Комбинации против Хода Истории
– У меня дед и бабка! - проорал Пудовочкин, не высовываясь наружу. - Станете ломиться, себя и их взорву! На мне ещё четыре гранаты. - Дико захохотал.
Старуха стала молиться, сильно дёргая головой. Гость сидел на полу сбоку от окошка, раскинув громадные ножищи, привалившись спиной к стене. Казакин под мышкой набряк кровью. Дрожащие ноздри, какие-то по-детски испуганно-озорные, любопытствующие глаза.
– Неуж, - вырвалось у него, - помирать? Ой, неохота!
– А ты убитым тобой пожалься, - отчётливо прошептал Ярулкин.
Гигант приподнялся с пола.
– Ты чего, хрен, из ума выжил? - с жадностью вглядывался в старика. - Тебе не страшно?
– Ты есть мерзость, - с выражением жути выговорил Ярулкин, отодвигаясь вместе с табуреткой. Голос дребезжал, вопреки смыслу звучал ласково: - Как тебе не околеть? Околеешь: теперь тебе никуда...
Пудовочкин подбросился так, что доски пола затрещали под сапожищами, занёс правую руку - и взмыкнул от боли. Огромная пятерня застыла над лысой головой Ярулкина. Казалось, ручища скомкает череп, точно картонный. Но надобна ещё жизнь человечка...
– У-уу, сторож мертвячий! - Пальцы скребнули стариковскую голову, сжались в кулак.
Опять рванулся к окошку, дважды стрельнул в сторону залёгших за могилами, присел на пол.
– Чего так злобисся, сыч заковыристый? Твоего внука, што ли, списал?
Ярулкин ответил тихо, тоном угодливости:
– Внуки мои проживают в Сызрани, а на тебя я восстаю за обчество. Ты - зверь геенны. Убивал без вины и убитых не давал по-людски хоронить. Радуюся я, что теперь околеешь, хотя и в моём дому.
На этот раз Пудовочкин слушал как бы покорно, когда сторож договорил - утробно, с рыком гоготнул, сказал с радостной торжественностью:
– Твоё обчество сейчас развалюшку твою зажжёт! Ничего умней они не придумают. Я-то без боли себя застрелю, а ты с бабкой твоей пожаритесь неспешно, как два хорька в угольях. Ой, задушевно порадуесся...
Старуха тонко вскрикнула, упала на колени перед иконами. Пудовочкин
сладко рассмеялся:
– Боль-то от огня - о-оо, какая... поди-ка потерпи её! Чай, не минуту, не две, хе-хе-хе...
Вдруг он расправил саженные плечи, глядя на Ярулкина с демонстративной гадливостью:
– Или надеесся, за вас, двух клопов, они мою жизнь уступят? Да они полста таких, как вы, да ещё двадцать малолеток спалят, лишь бы у меня жизнь взять! Да что им отец родной и хоть кто, когда есть я!
29.Домишко окружили. Атакующие лежали за могилами, держась от избы саженях в тридцати. На кладбище всё прибывали люди, но поручик Кумоваев приказал задерживать их в отдалении: Пудовочкин поминутно стрелял из окон.
К поручику подобрались Усольщиков и Бутуйсов, сообщили, что с отрядом, кажется, покончено; всё дело заняло чуть более получаса.
– Значит, остался один главный, - заключил поручик. - Я ждал вас, господа, чтобы посоветоваться. - Он уже знал, что капитан Толубинов и Бесперстов погибли. - Придётся зажигать домик. Мерзавец уже убил бондаря Данкова, троих ранил. Банщик Бортников умирает от осколков его гранаты.
– А как же сторож с женой? - спросил Усольщиков. - Живы ли?
– Пожалуй, проверим. - Бутуйсов выглянул из-за могильного бугра, крикнул: - Эй, сударь! Заложники невредимы?
Пудовочкин сгрёб бабу, высунул в окошко чуть не до пояса.
– А-ай, не дави! - истошно кричала та. - Ай-ай, помираю!
Минуту спустя из окошка высунулась голова Ярулкина.
– Я дозволяю...
– Не слышно! - крикнул Бутуйсов.
– Дозволяю, - слабо кричал старик, - и отдаю... этого... жизнь, чтоб околел Пудовкин! Не поминайте лихом! И ещё от меня прошенье: пускай отец Питирим отслужит за счёт обчества по три молебна... за меня и старуху... по три!
– Сделаем, милый! - хрипло прокричал Усольщиков, у него хлынули слёзы.
Пудовочкин отдёрнул сторожа от окна.
– А это, хрыч, чтоб фамилие не путал! - шлёпнул старика левой ладонью по уху. У того из носу брызнула кровь. Свалился на месте.
30.Несколько человек лежат за большим надгробным камнем.
– Как хотите, господа, а жечь избу нельзя! - прочувствованно сказал Усольщиков.
Поручик смотрел с досадой:
– Атаковать? Он ещё не менее двоих подстрелит, швырнёт гранаты, а стариков всё равно убьёт! Надо стрелять по окнам, под прикрытием огня - к домику. Бросить на него факела. Как военный заявляю: иначе никак!
– Э-эх, - тяжело вздохнул Усольщиков, - был бы жив капитан Толубинов, сказал бы, что делать: и как военный, и как русский человек.
Поручик в ярости привстал с земли:
– А я не р-русский?
– Русский, господин Кумоваев, безвинных живьём не пожжёт! Да прилягте вы! - Дюжий купец с силой придавил поручика к земле.
Тот поперхнулся злым смехом:
– А как же Пудовочкин? Тоже нерусский? Или, скажете, не жёг ещё безвинных, а только... к-хм, шлёпал?
– Русский он. И большинство его отрядников - тоже. Я не возражаю. Но они - про-оклятые! Они отдалися, они - потерянные. Это уметь надо пости-игнуть, тут - тайна ...
– Ах, тайна! - Олег Кумоваев отвернулся.
Усольщиков, остыв, предложил мирным тоном:
– А не отпустить его к лешему? Взамен стариков?
– Как это исполнить? - сдерживаясь, спросил поручик.
– Пусть берёт сторожа с женой, идёт с ними к лесу. Мы будем приглядывать с отдаленья. У леса подойду к нему безоружный, с конём: скачи, подлец!
– Ускачет! - офицер усмехнулся. - А на прощанье вас и стариков пристрелит.
– Совершенно-с так оно и будет, - заверил Василий Уваровский.
– Ах, цар-рица немецкая, яп-понский городовой! - смятенно воскликнул Усольщиков. - Ну не может того быть, чтобы нельзя было не жечь стариков!
Поручик старался придать лицу безразличие.
– Вам угодно выставлять меня извергом, а я вам объясняю: как только они попали ему в руки, они - уже мёртвые. Мы ничем не можем им помочь, как не можем воскресить тех, кого он убил раньше!
– Вот что, господа, - произнёс до того молчавший Бутуйсов, - предложу-ка я себя в заложники. Знаю, знаю, что вы скажете: он и меня возьмёт, и их не отпустит. Ну и пусть! Пронесу револьвер или хоть ножичек, улучу момент - и...
– Никогда-с! - возразил Уваровский. - Он вас без поднятых рук не подпустит. А как войдёте - обыщет.