Стальные грозы
В самом деле, ослепительные оранжевые вспышки от плазменных резаков, подсвечивающие снизу облако пара, осязаемо твердым столбом возносящееся на сотни метров вверх, – это демаскировка, это ориентир, о котором мечтает всякий комендор.
Достаточно одной порции снарядов с «Камбиза» по скученным перед кратером танкам – и рота Растова не существует…
Единственное, что приказал майор своим бойцам, – это загодя, еще до подхода Чадовича, аккуратно построиться в «коробочку»: три на три повзводно.
Сам Растов на своем командирском «Динго» занял место погибшего комвзвода Галушкина.
Замысел был в том, чтобы испарять породу посменно: сперва минуты две-три работают танки первой линии, затем – второй и, наконец, третьей. Ну а когда перегревает плазменные резаки третья, вновь вступает отдохнувшая первая.
Стоило танку Растова занять свое место в «коробке», как подала сигнал тревоги станция кругового обзора «Сармат».
Бдительная автоматика засекла приближение опасных целей с кормы.
– Что еще за новости? – заволновался наводчик Кобылин.
– Сейчас поглядим, – проворчал Игневич, разворачивая по целеуказанию «Сармата» головку поискового визира.
Растов бросил взгляд на экран и, ни черта не разглядев за ледово-реголитовым муаром, распрямился на подножке своего командирского кресла сбоку от казенника пушки.
Теперь его голова оказалась в командирской башенке, куда был выведен обычный электронно-оптический перископ.
Простым устройствам Растов всегда доверял больше, чем сложным.
Он покрутил верньеры перископа…
Навел на резкость…
И шумно, с облегчением выдохнул.
Танки «Шамшир» забыли занести в память парсера как «дружественные»! Система опознавала их как конкордианские и в каком-то смысле – но не в тактическом – была совершенно права!
– Что там, товарищ майор? – спросил Игневич, скрывая напряжение.
– У машинного интеллекта шарики за ролики заехали.
– Бывает… Главное, чтобы в нашу пользу.
Тем временем головной «Шамшир» выключил антигравитацию и опустился на пересыпанный мелкой крошкой ледник.
На планетоиде этот супертанк весил совсем немного. Иначе разрыхленный регулярными корпускулярными бомбардировками лед разошелся бы трещинами, раскатился отдельными глыбами. Здесь же он послушно принял гусеницы широкогрудого «Шамшира», отозвавшись лишь долгой судорогой, от которой легонько перекатились ледяные крошки.
Растов впервые видел вблизи, воочию этот трофейный конкордианский танк, знатно разрекламированный обеими воюющими сторонами (в видео – коммюнике, конечно, видел). И с немалым удивлением признался себе в том, что «Шамшир» ему неожиданно сильно понравился!
Танк больше не казался майору несуразно громоздкой горой много возомнившего о себе железа.
Его башня крутилась с завидной легкостью, углы бронирования корпуса виделись рациональными. Четыре плазменные пушки обещали безотказную и неотразимую огневую поддержку. А осознание того, что никакая расселина, никакое ущелье не остановят наступательный порыв гиганта, способно было нагнать страху даже на бывалых солдат врага.
Растову вспомнилось, как на новогодней, что ли, пьянке он с коллегами потратил долгий час на высмеивание «низколетающих»…
«Какое же мы были дурачье! Даже не знали толком, какое чудо хаяли…»
– Вот мы и приехали, – с расслабленной, пенсионерской обстоятельностью сказал Чадович. – Теперь можно пилить, резать и жечь.
Все-таки Лунин с Кунгуровым были правы. Танковый батальон Корпуса Стражей Мира на планетоиде имелся. Он был доставлен в каньон Удав танкодесантным кораблем проекта «Элан-Б». Оттуда военно-транспортные «Хастины» потащили танки прямо в кратер Лесбия – так что никаких следов гусениц на поверхности планетоида не осталось!
Затем, прямо из режима висения, «Хастины» выгрузили каждый танк в загодя отрытый машинами инженерно-саперной роты окоп. Каковые машины тоже доставили «Хастинами».
После чего все следы замели – сперва дюзами тех же незаменимых «Хастинов» на малой тяге, а потом вручную, силами саперов.
А напоследок все затянули сетями, задули маскировочной пеной, замаскировали реголитом.
Девятка «тэ четырнадцатых» роты Растова пересекала Лесбию по центральному озеру застывшей лавы, когда из угольно-черной тени, разлитой под южной скальной стеной, по ним ударили девятнадцать стволов.
Противник бил с малого расстояния, да вдобавок в борт.
И он, черт возьми, попадал!
– Полундра!
– Здесь «пятьдесят третий»! Меня зацепили!
– Клоны!
– Но откуда?
– Всыпьте им кто-нибудь!
– Суки-и-и!
– Разгерме!.. здец!..
У Растова был твердый приказ: использовать только управляемые ракеты «Шелест», не бить снарядами. Флотские командиры не хотели, чтобы все орбиты в космическом ущелье между Фраскиями в результате танкового боя оказались забиты прошедшими мимо целей снарядами и их осколками.
Но тут уж было не до приказов – на кону стояли жизни его танкистов и само выполнение боевой задачи.
В клонов полетели не только управляемые ракеты «Шелест», но и разноцветные очереди малокалиберных пушек, гранатометов, а с пятисекундной задержкой – и бронебойные.
Напряженный как пружина, Растов наблюдал за результатами обстрела, не забывая при этом командовать:
– Первый взвод, второй взвод, делай как я! Третий взвод: поддерживает огнем с места!
«Динго» вошел в крутой вираж. Его сопровождала компактная стая из четырех бронированных монстров («сорок второй» погиб под артналетом «Камбиза», «пятьдесят третий» – только что получил от клонов снаряд и стоял без хода, так что два взвода были представлены лишь четырьмя машинами).
На несколько секунд «Динго» потерял контакт с поверхностью, взмыл в пустоту и исключительно удачно пропустил под гусеницами серию клонских кумулятивных.
Огненные змеи разрывов бросились вдогонку за танком Растова. Но машина неслась в облаке хрустального тумана из противолазерного диспенсера, неслась прочь, и ни одна капля раскаленного металла не запятнала ее камуфлированную шкуру.
Кобылин захватил в прицел крутой лоб клонского «Рахша» и угостил врага тремя сорокакилограммовыми гостинцами.
– Так его, Валя! – радовался Растов. – Без вазелина!
Да, это были «Рахши». Всего лишь «Рахши»! Старые, достаточно тихоходные средние танки.
Ни в чем не ровня «тэ четырнадцатым».
Но их было много – неожиданно много для такого удаленного безлюдья!
Они были вкопаны по башню.
Отлично замаскированы.
И укомплектованы отчаянными, озверевшими от холода и безнадеги пехлеванами. Людьми, проигравшими войну, которую они так самонадеянно считали выигранной еще в феврале!
По жестокой арифметике боя спустя полторы минуты последний танк роты Растова должен был навсегда замереть с четырьмя пробоинами в башне, разменяв свою жизнь на три левофланговых клонских машины. Однако за восемьдесят две секунды до этого рокового мгновения заговорили плазменные орудия головного «Шамшира», который наконец-то протиснулся через тесный тоннель.
Подполковник Чадович, хоть и был в радиообмене неспешен, обстановку оценил мгновенно.
Первые заряды плазмы он истратил на поражение тех «Рахшей», которые не подвергались огневому воздействию растовских «Т-14». А когда из тоннеля выползли еще четыре «Шамшира», Чадович приступил к массированному подавлению всей позиции.
Двадцать потоков плазмы обрушились на стену кратера над клонским танковым батальоном. Вместо того, чтобы зажаривать «Рахши» поодиночке, Чадович спустил на них дымящуюся, раскаленную лавину, блокировав саму возможность стрелять.
Это подарило «тэ четырнадцатым» драгоценные мгновения передышки, и уравнение боя сразу же приобрело дружественный к русским машинам вид!
Растову, разбалованному наступательной операцией «Брусилов», хотелось бросить в эфир что-то вроде: «Первая рота, вернуться к выполнению главной задачи, а этих пусть добивают «тэ десятые»!»