Том 4. М-р Маллинер и другие

— А мистер Смидли?
— Я не видел мистера Смидли, мадам.
— Где-нибудь тут, наверное.
— Несомненно, мадам.
Билл сделала глоток и приготовилась к беседе. Она дошла до той точки в трудах, когда ей потребовался перерыв. Нарушь кто-нибудь ее творческое уединение чуть раньше, она раздосадовалась бы. А сейчас это было в самый раз. То, что прерваться пришлось именно из-за Фиппса, было ей особенно приятно. Дворецкий ее заинтриговал. После их недавней встречи она немало размышляла об этом любопытном случае.
— Хотелось бы, чтобы ты мне кое-что разъяснил, Фиппс.
— Разумеется, мадам, если это в моих силах.
Билл опять приложилась к бокалу. Его янтарное содержимое приятно холодило и освежало. Она зажгла сигарету и выпустила струйку дыма на муху, кружившую у нее над головой.
— Дело вот в чем, — начала Билл, приступив к формулировке вопроса, который должен был разрешить ее замешательство. — Ты помнишь — право, не знаю как и спросить, имея в виду, что и стены имеют уши, — помнишь свой судебный процесс?
— Да, мадам.
— Тот самый, на котором я была членом жюри присяжных.
— Да, мадам.
Билл повторила дымовую атаку на муху сбоку.
— С этого места я теряю нить повествования. Сколько помнится — и моим коллегам тоже так показалось, — джентльмен, давший себе труд покопаться в твоем прошлом, представил сообществу, членом которого я имела честь состоять, достаточно убедительные доказательства того, что ты квалифицированный взломщик.
— Да, мадам.
— Вскоре я приезжаю сюда и убеждаюсь, что ты еще и вполне квалифицированный дворецкий.
— Благодарю вас, мадам.
— Так что же первично, яйцо или курица?
— Простите, мадам?
Билл поняла, что недостаточно ясно выразилась.
— Так ты взломщик?
— Экс-взломщик, мадам.
— Ты уверен, что это пишется именно так?
— О да, мадам.
— Если так, то кто ты — взломщик, фантастически одаренный способностями дворецкого, или дворецкий, который наловчился взламывать сейфы?
— Последнее, мадам.
— Значит, ты взломщик, притворяющийся дворецким ради каких-то тайных целей?
— О, нет, мадам! Я на этой службе с младых ногтей. Семейный бизнес. Я начал карьеру привратником в одной крупной усадьбе в Вустере.
— Это где соус делают?
— Приправу, которую, по-видимому, имеет в виду мадам, действительно изготовляют в этой местности.
Фиппс на какое-то время умолк, погрузившись мыслями в те счастливые дни, когда жизнь была простой и беззаботной. Если не считать обязанности таскать наверх, в спальные комнаты, дрова, труд мальчишки-привратника в английских домах достаточно необременителен.
— Со временем, — продолжил он, очнувшись от задумчивости, — я дорос до должности помощника лакея, а затем ливрейного лакея и, наконец, дворецкого. А тогда я поступил в услужение к одному американскому джентльмену и переехал в его страну. Мне всегда хотелось посетить Североамериканские Соединенные Штаты. Это произошло десять лет назад.
— А когда же ты научился бомбить сейфы?
— Примерно через пять лет после приезда, мадам.
— Что же подало тебе эту мысль?
Фиппс осторожно оглянулся. Потом устремил вопрошающий взгляд на Билл, будто мысленно взвешивая ее. Он словно спрашивал себя, умно ли будет с его стороны довериться женщине, которая хоть и была ему шапочно знакома, все же оставалась чужой. Но доброжелательное выражение ее лица сняло его сомнения. Именно это свойство всегда заставляло людей доверяться Билл.
— Эта идея внезапно постигла меня однажды вечером, когда я читал книгу под названием «Три покойника в Мидуэй-корт», мадам. Мне всегда нравилась такого рода литература, и в процессе постижения этих вымышленных историй — известных, насколько я знаю, как детективы, — меня поразил тот факт, что зачастую именно дворецкий оказывался преступником.
— Понятно. Похоже, что у дворецких это что-то вроде профессионального заболевания.
— В «Трех покойниках» преступник тоже был дворецким, причем никто не подозревал его до самой последней главы. Это и навлекло меня на размышления. Раз уж дворецкого так трудно заподозрить, следовательно, дворецкому, служащему в богатом доме, крайне полезно овладеть навыками открывания сейфов. В этом случае, мадам, — вы следите за моей мыслью? — ценности будут находиться у него под рукой, и ему не составит труда, оставив открытым окно, создать обстановку налета извне. Коротко говоря, я навел соответствующие справки и в конце концов нашел в Бруклине практикующего специалиста, который за небольшой гонорар готов был передать мне свое искусство.
— Всего за дюжину уроков?
— За двадцать, мадам. Я поначалу показал себя не очень способным учеником.
— Но со временем овладел знаниями в полной мере?
— Да, мадам.
Билл глубоко вздохнула. Она не была строгой моралисткой, обладала терпимым характером и проникалась пониманием к оступившимся, с которыми ее сводила жизнь, но и совесть в ней не умерла. И хотя Билл никогда не испытывала особой любви к своей сестре Аделе, ей подумалось, что нелишне будет молвить ей словечко предостережения. Щедрость покойного Альберта Корка, помноженная на ее собственное весьма значительное состояние, составленное в те годы, когда высокие гонорары облагались смехотворным налогом, материализовалась в такое количество драгоценностей, которым можно было бы оснастить половину голливудских блондинок. И было бы нечестно позволить ей держать у себя дворецкого, который, как установило судебное следствие, умеет открывать сейфы ногтем.
— Мне следует сообщить об этом миссис Корк, — сказала Билл.
— Нет нужды, мадам. Я давно покончил с прошлым.
— Это ты так говоришь. Верится с трудом.
— Нет, мадам, уверяю вас. Не говоря уже о моральной стороне дела, я из чисто практических соображений не взял бы на себя риск, сопряженный с этим видом деятельности. С меня хватит того опыта, который я приобрел в американской тюрьме.
Лицо Билл прояснилось. Это говорил голос разума.
— Понятно. Помню, читала в «Йейл-ревю» про переродившегося преступника. Автор подчеркивал, что нет человека, более стремящегося к честной жизни, нежели только что освободившийся из заключения. Он писал: тому, кто год провалялся на больничной койке после того как преодолел в бочке Ниагарский водопад, по выходе на волю вряд ли захочется повторить свой подвиг. Иными словами, пуганая ворона куста боится.
— Абсолютно точно, мадам. Можно также сказать — обжегшись на молоке, дуют на воду. Я прочитал это в Словаре английских пословиц и поговорок.
— Это была твоя настольная книга?
— Я просматривал ее, мадам, когда находился на службе у графа Повика в Вустере. В библиотеке милорда выбор был не такой уж широкий, а погода часто стояла ненастная.
— Я тоже однажды очутилась в такой ситуации. Нанялась стюардессой на судно, которое шло с грузом фруктов в Вальпараисо, и единственной книжкой на борту оказался сборник пьес Шекспира, принадлежавший старшему механику. К концу путешествия я знала их наизусть. И с тех пор цитирую в огромных количествах.
— Неудивительно, мадам. Автор замечательный.
— Да, он насочинял немало стоящего. Кстати, расскажи-ка мне о твоих университетах. Каково там, в Синг-…
— Тсс, мадам.
— Что значит — тсс? Ах, да. Усекла.
За стеклянной дверью веранды послышался чей-то голос, напевавший веселую мелодию. Через секунду на пороге появился долговязый молодой человек, во внешности которого сказывалась жирафья кровь. Он тащил сумку с клюшками для гольфа. Фиппс приветствовал его с особенным почтением.
— Доброе утро, милорд.
— Доброе утро, лорд Тофем, — сказала Билл.
— Доброе утро! — откликнулся молодой человек и после паузы, будто опасаясь, что недостаточно понятно выразился, повторил: — Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! — И поклонился дворецкому и Билл. — Ну, мисс Шэннон, — продолжил он, — и вы, Фиппс, это самый безумный и самый веселый день радостного нового года. Говорю это вам, Фиппс, и вам, мисс Шэннон, от чистого сердца: это не только самый безумный, но и самый веселый день радостного нового года. Нынче утром я закончил игру меньше чем за сотню ударов, то есть совершил подвиг, о котором мечтал с тех самых пор, как в возрасте двадцати лет впервые взял в руки клюшку. Виски с содовой весьма кстати, Фиппси. Отнесите ко мне в комнату.