Мистер Гвин

Однажды таким образом он написал целую партию в покер. Один из игроков был ребенок.
Особенно ему нравилось сочинять в прачечной, среди вращающихся барабанов, под мерный шелест журналов, что лежали на коленях у женщин, скрестивших ноги и не питавших, похоже, никаких иллюзий, разве только по поводу стройности собственных лодыжек. Однажды он писал в уме диалог влюбленных – мужчина признавался, что с детства обладает странным качеством видеть во сне тех людей, с которыми вместе спит, именно пока спит с ними вместе.
– Ты хочешь сказать, что видишь во сне только тех, кто лежит рядом с тобой в постели? – спрашивала женщина.
– Да.
– Что это за фигня?
– Сам не знаю.
– А если человек не спит в твоей постели, ты его не видишь во сне?
– Никогда.
Тут, в прачечной, к нему подошла толстуха, довольно элегантно одетая, и протянула сотовый телефон.
– Вас, – сказала она.
Джаспер Гвин взял сотовый.
 
7
 
– Джаспер! Ты себе уши за ткнул?
– Привет, Том.
– Отвлекаю?
– Я писал.
– В десятку!
– Я не в том смысле.
– Какие там еще смыслы: писатель пишет, и все. Говорил я тебе: никому не удается по-настоящему бросить.
– Том, я в прачечной.
– Знаю: ты вечно в прачечной. Дома телефон не отвечает.
– Никто не пишет книги в прачечной, сам понимаешь. Я, во всяком случае, не стал бы их тут писать.
– Не нуди, выкладывай. Это что, рассказ?
Барабан крутился в режиме предварительной стирки, и никто не шелестел страницами журнала. Джаспер Гвин подумал, что можно попытаться объяснить. Он рассказал Тому Брюсу Шепперду, что ему нравится выстраивать в ряд слова и чеканить фразы точно так же, как могло бы нравиться хрустеть пальцами. Он это проделывает в уме, в замкнутом пространстве мозга. Это успокаивает.
– Фантастика! Еду к тебе, ты наговариваешь, я записываю на пленку, книга готова. Ты не первый изобрел такую систему.
Джаспер Гвин объяснил, что это даже не истории, а фрагменты, без начала и конца – хорошо, если их хотя бы можно назвать сценами.
– Гениально. Уже придумал название. – Лучше не говори.
– Сцены из книг, которых я никогда не напишу.
– Зачем сказал?..
– Не уходи никуда: сейчас кое-что улажу и приеду.
– Том.
– Да, дружище.
– Кто эта девушка, такая элегантная?
– Ребекка? Новенькая, работает как зверь.
– Чем она занимается, когда не носит сотовые телефоны по прачечным?
– Учится – с чего-то надо ведь начинать.
В том, что он бросил писать, подумал Джаспер Гвин, его огорчает одно: нет больше никаких причин работать с Томом Брюсом Шеппердом. Однажды, подумал он, Том перестанет преследовать его телефонными звонками, и это будет гнусный день. Может, следует ему об этом сказать? Прямо тут, в прачечной. Потом он придумал кое-что получше.
Закрыл сотовый и жестом подозвал толстуху – хорошо воспитанная, она отошла на несколько шагов. Заметил, что лицо у нее очень красивое, а недостатки фигуры она пытается скрыть, удачно подбирая одежду. Спросил, не могла бы она передать послание для Тома.
– Разумеется.
– Будьте любезны, передайте, что мне будет его не хватать.
– Разумеется.
– Я хочу сказать, что рано или поздно он перестанет доставать меня всюду, куда бы я ни пошел, и я почувствую облегчение, как будто в комнате работал холодильник и вдруг заглох; но и ту же неизбежную растерянность – вам, наверное, такое чувство знакомо, когда вы не уверены, что справитесь с наступившей внезапно тишиной, и, скорее всего, не достигнете ее высоты. Как, понятно?
– Не вполне.
– Хотите, повторю?
– Хорошо бы записать.
Джаспер Гвин покачал головой. Слишком сложно, подумал. Снова открыл сотовый. До него донесся голос Тома. Как эти штуки работают, ему никогда не понять.
– Том, помолчи минутку.
– Джаспер?
– Я хочу кое-что тебе сказать.
– Выкладывай.
Он сказал. Насчет холодильника и всего остального. Том Брюс Шепперд закашлялся и на несколько секунд умолк, чего с ним никогда не случалось.
Потом девушка ушла, чуть вразвалку – так ходят все толстяки; но на прощание улыбнулась Джасперу Гвину, одарив лучистым взглядом, сверкнув белоснежными зубами между великолепно очерченных губ.
 
8
 
Все-таки зима в этом году ему показалась никчемно длинной, и то, что он просыпался ни свет ни заря, лежал без сна и глядел в темные окна, стало уязвлять его.
Однажды холодным и дождливым днем он обнаружил себя сидящим с номерком в руке перед дверью амбулатории – убедил врача дать направление на анализы, пожаловавшись на неважное самочувствие. Рядом с ним присела дама с битком набитой сумкой на колесиках и ветхим зонтиком, который все время падал. Пожилая дама в непромокаемой косынке. В какой-то момент дама сняла косынку, и в движении, которым она поправила волосы, был явлен след очарования, действие которого прервалось много лет назад.
Зонтик между тем все падал, то туда, то сюда.
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил Джаспер Гвин.
Дама взглянула на него и сказала, что амбулаториям надо бы заиметь подставки для зонтиков, специально для дождливых дней. Кто-нибудь, добавила она, мог бы их убирать, когда выходит солнце.
– Исключительно здравое суждение, – сказал Джаспер Гвин.
– Еще бы не здравое, – сказала дама.
Потом взяла зонтик, закрытый, и положила на пол. Он походил на стрелу или границу чего-нибудь. Вокруг постепенно натекла лужа.
– Вы – Джаспер Гвин или просто на него похожи? – спросила дама.
Спрашивая, она рылась в сумке, искала там что-то маленькое. Продолжая шарить внутри, подняла взгляд, дабы удостовериться, слышал ли он вопрос.
Джаспер Гвин не ожидал подвоха, поэтому признался: да, он – Джаспер Гвин.
– Отлично, – сказала дама так, будто он правильно ответил на вопрос в викторине. Потом сказала, что в последние годы не читала ничего прекраснее сцены на молу в «Сестрах». – Спасибо, – сказал Джаспер Гвин.
– И горящая школа, в начале другой книги, длинной; горящая школа – просто великолепно.
Она вновь подняла взгляд на Джаспера Гвина и уточнила:
– Я была учительницей.
Потом выудила из сумки пару круглых лимонных карамелек и одну протянула Джасперу Гвину.
– Спасибо, я правда не хочу, – сказал он.
– Вот еще новости! – сказала она.
Он улыбнулся и взял карамельку.
– Если конфеты просыпались в сумку, это не значит, что надо от них нос воротить, – сказала она.
– Конечно нет.
– Но я заметила, что люди обычно так и делают.
Именно, подумал Джаспер Гвин: люди не доверяют карамельке, найденной на дне сумки.
– Думаю, по той же причине люди всегда сторонятся подкидышей, – сказал он.
Дама в изумлении повернулась к нему.
– И чураются последнего вагона в метро, – добавил он, преисполненный странного ощущения счастья.
Будто бы в детстве они учились в одной школе и теперь вылущивали из памяти клички одноклассников, протаскивая их через огромные расстояния. Между ними установился, словно по волшебству, краткий миг тишины. Потом они принялись болтать, и когда медсестра вышла и вызвала мистера Гвина, Джаспер Гвин сказал, что в данный момент он никак не может.
– Вы пропустите очередь, – сказала медсестра.
– Неважно. Завтра приду.
– Как угодно, – сказала медсестра ледяным тоном. Потом громко позвала некоего мистера Флюера.
Даме с зонтиком это показалось в порядке вещей.
Наконец они остались одни в амбулатории, и тогда дама сказала, что, пожалуй, пора идти. Джаспер Гвин спросил, не нужно ли ей было сдать анализ или что-нибудь в этом роде. Нет, сказала дама: тут тепло, поэтому она сюда и заходит, к тому же это место расположено ровно посередине между ее домом и супермаркетом. Еще ей нравится смотреть на лица людей, которым нужно сдавать анализ крови, натощак. Кажется, будто у них что-то украли, сказала она.