Крушение лабиринта

О, боги! Да ведь это… АМФИТЕАТР!
Оглядываясь по сторонам, Тессий не в состоянии все еще до конца поверить, что произошло это чудо. Что непостижимая сила бросила его чрез расстояние во многие стадии, сквозь неприступные горы… Впрочем – он видел ведь уже так много чудес…
Так вот что это такое – родиться богом! Вчера (столетие ли назад?) подкрадывался, мечтая краешком глаза подсмотреть Игры. Хотя бы издали… А Сегодня – УЧАСТНИК их!
Они танцуют вокруг! И Тессий даже и не заметил, как принял ритм. И кружится вместе с вышними в их согласном, в их невозможном танце!
Вся музыка слышна осязанием. И она – упругий гибкий огонь, пьянящий и растворяющий, пульсирующий во тверди Круга.
Я слышал издали ритм ее… тот удар, что приходил как будто из-под земли. В долине он показался мне, по началу, биениями собственного моего сердца. Теперь же мне слышна и мелодия. И какое это… богатство! Какое это…
Она скрывается от сознания, внятная едва уху. Но тело пробирает все, полностью, как легкая огневая кровь!
Нагие, как и сам Тессий, женщины и мужчины, объятые огневым отсветом, стремительно летят в танце. Рисунок пляски ткут словно бы золотые спицы. Простой и ясный, однако не повторяется он и вовсе однообразно.
Танцующих иногда облекают какие-то как бы темные лоскуты. Рождающиеся из ниоткуда, соскальзывающие, спустя мгновение.
А ведь это… ТЕНИ! Другие боги входят сейчас, далеко отсюда, в каверну Пламени. И ослепительный столп отбрасывает сюда их тень, через многие стадии расстояния, как он отбрасывает свой свет. И тени дальних скользят по телам танцующих…
Его догадка верна, понимает бог. И то, о чем догадался он, едва ли представляется ему странным. Объятия этой музыки растворяют всё! Уже не существует, как будто, ни странного, ни обыденного. Нет близко и далеко. Существует лишь здесь… сейчас… этот Круг!
Под опрокинутой бездной неба.
Очерченный стеной мрака, за которой шепчутся травы…
Мерцающий сокрытым огнем. Пульсирующий под ногою как… сердце.
Единое на всех – сердце.
Все пляшущие подобны течению одного Огня.
Их лица скрывают маски, как и у Тессия. Мелькающие полоски белого кажутся огневыми клочьями в дивном свете. И – дикую, влекущую к себе силу согласованное движение придает телам! Они подобны тяжелым стеблям, колышущимся под ветром. Кружение обнаженных… единый танец, которого фигуры свершаются идеально слаженно вопреки погасившим лица слепым повязкам!
НЕ МОЖЕТ этого быть! Это – сон.
И тем не менее чувствование яви никогда не бывало еще столь остро! Происходящее совершенно невероятно, и однако всякое ощущение, из которого оно соткано – достовернее и сильней, и ярче, нежели когда-либо дарила еще действительность!
Пир длящегося СЕЙЧАС! Невозможная – родившаяся и все не гаснущая, НЕПРЕКРАЩАЮЩАЯСЯ МОЛНИЯ…
Блаженное и бездумное растворенье в несущем теперь потоке.
Захватывающая как бы извне и пьяная, деспотическая свобода!
Восстание души тела. Все чувства бодрствуют, восприятие текущего несказанно обострено, а душа – как будто бы на отлёте.
Или – словно б она едина, душа всех тел. Как будто ежемгновенно рождающихся и растворяющихся, летящих – без мысли, воспоминания, имени – в пульсирующей и огневой стихие…
Здесь нет границы, которая бы разделила внутреннее и внешнее, и потому невозможно судить о степени, в какой должно, а в какой не должно проявляться желаниям. И… некому рассудить! Потому что здесь лишь легкое летящее тело, радуемое теченьем танца! И будто сверхъестественно точно отображающее всякую излучинку пляски – новый завиток, дразнящий изгиб…
Мерцающее полотно движений ткется вокруг… Из него рождается, иногда, некий повторяющийся узор: стремительная гибкая фигура рельефных контуров, как вспыхивающая в развороте!
Все ближе!
Быстрая! Высокая! Сильная! Безудержно привлекательная…
Едва ли в эти мгновенья Тессий определит место, какое занимает это пылающее чудо на шкале статей, выстроенной мужчинами. Весь мир свернулся в клубок. Являемое принимается безусловно, как вырванное за предел мер, степеней и шкал.
Парящие руки Тессия – сами, словно они какие-то отдельные существа – протягиваются и обнимают женщину. И пальцы перетекают рельефом подвижной плоти. Подобно крабу, спускающемуся с камня. И краб находит пристанище…
Танец длится. Прижавшаяся вплотную к Тессию угадывают любое его желание, предвосхищает его движения… Нет, даже и не угадывает! Она – это уже он. Он – это теперь она… так может быть лишь во сне!
И вот уже двоих нет. Оба поглощены единым, властвующим безмерно. Они пропали – слились в нововозникшее нечто, выпав из летящего вокруг танца… остановились: движения их единства более не укладываются в ритм.
Тессий и его женщина… женщина и ее Тессий – они соскальзывают, замедленно, друг по другу. И вот уже принимает их, как мягкая податливая перина, каменная плита, которая вся, насквозь – пульсирующий ритмично гул… Так, лежа – полнота обладания позволяет им снова влиться в единый ритм с окружающим.
Как будто все вокруг и внутри пронизал жидкий огонь! Растущее наслажденье воспринимается как лучи тяжелого, плавящегося шара. И притяженье этой планеты неистово, и она стремительно, неудержимо всходит над бесконечным, бурным – но неправдоподобно замершим океаном.
И океан знает: когда сияние знойного светила займет все небо… все это пространство над – придет смерть. И океан торопит ее. Он хочет… чтобы она скорее… пришла к нему… эта смерть.
ШАГ
Солнечный луч то бел, то словно бы пропущен сквозь изумруд. И тает сновидение Тессия под переменчивым этим светом.
И вот он открывает глаза. И перед ними оказывается полог из живых листьев, которые колышет утренний ветер. И водят хоровод пятна солнца и пятна тени по своду над головой Тессия.
Молодой бог оглядывается, улыбаясь бездумно.
Неровная каменная стена… тесный грот. Две полукруглые арки располагаются под углом, и за одной из них свет, листья и ветерок, а за другою сумрак и вниз куда-то уходят крутые выщербленные ступени.
Пещерка дышит покоем и чистотой. И даже как-то… уютом – несмотря на то, что никакой и обстановки нет. За исключением ложа, на котором бог провел ночь. Точнее, оставшуюся малую часть упоительной этой невероятной ночи… Около ложа белое полотно, валяющееся небрежно, как оброненный плащ.
Как это я оказался… здесь? ГДЕ я?
Усиливается утренний бриз и перебирает ветви за аркой. И яркий луч бьет в глаза – и почему-то это вызывает смех Тессия! Он вскакивает с ложа и распрямляется, хрустко прогибаясь в спине. И пальцы взброшенных рук дотрагиваются до неровностей свода.
И Тессий замечает теченье чего-то белого краем глаза. Это по его ложу скользит, сам собою, плащ. Перемещение лоскута материи не такое, как если б его нес ветер. Тессий с удивлением замечает: плащ движется, как… живой. Все это белое полотно струится, целенаправленно вполне, к Тессию.
Материя обвивается около его ног. Взбирается по ним выше, захлестывает колени, бедра… Скольжение по спине… неслышный мягкий поток перекатывается через плечи, ниспадает на грудь. Защелкивается фибула, все так же сама собою, сверкнув пред глазами Тессия золотым блеском. И одеяние замирает – белое, невесомое. Нисколько не стесняющее движений. Почти что неощущаемое.
«И утром следующего дня обретешь одежду…»
Тессий меняет позу и золотая застежка, имеющая вид головы быка, снова взблескивает. Он раздвигает руками живую занавесь – а это ветви лозы – и взору его является… только небо.