанном из довольно прочных материалов предмете жило нечто неповторимое и интимное, впрочем, не очень прочное — кусок отраженного бытия. Эроя притронулась к роботу ласково, словно это было живое существо. Затем она вышла из комнаты воспоминаний, усилием воли оторвавшись от утраченного.
Любезный автомат-водитель открыл дверцу вездехода, и незаметное движение перенесло Эрою в горную местность, в Институт истории и археологии. Здание было вписано в синеву леса. Здесь еще было утро. Свистели птицы. Здесь утро длилось дольше, чем везде. Со скалы падал водяной поток. Грохот падающей воды освежал каждое мгновение в этом утреннем краю пахнущих смолой ветвей.
В лаборатории на реконструкционном столе лежал череп молодого охотника, погибшего еще в каменном веке. Легко ли будет восстановить облик древнего юноши, вернуть то, что не сохранилось? Эрон-младший, брат Эрои, выдающийся кибернетик и физиолог, предложил восстановить заодно и внутренний мир этого древнего дильнейца. Разумеется, не буквально вернуть утраченное бытие, а создать духовный слепок, модель ума и чувств. Эроя пока не дала согласия на это. Да и возможно ли смоделировать внутренний мир древнего дильнейца, имея только его череп?
Работа, в сущности, еще не перешла через первую стадию размышлений и догадок. Эроя старалась представить себе жизнь этого охотника, его самого, пещеру, где он и его сородичи нашли приют.
Один старинный философ сказал: «Все наше богатство заключено в мысли».
Как будто мысль важнее действия! Философ жил в ту эпоху, когда мышление наивно отрывали от жизни, от дела. А ей, Эрое, нужно реконструировать стихийную природную жизнь, скорее жизнь чувств, чем жизнь мысли.
Было ли имя у этого охотника? Нужно думать, было.
Собственные имена существуют давно, они возникли вместе с языком для того, чтобы древний дильнеец мог отделить себя от других, и другие могли с помощью звуков обозначить нечто неповторимое и особенное. Иногда Эрое казалось, что ей было бы легче работать, восстанавливая облик древнего охотника, если бы она знала его имя. В каждом имени есть нечто от того, кто его носит. Звук, название сливается с тобой и, как кажется родным и близким, выражает твою суть. Вот и Веяд… Сочетание звуков переносит Эрою в то десятилетие, когда он был здесь, на Дильнее, рядом с ней. Он немножко подшучивал над ее специальностью палеонтолога и археолога. Всю жизнь смотреть в прошлое, оглядываться назад! Так может заболеть шея! Нет, его интересовало не прошлое, а будущее, тоже даль, но не позади, а впереди нас.
Эроя любила свою специальность. Еще учась в средней школе, она поняла или, вернее, почувствовала, что такое время, история. А позже она овладела искусством извлекать время из мертвых предметов и документов, и это стало ее профессией.
Размышления Эрои прервал призывный звук отражателя. Она взглянула на экран и увидела добрые, усталые глаза своего отца.
— Если ты не очень занята, Эроя, — сказал отец, — зайди, пожалуйста, ко мне в институт. Я хочу показать тебе чудесное существо.
— Опять древнего таракана, извлеченного из тьмы веков? Он мне ужасно не понравился.
— Нет! На этот раз не таракана, а бабочку, только что доставленную из тропиков.
Дети Эрона-старшего, одного из крупнейших энтомологов Дильнеи, не пошли по стопам отца. Эрон-младший избрал специальностью теорию информации, Эроя — историю и палеонтологию. Нет, их не привлекал мир насекомых, крошечных существ, которых эволюция загнала в тупики познания, одарив инстинктом, застывшим знанием рода и вида.
Сколько книг о насекомых и их видении мира написал Эрон-старший! И сколько придумал и создал аппаратов, занятых тем, что они вбирали в свою механическую память факты из жизни этих странных существ.
Эроя зевнула. Ничего не поделаешь, придется провести час или два в лаборатории отца.
  
Вещи потеряли тяжесть
 
Это было давно. Эрое исполнилось тогда семь лет. И отец принес домой необыкновенную вещь.
— Не знаю, понравится ли тебе мой подарок, — сказал он. — Достаточно войти сюда и нажать кнопку… Но не спеши. Никогда не надо спешить.
— А если я нажму кнопку, — спросила нетерпеливо Эроя, — что случится со мной?
— Ничего особенного. Ты превратишься в пчелку.
Эроя думала, что отец шутит. И так думали все — и дети, пришедшие в гости, и взрослые. Но оказалось, отец вовсе не шутил. Эроя раскрыла дверь аппарата, вошла, нажала кнопку и превратилась в пчелу. Не то чтобы превратилась буквально, как в древних сказках, но она попала в пчелиный мир. А разве это не одно и то же?