Взрывоопасные сестрички
Мама за эти годы обновила дом – перекрасила степы, положила новый ковер, обзавелась современной кухонной техникой – но он по-прежнему оставался загородным домом образца 1970-х, каким я его помнила. Обожаемое моим отцом убежище в тропиках. Здание, расположенное среди похожих на джунгли зарослей и возведенное на сваях, возвышалось над рекой Святой Люсии и над особняками, стоящими на бульваре Святой Люсии в Стюарте.
Чтобы попасть в дом, нужно подняться по двум лестничным пролетам и еще по одной лестнице внутри. Поднимаясь, я размышляла, долго ли еще мама сможет карабкаться по этим ступенькам. Нет, в свои семьдесят пять она вовсе не стала инвалидом, но я знала, что придет день, когда подъем по этим многочисленным ступенькам будет для нее серьезным испытанием, если и не вовсе невозможным делом.
Бросив вещи в одной из двух гостевых спален, я направилась к маме на кухню. С аппетитом уплетая заранее запеченного ею цыпленка, я поведала ей о своих несчастьях.
– Может, пора уехать из города, – сказала она, когда я закончила печальную сагу.
– Именно это посоветовал мне и тот коп. Но куда же деваться?
– Почему бы не сюда? Мы здесь вполне разместимся. Ты всегда любила этот дом.
– Да, но в сорок три года как-то неприлично свалиться на голову матери.
– А потом подыщешь себе собственное жилье где-нибудь поблизости, обустроишься там, встретишь хорошего мужчину.
– Не хочу никого обидеть, мам, но все мужчины в окрестностях – твоих лет.
– Да, а женщины, которые их интересуют, – твоих.
– В данный момент мужчины – не самое главное, – рассмеялась я. – Я переосмысливаю весь свой образ жизни. Мне хочется поменьше стрессов, побольше самодостаточности.
– Повторяю, солнышко, переезжай в Стюарт. И забудь мой выпад насчет стариков. Ты удивишься, сколько тут теперь живет молодых.
– Вообще-то ничуть не удивлюсь. Читала я статьи о людях моего возраста, сбегающих из больших городов в маленькие местечки типа Стюарта. Они бросают высокие посты, чтобы стать там шеф-поварами, управлять пансионатами и учиться рисовать.
– Ты ведь тоже рисовала, когда училась в колледже, солнышко. Автопортреты, верно?
– Нет. Это Шэрон писала автопортреты, хотя все они куда больше смахивали на Натали Вуд, чем на нее. (Причем единственная общая черта у Шэрон с Натали Вуд – это страсть к Роберту Вагнеру.) Я же рисовала вазы с фруктами, вазы с цветами и все такое прочее.
– Ну, так ты вполне можешь снова этим заняться, верно? Найди работу и рисуй в свободное время.
– Возможно. Но какую работу я тут найду? Стюарт не то, что большой индустриальный центр.
– Нет, но я только что вспомнила, что Мелинда Карр, директор Исторического общества, на днях упомянула за ленчем, что у нее есть вакансии. Помнишь, я когда-то подвизалась там на добровольных началах? Когда работала в музее Эллиота на Хатчинсон-Айленде.
Я кивнула. Хатчинсон-Айленд – остров барьерного рифа, известный своими пляжами. Связанный с Сьюел-Пойнтом мостом через реку, он представляет собой местный аналог Майами-Бич. Построенные там стена к стене кондоминиумы возвышаются над Атлантическим океаном, а в зимние месяцы численность населения, составляющая пять тысяч человек, увеличивается вдвое. Учась в колледже, я провела там много праздничных каникул, шляясь по берегу, собирая ракушки и размышляя, кем я стану, когда вырасту. Мне и в голову не приходило, что буду размышлять об этом же в сорок три года.
– Так или иначе, – продолжила мама, – Мелинда сказала, что им нужен смотритель.
– Всем нужен.
– Это она так называет должность, Дебора. Смотритель. Вроде смотрителя маяка. По-моему, она имеет в виду управляющего.
– А Мелинда сказала, куда конкретно нужен управляющий?
– Да. В Убежище на бульваре Макартура.
Я вздрогнула. Убежище Гилберта, как оно официально называется, это зеленое деревянное строение, сооруженное на скалистой части Хатчинсон-Айленда более ста лет назад как приют для потерпевших крушение моряков. Восстановленное на средства округа и занесенное в национальный реестр исторических памятников, оно теперь открыто для публики как музей. Очаровательное, пропитанное старым морским духом здание, откуда открывается потрясающий вид на океан.
– Значит, Историческому обществу нужен человек, чтобы управлять Убежищем? – уточнила я.
Мама покачала головой:
– Нет, лишь для того, чтобы жить в расположенном рядом домике смотрителя. Скорее всего, этот человек должен присматривать за тем, как бы Убежище не обвалилось. Внутри коттеджа я никогда не была, но, по словам Мелинды, там есть спальня, гостиная, кухня, кабинет и – самое лучшее – выходящая прямо на океан лоджия. Конечно, таких денег, как ты получаешь за свои «мыльные оперы», тебе и близко не видать, но что-то все же получать будешь, да еще и жить прямо у воды, к тому же даром. Ты сможешь рисовать, читать и решать, чему посвятить остаток жизни. По-моему, неплохой временный вариант.
– Безусловно. – Идея провести полгода или даже год у океана в одиночестве, когда не надо давать на лапу вороватым портье, писать еженедельные сценарии и обхаживать самовлюбленных актеров, почти привела меня в восторг. – Но в этом наверняка есть какой-то подвох. Уж слишком привлекательно звучит, чтобы быть правдой.
– Ну, тебе может не хватить квалификации.
– По-твоему, у меня слишком высокая квалификация, да? – рассмеялась я.
– Нет. Возможно, им нужен человек, имеющий опыт в ремонте зданий. Кто-то, кто умеет заниматься починкой.
– Я умею заниматься ремонтом. Я просто набираю номер телефона и вызываю кого-нибудь, кто это делает. Я постоянно занимаюсь этим в своей квартире. У меня отличные отношения с комендантом.
Ленора Пельц улыбнулась.
– Подумай над этим в выходные. Если ты действительно намерена уехать из города, то я созвонюсь с Мелиндой и постараюсь устроить тебе встречу с ней. Ну а сейчас уже поздно, а мне завтра предстоит великий день. Ленч назначен на полдень. Шэрон хочет, чтобы мы были в Бока к одиннадцати.
– Зачем? Чтобы иметь лишний часок поизводить меня?
– Дебора!
Я обняла маму.
– Иди спать. На кухне я приберу. Мама кивнула.
– Завтрашний день будет куда лучше, чем ты думаешь. У меня такое чувство, что вы с сестрой наконец зароете топор войны.
«Ага. В самое ближайшее время», – подумала я, целуя маму на сон грядущий.
Глава 3
Приехав с мамой в Брокен-Саунд, где жила Шэрон, мы добрались по лабиринту улочек до выложенной кирпичом подъездной аллеи к ее дому. Там нас встретил мужчина в двубортном пиджаке, с зачесанными назад темными волосами и густыми усами. Когда он помогал нам выйти из машины, за поясом у него сверкнул револьвер. У меня есть довольно пугающие родственники, но этот малый был не из их числа.
– Кто это? – шепотом спросила я маму. – Смахивает на гангстера.
– Так и должно быть, – шепнула она в ответ. – В соответствии со сценарием, подготовленным Шэрон для моего юбилея.
– Сценарием?
– Да, дорогая. Ну, знаешь, как она разрабатывает сценарии свадеб? Поскольку я родилась в 1924-м, Шэрон решила организовать для меня прием в стиле Ревущих Двадцатых. Этот человек – помощник распорядителя автостоянки.
Слабо улыбнувшись, я повела маму к центральному входу.
Она позвонила. Через несколько секунд нам открыла дверь молодая вертихвостка – рыжеволосая девица в черном атласном платье и боа из перьев. Нет, она тоже не была членом семьи.
– Полагаю, вы миссис Пельц, – проговорила она, пожимая маме руку. – Я Паула, помощница Шэрон. Я так много о вас слышала!
– Надеюсь, только хорошее, – отозвалась мама и представила меня: – А это Дебора, моя вторая дочь.
Мне Паула руку не пожала.
– О вас я тоже много слышала, – сообщила она.
Паула провела нас во дворец с мраморными полами, высоченными потолками и крашеными стенами. Ради столь выдающегося случая интерьер был украшен мелкими штришками двадцатых годов – звучала музыка тех лет, стояли модели старых машин, лежали журнальные статьи о Дугласе Фэрбенксе и Мэри Пикфорд. Но самое трогательное состояло в том, что Шэрон увеличила десяток старых маминых детских фотографий, поместила в рамки и развесила в гостиной, где также повесила здоровенный транспарант с 28 надписью: