Все хорошо, что начинается с убийства

Оглянувшись, человек в красной футболке последовал за ним, и дверь кабинета закрылась.
Меня оставили вытирать пыль в гостиной и спальне. Во время работы я постоянно пыталась понять, что же происходит. В голову мне пришло, что Хоувелл, возможно, гомик, но, вспомнив глаза его спутника, этакого черного хвоста, я отмахнулась от этой идеи.
Мне еще раз пришлось пройти через гостиную, и я увидела, что дверь кабинета Хоувелла до сих пор закрыта. «По крайней мере, я уже все вытерла и пропылесосила там», — подумала я со смутным облегчением. Кабинет — одна из моих любимых комнат в этом доме. Его стены были обшиты панелями. Там имелось множество книжных полок. Рядом с настольной лампой стояло кресло, а на стенах висели оттиски «Дакс анлимитед». [12] Очень солидный с виду стол возле эркера с сиденьем было дьявольски трудно полировать.
Я не хотела выглядеть любопытной, поэтому усердно и быстро работала, пытаясь убраться отсюда прежде, чем Хоувелл и его гость выйдут, но не успела. Крепкая дверь отворилась, и они появились из кабинета как раз тогда, когда я протирала кухонный пол. Оба были с пустыми руками.
Хоувелл и незнакомец остановились посреди комнаты, оставив следы, которые мне потом придется подтирать. Я была в желтых пластиковых перчатках, старых джинсах и такой же древней футболке. Мой нос наверняка блестел.
Мне хотелось лишь одного — чтобы они ушли. Хоувелл тоже желал немногого — сгладить странную ситуацию, заведя со мной беседу.
— Я слышал, это вы нашли беднягу Дела? — сочувственно спросил он.
— Да.
— Говорят, вы дружны с Маршаллом Седакой? У вас есть ключи от «Телу время»?
— Нет, — заявила я твердо, но без уверенности в том, на который вопрос отвечаю. — Я открыла клуб тем утром, чтобы оказать услугу Маршаллу. Он болел.
— Мой сын чрезвычайно вами восхищается. Он часто вас упоминает.
— Мне нравится Бобо, — сказала я, пытаясь говорить негромким ровным тоном.
— Какие-нибудь признаки свидетельствовали о том, что Дел был не один, когда произошел несчастный случай?
Я стояла в замешательстве, не в состоянии уследить за его мыслью, потом внезапно кое-что поняла. Эта помешавшая мне беседа не была всего лишь пустым трепом. Хоувелл хотел побольше разузнать о смерти Дела Пакарда.
Я гадала, какие такие признаки, по мнению Хоувелла, могли там остаться. Следы ног на ковре по ту или другую сторону двери зала? Перочинный нож с монограммой, зажатый в пальцах Дела?
— Простите меня, Хоувелл, но я должна закончить эту работу и ехать на следующую, — отрывисто сказала я и сполоснула швабру.
Хоть и не сразу, человек, плативший многим местным жителям, понял намек и поспешно покинул кухню. Его товарищ мгновение помедлил. Этого оказалось достаточно, чтобы я подняла глаза, желая проверить, ушли ли они, и встретилась с ним взглядом. Больше я не пыталась этого делать, пока не услышала, как под навесом для автомобилей загудел двигатель.
Добросовестно замыв их следы, я выжала швабру, выставила ее сохнуть за заднюю дверь, с легким облегчением заперла дом Уинтропов и села в машину.
Это семейство раздражало меня, интересовало, служило источником размышлений и наблюдений вот уже четыре года. Но они никогда не были загадочными. То, что Хоувелл резко свернул с предсказуемой стези добродетели, невольно меня тревожило, а его общение с бродящим во тьме незнакомцем с черными волосами, завязанными в хвост, сбивало с толку.
Я обнаружила, что мои чувства по отношению к членам семьи Уинтроп варьируются от «терплю» до «люблю». Я работала на них достаточно долго, чтобы принимать смысл их жизни и испытывать по отношению к ним своего рода верность. Внезапное осознание этого не очень-то меня осчастливило.
  
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
 
Возвращаясь домой со своей последней сегодняшней работы, я начала остро чувствовать усталость.
Прошлой ночью я мало спала, у меня был полный рабочий день. Много раз я наблюдала поведение людей, ставившее меня в тупик.
Но перед моим домом была припаркована машина Клода, «бьюик» цвета бургундского вина. В общем и целом, я была рада видеть Клода.
Окно в его машине было опущено, и я слышала, как радио в «бьюике» передает «С учетом всех вещей» — государственную программу новостей. Клод с закрытыми глазами развалился на сиденье водителя. Я прикинула, что ему пришлось ждать довольно долго, поскольку кто-то успел сунуть под «дворник» голубой листок бумаги.
Въезжая под навес для автомобиля и выключая зажигание, я чувствовала, что внутренне улыбаюсь.
Я скучала по Клоду.
Тихо подойдя по подъездной дорожке, я наклонилась к его уху и прошептала:
— Эй, крутой парень.
Он улыбнулся, только потом распахнул глаза и сказал с нескрываемым наслаждением:
— Лили! — Фридрих пригладил усы, в которых теперь седых волос было больше, чем каштановых.
— Собираешься сидеть здесь или войдешь? — спросила я.
— Теперь, когда ты здесь, чтобы пригласить меня, войду.
Когда Клод вылез из «бьюика», я вытащила из-под «дворника» со стороны пассажирского сиденья голубой листок.
Я думала, что это реклама нового заведения, где продают пиццу, бросила на заголовок небрежный взгляд и тут же сказала:
— Клод!
Тот заправлял в штаны выбившуюся рубашку.
— Угу?
— Взгляни.
Он взял у меня голубую бумажку, мгновение изучал буквы, отпечатанные черным, потом с отвращением произнес:
— Дерьмо. Вот только этого Шекспиру не хватало.
— В самом деле.
«Верните то, что принадлежит вам!» — гласил заголовок. Сам текст был напечатан буквами поменьше: «Белые мужчины — вымирающий вид. Благодаря вмешательству правительства белые мужчины не могут получить работу, которую хотят, или не способны защитить свои семьи. Действуйте без промедления! Пока не стало слишком поздно! Присоединяйтесь к нам в этой борьбе. Мы вам позвоним. Верните то, что принадлежит вам. Нас уже достаточно пинали. Дадим ответного пинка!»
— Ни адреса, ни телефонного номера, — заметил Клод.
— Доктор Сайзмор тоже получил такое.
Я запомнила цвет, хотя, само собой, не вытаскивала листок из мусорного бачка дантиста.
— Как это ни глупо, но закон не преследует за подобные вещи, — пожал тяжелыми плечами Клод.
За последние несколько десятилетий в Северном Арканзасе появилось множество организаций, утверждающих превосходство белой расы. Я гадала, не выпустило ли листовку отделение одной из них, той, что мигрировала на юг.
Куда бы я ни направилась, везде — в бакалейном магазине, в офисе доктора, в церкви, в тех редких случаях, когда я работала на одну из них, — люди жаловались, что у них слишком мало времени и много дел. Я прочла «Верните то, что принадлежит вам» и подумала, что некоторым людям просто нечем заняться.
Я скомкала листок, повернулась, поднялась по каменным ступеням к своей передней двери, вынула ключи и приготовилась отпереть оба замка.
Клод потянулся так медленно, как это свойственно для большого мужчины, и последовал за мной. Я напряглась, думая, что он снова попытается меня поцеловать, но Фридрих только начал рокочущий монолог о том, как ему нелегко отрядить на улицы достаточно патрульных машин во время Хеллоуина, когда веселье так и норовит стать слишком буйным.
Я принялась выкладывать содержимое карманов на кухонный стол — успокаивающий маленький ритуал. Я не беру на работу сумочку. Она стала бы просто еще одной вещью, которую пришлось бы вносить в дом и выносить оттуда.
— Спасибо тебе за цветы, — сказала я, все еще стоя к Клоду спиной.
— Это доставило мне удовольствие.
— Цветы… — начала я, потом замолчала, чтобы сделать еще один глубокий вдох. — Они очень красивые. Мне понравилась открытка, — через мгновение добавила я.
— Могу я тебя обнять? — осторожно спросил он.
— Лучше не надо, — ответила я, пытаясь говорить небрежно.
В открытке Клод написал, что скучает по моей компании. Конечно, это была неправда. Он мог наслаждаться беседой со мной, но главной его целью было забраться ко мне в постель. Я вздохнула. Что нового можно найти на фронте мужчина — женщина?