Я 11-17. Ответная операция

Рычагов несколько минут наблюдал карнавальную свистопляску прожекторов. Она предназначалась для жителей Берлина: смотрите, господа немцы, как мы стараемся ради вас! …
Рычагов плюнул и пошел дальше. И снова стал думать о майоре Хауссоне. Ведь он сейчас где-то совсем неподалеку. Может быть, он в эту минуту напряженно смотрит в лукавые глаза лейтенанта Кованькова и ждет его ответа на заданный вопрос.
Рычагов непроизвольно зашагал быстрее.
4
Лейтенант Кованьков в это время спал. Да, он спал и даже видел какой-то приятный сон. На губах у него смутно вздрагивала улыбка. Но вот улыбка погасла, густые брови сдвинулись, и на лице застыло недовольное выражение. Веки вздрогнули и открылись, сперва чуть-чуть, потом широко. Кованьков приподнял голову, осмотрелся и медленно опустился на подушку… Главное, не забыть все, что случилось, ничего не забыть, ни малейшей детали…
Итак, в девять часов вечера он собрался снести прачке белье. В последнюю минуту, когда он уже надел шинель, позвонила Рената и предложила побродить часок по городу. Сказала: очень хороший вечер… Вечер, впрочем, был не таким уж хорошим. Улицы продувал пронзительный холодный ветер, он колко хлестал в лицо, хлопал сорванными афишами…
Кованьков отнес чемодан с бельем к прачке и встретился с Ренатой. Они бродили по быстро пустеющим улицам. В их разговоре не было ничего такого, что стоило бы вспомнить в связи с дальнейшими событиями этого вечера. Говорили о книгах, о звездах, о спорте, о кинофильмах. Молчали о том, что заставляло их вдвоем бродить по городу в этот поздний неуютный вечер.
Они пересекли Шлоспарк, а затем по улицам Шарлоттен и Массовер вышли к станции метро. У них не было сговора идти именно сюда, а получилось так, будто им обязательно нужно было ехать куда-то подземкой. Рената показала глазами на синюю неоновую букву «У», горевшую над входом в метро. Через минуту они уже стояли на гулкой платформе подземной станции. Подошел поезд. Они сели в совершенно пустой вагон и помчались под Берлином. На станции Александерплац вышли из поезда и поднялись на поверхность. Площадь была залита светом. Здесь поздний час еще не чувствовался. Они постояли, наблюдая суетливую жизнь площади.
– Пойдем к реке, – предложила Рената.
– К реке так к реке! – засмеялся Кованьков.
И снова они разговаривали о книгах, звездах и о всяком другом. Всего, о чем говорили, и не вспомнишь. У поворота на Варшавский мост Рената остановилась.
– Вот куда я вас затащила!
– Это же не край света.
– Почти край, – вдруг серьезно сказала Рената и стала смотреть через реку. – На той стороне уже американский сектор. – Она тряхнула головой и спросила: – Знаете, почему я люблю это место?
Кованьков оглянулся – вокруг не было ничего примечательного.
– Здесь в конце апреля сорок пятого года я увидела первый советский танк и первых советских солдат…
У Кованькова защемило сердце. Не успев попасть на войну, он часто с завистью думал о своих старших товарищах по армии, которым выпало счастье прийти сюда с победой и свободой.
– Увы, меня в том танке не было, – грустно произнес Кованьков.
Рената посмотрела на часы. Кованьков заметил, что она очень взволнованна. Он знал, что под развалинами дома, в который угодила американская фугаска, погибли мать и брат Ренаты, и подумал, что ее растревожило воспоминание… Но сейчас он не мог не подозревать, что Рената волновалась совсем по другой причине.
Вот что произошло дальше. Возле них остановилось такси.
– Рената, здравствуй! – крикнул мужчина, сидевший рядом с шофером.
– Алло! – Рената помахала ему рукой.
Из машины вылезли двое мужчин. Рослые, хорошо одетые. Они поздоровались с Ренатой и чуть удивленно посмотрели на Кованькова.
Рената сказала:
– Познакомьтесь, это мой советский друг. А это – друзья по спорту.
Мужчины пожали руку Кованькову и назвали свои имена. Он даже не попытался их запомнить. Да и ясно теперь, что имена он услышал, конечно, не настоящие.
– Долго еще собираетесь стеречь мост? – смеясь, спросил у Ренаты один из мужчин.
– Пожалуй, уже пора домой, – ответила Рената.
– Садитесь, подвезем. Мы после тренировки решили покататься по городу.
– Поедем? – обратилась Рената к Кованькову.
– Можно… – нетвердо ответил он, понимая, что поступает неосторожно.
Кованьков и оба спортсмена сели на заднем сиденье. Рената – рядом с шофером. Машина тронулась. Все молчали. Вдруг сидевший слева от Кованькова спортсмен спросил:
– Вы обращали когда-нибудь внимание на эту церковь?
Кованьков пригнулся, чтобы увидеть церковь, и в это мгновение ему в лицо шмякнулось что-то влажное, остро пахнущее…
Больше он ничего не помнил вплоть до того момента, когда очнулся вот в этой комнате. Сколько он пробыл без сознания, он не знал – часы с руки были сняты. Окон в комнате не было. На столе стояла большая кружка с черным кофе, на тарелке лежал кусок холодного мяса, на деревянном подносе белела разрезанная на тоненькие ломтики булка. Все это недавно внес и поставил на стол высокий костлявый солдат в американской форме.
– Позовите сюда ваше начальство! – крикнул ему по-немецки Кованьков.
Солдат даже не оглянулся и вышел из комнаты. Щелкнул замок. Глухая, непроницаемая тишина. Кованьков подбежал к двери и принялся колотить в нее кулаками и ногами. Дверь была массивной, точно вылитой из чугуна. Удары вызывали жалкий, тихий звук. Кованьков снова лег и незаметно забылся в странном полусне. Наверно, еще действовало снотворное. Болела голова, к горлу подступала тошнота…
Очнувшись сейчас, Кованьков чувствовал себя уже лучше.
– Бандиты! – произнес он громко. – Хотите, чтобы я стал предателем? Не выйдет! Сволочи!
Когда солдат принес еду, Кованьков решил было объявить голодовку, но теперь передумал. Наоборот, надо быть в полной форме. Он встал, подсел к столу, съел немного мяса, выпил кофе, сделал гимнастику и начал ходить по комнате. Ходил и думал, думал, думал… Неужели Рената участвовала в его похищении? Снова и снова вспоминал он подробности их последней встречи. Да, подозрительного было немало. И все же Кованькову не хотелось в это верить…
5
Разработанный Рычаговым план действия обсуждали уже третий час. В синем от табачного дыма кабинете полковника Семина за длинным столом сидело человек десять. Впрочем, то, что происходило здесь, меньше всего было похоже на обсуждение. Скорее это был коллективный экзамен Рычагову. Он изложил свой план, и теперь со всех сторон сыпались вопросы. На одни вопросы Рычагов отвечал мгновенно, уверенно. После других долго думал. Все терпеливо ждали. Были и такие вопросы, на которые Рычагов ответить не мог. Тогда он, сердито уставясь в свои бумажки, говорил:
– Об этом я не подумал…
Завершая обсуждение, полковник Семин сказал:
– План хороший, смелый и умный. То, что в нем неясно, нужно доработать. Кого вы, Рычагов, просите в свою оперативную группу?
– Субботина и Посельскую, – не задумываясь, ответил Рычагов.
– Ну что же… Утвердим, товарищи, такой состав?
Кто-то сказал:
– Учти, Рычагов, что Посельскую надо сдерживать.
– Хорошо. – Рычагов улыбнулся. Он прекрасно знал, чем вызвано это предостережение.
– Меня очень тревожит, – сказал Семин, – последнее сообщение западного радио. Будто Кованьков, боясь расправы над ним с нашей стороны, просит не устраивать пресс-конференцию и не допускать к нему журналистов. Не увезли ли они его из Германии? А может, тут скрыто и нечто худшее…
– Ожидать можно всего, – согласился Рычагов, – но так или иначе мы должны найти Кованькова…
Через час оперативная группа уже приступила к работе.
6
Сразу после совещания в кабинет полковника Семина пришли четверо немцев. Все они были в летах и удивительно походили друг на друга. Все – рослые, неторопливые в движениях, с суровыми, резко прочерченными лицами, с узловатыми, натруженными руками.