Ответная операция. В погоне за Призраком

– Как называется эта улица?
– Ромбергштрассе.
– Метро далеко отсюда?
– Рядом.
– Бельгия, где ты? – крикнул Стиссен. – Скорей!
Когда они поднимались в лифте, Стиссен сказал:
– Действуй смелее. Хауссон не любит тряпок.
Дверь им открыла пожилая немка в кружевной наколочке на пышных волосах. Стиссен бесцеремонно отстранил ее, и они вошли в переднюю. Из-под столика послышалось грозное рычание и высунулась морда бульдога.
– Мориц, тубо! – весело крикнул Стиссен.
Собака замолчала.
Тотчас быстро открылась одна из дверей, и Рычагов увидел Хауссона. Он был в стеганом халате, в руке держал открытую книгу.
– А, Дырявая Копилка! Тебе что понадобилось? – Говоря это, Хауссон пристально смотрел на Рычагова. – Не спутал ли ты адрес? Ведь здесь живу я, а не мисс виски.
– Я ничего не спутал, Хауссон, – спокойно и трезво ответил Стиссен. – Поскольку после обеда спать вредно, я привез бельгийского коллегу, который хочет задать тебе парочку вопросов. Познакомьтесь: это журналист Пауль Рене.
Рычагов, видя, что Хауссон не собирается протягивать руки, поклонился, удивляясь меж тем памяти Стиссена, который не забыл его бельгийского имени.
Хауссон обратился к Рычагову:
– Я не знаю, сколько Стиссен взял с вас за эту протекцию, но он должен был предупредить вас, что, в общем, это неблагоразумная трата времени.
Это было похоже на предложение убираться восвояси. Рычагов робко и просительно сказал:
– Мистер Хауссон, я прошу вас подарить мне пятнадцать минут.
– Проходите! – Хауссон посторонился, пропуская мимо себя Стиссена и Рычагова.
Кабинет Хауссона, куда они вошли, оказался очень просторным, но вся его обстановка состояла из одного стола, перед которым беспорядочно стояли пять жестких кресел. Полированная поверхность стола сияла, освещенная настольной лампой дневного света. Из пепельницы под абажур струилась голубая ленточка дыма. Больше на столе ничего не было. Все стены были оклеены однотонными светлыми обоями. От камина распространялось тепло – там багрово тлела горка каменного угля.
Хауссон сел за стол, сцепил тонкие пальцы рук и посмотрел на Рычагова:
– Спрашивайте.
Рычагов улыбнулся:
– Я предупрежден мистером Стиссеном, что о самом интересном вы молчите. Было бы удивительно, если бы у вас была слава иная.
– Тогда просто не было бы меня, – небрежно обронил Хауссон.
– И поэтому вы авансом простите мне мои глупые вопросы. Но я буду стараться спрашивать вас о том, о чем можно сказать.
– Спрашивайте.
– Чем вызвано ваше прозвище «Отец русских перебежчиков»?
На сухом желтоватом лице Хауссона мелькнула тень улыбки. Показав на Стиссена, возившегося в это время со своим фотоаппаратом, он сказал:
– Из всех кличек, щедро изготовляемых журналистами, только Стиссену досталась точная, а потому и всем понятная – Дырявая Копилка… Верно, Стиссен?
Тот кивнул и стал целиться объективом на Хауссона и Рычагова.
– Зачем ты снимаешь?
– Я напечатаю этот снимок с подписью: «Бесполезный штурм Бельгией американской крепости Хауссон». Неплохо?
Хауссон благосклонно улыбнулся, и Рычагов понял, что майор лести не отвергает.
– Вы мне не ответили, мистер Хауссон, – сказал Рычагов.
– Разве? – притворно удивился Хауссон. – Ах, да! Прозвище глупое. Если я отец русских перебежчиков, должна быть и мать. Но кто она?
Да… Штурмовать крепость Хауссон нелегко, Рычагов это уже видел. Майор был скользкий, как мокрый камень.
– Бывают ли случаи побега американцев туда, на восток?
– Бывают, – мгновенно ответил Хауссон.
– Много таких случаев?
– Не считал.
– А почему бегут американцы?
– Это лучше всего узнать у них самих.
Отто Стиссен, тихо посмеиваясь, продолжал щелкать фотоаппаратом.
– Кто прибежал с востока последний? – спросил Рычагов, впившись взглядом в Хауссона.
– Тот, после которого больше пока никого не было.
Конечно, Рычагову хотелось назвать фамилию Кованькова и посмотреть хотя бы, как прореагирует на это Хауссон, но такое уточнение могло показаться майору подозрительным.
– Русские уверяют, что их людей еще и похищают. У них есть хоть какое-нибудь основание для этого?
– У них? – переспросил Хауссон.
– Да.
– Так почему же вы спрашиваете об этом у меня? Я лично в подобных голливудских сюжетах не участвую.
– Вы лично нет, но, может быть, это делают ваши люди?
Хауссон удивленно посмотрел на Рычагова и громко крикнул:
– Фрау Эльза!
В комнату вошла та пожилая женщина, которая открывала дверь.
– Фрау Эльза, вы когда-нибудь участвовали в похищении русских?
У женщины глаза стали круглыми.
– Что вы говорите, мистер? Никогда.
– Спасибо. Извините. Можете идти.
Женщина вышла. Хауссон сказал:
– А больше у меня никаких людей нет.
– Хо-хо-хо! – Стиссен, держась за живот, ходил по кругу. – Нет, Бельгия, куда тебе с твоей бейсбольной площадкой! Хо-хо-хо!
Майор Хауссон сидел с бесстрастным лицом, на котором ни один мускул не дрогнул.
– Да, мистер Хауссон, у меня только один способ порадовать своих читателей: это точно изложить нашу беседу, не думая о том, что я буду выглядеть полным идиотом.
– Это уже ваше дело, – отрывисто произнес Хауссон и посмотрел на часы. – Мой послеобеденный отдых окончен. Извините. – Он встал.
…Рычагов со Стиссеном вернулись в бар.
– Ну, бейсбол, укусил себя за ухо? Хо-хо-хо!
Рычагова удивляло, что Стиссен был совершенно трезв.
– Ой, парень, и вид же у тебя был! Котенок беседует с бульдогом. Хо-хо-хо!
Рычагов махнул рукой:
– Выпьем с горя.
– Вот это разговор мужской! Я уж думал, ты не догадаешься.
Стиссен опьянел очень быстро, но теперь с ним произошла совершенно иная метаморфоза: он стал мрачным и злым.
– Знаешь, что такое Америка? – вдруг заговорил он. – Все делают бизнес?.. Чепуха! Все только думают, что делают бизнес.
– Все же мы знаем, – возразил Рычагов, – что у вас частной инициативе дан полный простор.
– Идиот! Насмотрелся нашего кино! Мой дед, пионер заселения, умер нищим. Отец лбом бился о стену – тоже делал бизнес. Умер, не выплатив кучу кредитов. Из дома нас вышвырнули, мебель отобрали. Тьфу! Теперь вот я кувыркаюсь. Но я человек благородный – я не пложу детей, поколение нищих на мне заканчивается. Хватит!.. Чего ты улыбаешься? Вернешься на свою бейсбольную площадку – твой шеф даст тебе коленом знаешь куда!
– Не исключено, – грустно улыбнулся Рычагов.
– А я на тебе все-таки заработаю.
– Сколько?
– Если у моего шефа печень будет в порядке, долларов пятьдесят.
– Даю сто.
– За что?
– За пленку с моим портретом. Сами понимаете, если это фото будет у вас напечатано, мой шеф уже наверняка воспользуется своим коленом.
– Серьезно, бейсбол, сто?
– Серьезно. Только марками.
– Один черт. Давай.
Стиссен начал быстро, профессиональным движением перематывать пленку.
– Засветить?
– Не надо. За сто долларов дайте без засвечивания, сам дома проявлю на память.
– Тогда еще пять долларов за кассету.
– Ладно.
Рычагов получил пленку, передал деньги Стиссену и расплатился по счету. Вскоре они расстались.
– Ты все же деловой парень. – говорил Стиссен, прощаясь. – Если тебе еще понадобится моя помощь, я здесь каждый день в обеденное время. Приходи, сделаем еще какой-нибудь бизнес. – Он махнул рукой и грузно зашагал в ночную темень, расплавленную цветным кипением неоновых реклам.
17
Полковник Семин любил говорить: «Для нас терпение – часть умения». Но все сотрудники давно знали: если он вспомнил это присловье – значит, дело идет плохо.
Пока Субботин, Рычагов и Посельская докладывали о проделанной ими работе, полковник Семин, которому врачи запретили курить, то и дело брал из коробки папиросу, разминал ее пальцами до тех пор, пока из нее не начинал сыпаться табак, который он потом аккуратно с ладони пересыпал в пепельницу, а пустую гильзу кидал в мусорную корзину. Через минуту он брал из коробки новую папиросу… Когда коробка опустела, он ее бросил в корзину и вынул из стола новую. Так он «выкурил» две коробки «Казбека», и ни разу тяжелые его веки не приподнялись, чтобы посмотреть на сидящих перед ним сотрудников.