Псмит в Сити

– Вот три письма, – продолжал он. – Зарегистрируйте их. Все-таки смахивает на работу. Но вы убедитесь, что лучше подождать, пока их не накопится десятка два или около того, а тогда разделайтесь с ними в один присест. Но если усмотрите поблизости Росситера, начните что-нибудь штемпелевать или писать, не то он обвинит вас в пренебрежении работой. Он чокнутый. Я чертовски рад, что теперь я под началом у старикана Уоллера. Он тут наилучший. Остальные начальники отделов все чокнутые, а Бикерсдайк так самый перечокнутый.
– Ну, вот, – заключил он, – это все, что от вас требуется. Я сейчас покажу вам, дальше вы сами управитесь, а мне сейчас пора браться за свою работу.
 
5. Второй новичок
 
Как и предупредил Баннистер, труд в Почтовом Отделе сложностью не отличался. Всего и дела – регистрировать и штемпелевать письма с тем, чтобы периодически относить их в почтовое отделение на углу. Особенности его работы оставляли Майку достаточно времени на размышления.
Мысли его вновь приобрели мрачность. Все это было так далеко от жизни, которую он предвкушал. Есть люди, которые сразу осваиваются с жизнью, отданной коммерции. Майк к ним не принадлежал. Шоры бизнеса его раздражали. Он привык к жизни на открытом воздухе, к жизни по-своему волнующей. Он усвоил, что не будет свободен до пяти часов, и что завтра он придет в десять и уйдет в пять – и так каждый день, кроме суббот и воскресений, круглый год с десятидневным отпуском. Монотонность такого будущего ввергла его в ужас. Он был еще слишком молод и не знал, какой сильный наркотик Привычка, и как можно войти во вкус самой малопрельстительной работы. Он уныло трудился над письмами, пока не исчерпал их. После чего оставалось просто сидеть и ждать новых.
Он перебрал письма, которые проштемпелевал и перечитал адреса. Некоторые посылались загородным жителям, а одно отбывало в дом, который был ему прекрасно известен, по соседству с его домом в Шропшире, и оно пробудило в нем ностальгию, вызвало видения тенистых садов, деревенских звуков и запахов, и серебристых вод Северна, поблескивающих вдали за деревьями. Вот сейчас, не томись он в этом тоскливом заточении, он лежал бы в тени сада с книжкой, или прогулялся бы к реке, чтобы погрести или искупаться. Конверту, адресованному шропширцу, Майк был обязан самой скверной минутой этого дня.
Время улиткой подползло к часу дня. В две минуты второго Майк очнулся от забытья и увидел перед собой мистера Уоллера. Кассир был в шляпе.
– Я подумал, – сказал мистер Уоллер, – может быть, вы захотите выйти перекусить. Я обычно придерживаюсь этого времени, а мистер Росситер, я знаю, не уходит до двух. Я подумал, может быть вам, не знакомому пока с Сити, будет затруднительно найти дорогу.
– Жутко мило с вашей стороны, – сказал Майк. – Очень буду рад.
Мистер Уоллер вел его по улицам и через неведомые проулки, пока они не вышли к котлетной, где можно было получить сомнительное удовольствие созерцать свою отбивную на разных стадиях ее эволюции. Мистер Уоллер занялся заказом с великим тщанием человека, уважающего свои трапезы. Мало кто из тружеников Сити считает дневную трапезу пустяком. Она основа их дня. Оазис в пустыне чернил и гроссбухов. Разговоры в конторах по утрам сосредоточены на том, чем труженик перекусит днем, а во второй половине рабочего дня на том, чем он перекусил.
За едой мистер Уоллер говорил. Майк с удовольствием слушал. В седобородом было что-то умиротворяющее.
– Что за человек Бикерсдайк? – спросил Майк.
– Очень способный человек. Очень способный человек, это уж так. Боюсь, он не слишком популярен среди служащих. Быть может, чуть-чуть строг к ошибкам. Помню время, когда он был совсем другим. Мы с ним начинали клерками у «Мортона и Блаверуика». Он продвигался лучше меня. Большой мастер продвигаться. Говорят, когда подойдет время, он будет кандидатом юнионистов от Кеннингфорда. Великий труженик, но, быть может, не совсем такой, чтобы заслужить популярность среди служащих.
– Язва, – был вердикт Майка.
Мистер Уоллер никак не отозвался. Позднее Майку предстояло узнать, что управляющий и кассир, вопреки близости в дни меньшего преуспеяния – или, возможно, как раз поэтому, – были не в самых лучших отношениях. Мистер Бикерсдайк, будучи человеком несгибаемых предубеждений, питал неприязнь к кассиру и смотрел на него сверху вниз – на ничтожество, поднявшееся по иерархической лестнице куда ниже него.
Когда стрелки часов котлетной добрались до без четверти двух, мистер Уоллер встал и возглавил возвращение в банк, где они разошлись к своим конторкам. Благодарность за любой, оказанный ему добрый знак внимания была в высшей степени присуща натуре Майка, и он испытывал искреннюю признательность к кассиру, потому что тот потрудился зайти за ним так по-дружески.
За три четверти часа его отсутствия на его конторке появилась стопочка писем. Он сел и принялся их обрабатывать. Адреса продолжали его завораживать. Он пребывал в десятке миль от конторки, взвешивая, что за человек Д.Б. Гаррсайд и приятно ли он проводит время у себя дома в Вустершире, когда кто-то хлопнул его по плечу.
Он поднял голову.
Возле него, как всегда одетый с безупречнейшей элегантностью, с моноклем в глазу и мягкой улыбкой на лице, стоял Псмит.
Майк вытаращил глаза.
– Коммерция, – сказал Псмит, стягивая лавандовые перчатки, – призвала меня к себе. Старый товарищ, я также поступил в это чертово заведение.
Пока он говорил, в непосредственном соседстве послышалось жужжание, и мистер Росситер вывинтился из своего логова с воодушевлением и оживленностью заводной игрушки.
– Кто тут? – с интересом осведомился Псмит, вынул монокль из глаза, пополировал его и вставил на прежнее место.
– Мистер Джексон! – воскликнул мистер Росситер. – Я, право же, должен попросить вас возвращаться после перерыва в положенное время. Было уже без семи два, когда вы вернулись и…
– Чуть-чуть побольше, – вздохнул Псмит следом за поэтом Браунингом, – и как же это много!
– Кто вы такой? – рявкнул мистер Росситер, оборачиваясь к нему.
– Я буду в восторге, товарищ…
– Росситер, – сказал Майк «в сторону».
– Товарищ Росситер, я буду в восторге ознакомить вас с подробностями истории моего рода. А именно. Вскоре после Нормандского завоевания некий сеньор де Псмит, устав от трудов праведных – фамильный недостаток, увы! – поселился в этой стране, чтобы мирно скоротать остаток жизни на то, что ему удавалось выжимать из местного крестьянства. Его можно определить как основателя рода, завершающей кульминацией какового стал я. Переходя к…
Мистер Росситер отказался перейти.
– Что вы здесь делаете? Зачем вы пришли?
– Работы ради, – сказал Псмит с тихим достоинством. – Я отныне состою в штате этого банка. Его интересы – мои интересы. Псмит-индивид перестает существовать, и возникает Псмит – винтик в колесе Нового Азиатского банка. Псмит, звено в банковской цепи. Псмит-Труженик. Я не стану щадить себя, – продолжал он с энтузиазмом. – Я буду трудиться со всей накопившейся энергией того, кто до сих пор лишь понаслышке знал, что такое труд. Чья это фигура сидит на ступенях банка поутру, нетерпеливо ожидая, чтобы он открылся? Это фигура Псмита-Труженика. Чье измученное осунувшееся лицо склоняется над гроссбухом, еще долго после того, как другие трудяги беззаботно упорхнули в западном направлении, чтобы отобедать в Популярном Кафе Лайонса? Это лицо Псмита-Труженика.
– Я… – начал мистер Росситер.
– Говорю вам, – продолжал Псмит, будто его не перебивали, и ритмично тыча главу отдела длинным пальцем в окрестности второй пуговицы жилета, – говорю вам, товарищ Росситер, что вы получили отличного человека. Вы и я вместе, не забывая товарища Джексона, любимца золотой молодежи, будем трудиться с утра до ночи, пока не превратим этот Почтовый Отдел в блистательный образчик того, чем должен быть Почтовый Отдел. Что он такое, я в настоящий момент точно не знаю. Однако экскурсионные поезда будут прикатывать с дальних пределов, чтобы увидеть этот Почтовый Отдел. Американские туристы в Лондоне осмотрят его до того, как проследовать в Тауэр. А теперь, – перешел он на энергичную деловитость, – я должен просить, чтобы вы меня извинили. Как ни приятна была наша маленькая беседа, боюсь, мы не будем ее продолжать. Настало время работать. Наши банковские соперники опережают нас. Шепот разносится окрест: «Росситер и Псмит беседуют, а не работают», и другие фирмы готовятся умыкнуть наше дело. Позвольте мне Трудиться.