К оружию, джентльмены, или Путь, пройденный дважды
— Не бывал, — ответил Стивен. — Я в первый раз выехал за пределы Соединенных Штатов.
— Значит, где-то прочли, — его тон словно говорил, что Стивен не похож на книгочея и что он никак не ожидал услышать от него древнее имя местной башни.
— Наверное. — Он попытался вспомнить, где, но не смог. Он не слыхал даже названия этой крошечной страны, пока они не приплыли сюда два дня назад; и если, как сообщил моряк, экипажу запрещалось произносить старое имя этой постройки, то как он умудрился извлечь его из полувекового забвения — да еще узнать башню, едва увидев ее? На берегу были и другие приметные сооружения, с которыми ее запросто можно было спутать: маяк, форт и так далее.
Случайно догадался, подумал он. Но потом понял, что язык слишком богат для того, чтобы можно было вот так угадать название неизвестного места. К тому же, эти слова показались ему смутно знакомыми. Башня Черепов, Башня Черепов — в его уши словно стучались далекие отзвуки прошлого. Ослепительно белая, отражающаяся в зеленовато-голубых водах залива, она точно парила в центре какого-то древнего пейзажа, вдруг вставшего у него перед глазами. Он закрыл их рукой, изумленный, и видение исчезло.
Катер повез на берег вторую партию туристов; Стивен сидел у планшира по левому борту. И эта зеленовато-голубая вода, прогретая ярким солнцем, вдруг снова показалась ему очень знакомой. Он посмотрел на собственную одежду с удивлением, как будто вместо полотняного костюма ожидал увидеть на себе кожаные штаны в обтяжку, прихваченные внизу шнурками, и синий камзол, укороченный спереди, с фалдами сзади. Он рассеянно поднес руку к горлу, точно вспомнив, как душно на жаре в полотняном шарфе, но нащупал там лишь свободный современный воротник. У него промелькнуло такое чувство, словно он потерял деталь своего костюма.
Мягкий шум мотора тоже звучал немного странно, не вписывался в окружающее; вместо него должен был раздаваться плеск весел, лодка должна была идти менее ровно, сильнее переваливаться с носа на корму и обратно. Он оглянулся: огромное небо за его спиной выглядело неестественно пустым, на нем точно не хватало широкого белого паруса. Торчащие позади пароходные трубы никак нельзя было счесть достойной заменой.
Однако прозрачная зеленоватая вода под ярким синим небом и белеющая над изогнутой береговой линией Башня Черепов гармонировали с его внутренними ощущениями, как небесная музыка. Если опустить руку за борт, вода покажется теплой и густой, как овсяная кашица, но в ней будет сквозить и намек на холод… Он расслабленно уронил руку за борт, и вода показалась ему густой и теплой, как овсяная кашица, но в ней сквозил и намек на холод. Он удивился, что знал это заранее. Наверное, догадался по ее виду, подумал он. Однако понимал, что это не так…
В этот миг в сознании его всплыло слово «заноза» — оно появилось как бы ниоткуда и снова кануло в никуда. Он вынул руку из-за борта — с нее закапало на ботинки — и стряхнул воду. При этом он случайно задел кончиками пальцев за планшир, и кусочек подгнившего дерева впился ему под ноготь. Он вытащил его; показалась капелька крови. Стивен слизнул ее языком. Но удивление помешало ему опустить руку — он так и сидел, держа ее у губ, как задумавшийся ребенок. Вспыхнувшее с новой силой чувство повторности переживаемого было мучительно неуловимым. Идущая к берегу лодка, рука в воде, теплой, как овсяная кашица, заноза под ногтем — где, когда он переживал это прежде, и именно в такой последовательности? Ему чудилось, что он вот-вот все вспомнит, но воспоминание ускользало, словно дразня его…
Старый каменный причал, скользкие, покрытые мхом ступени, к которым они приближались под прямым углом, тоже не были совершенно незнакомыми, полностью чужими для него, как предыдущие порты. Казалось, когда-то он вот так же выбирался из лодки на берег — одна нога там, другая здесь. Он должен был почувствовать, как сковывают движения плотные кожаные штаны, но его свободные брюки — такова была нынешняя лондонская мода — вовсе не помешали ему перешагнуть на твердую землю.
Одна из девушек-туристок на нелепых высоких каблуках, опередив группу, уже взбиралась по ступенькам. Он крикнул ей:
— Осторожней, третья сверху шатается — вы можете упасть.
Все посмотрели на него, и офицер, который привез их, сказал:
— Действительно, я помню это с прошлого раза. Лестницу уже лет сто не ремонтировали. Но вы-то откуда это знаете?
Стивен Ботилье неловко ответил:
— Мне просто показалось — она подозрительно выглядит. Я еще с лодки заметил… — Но, конечно, тогда он и не думал смотреть на нее — так откуда же ему знать? Он сам проверил ногой эту ступень, стоя на следующей, и она предательски качнулась, не скрепленная цементом, — эта ловушка непременно сработала бы, не знай он о ней заранее.
Затем необычное ощущение знакомства с этими местами на время сменилось знакомым ощущением необычности окружающего. Деловая и торговая часть города была вполне современной; их проводник объяснил им, что тридцать лет назад многие здания разрушило землетрясением, и район пришлось отстраивать заново. Как во многих других городах, он назывался «маленьким Парижем», и здешние жители делали все, чтобы оправдать это название. Один-два ржавых трамвая, кафе на тротуарах, газетные киоски да единственная неоновая вывеска, которая после наступления темноты гордо возвещала: «Перно», — вот и все, что подкрепляло право этой части города зваться «маленьким Парижем». Все прочее состояло из базаров восточного типа, греческих церквей с луковичными куполами и грязных кривых улочек, пестревших живописными балканскими, цыганскими и левантинскими костюмами; навстречу часто попадались военные. Похоже, в местной армии были одни офицеры; в этой крохотной стране явно очень уважали сословные различия. Офицеры ходили только по двое — коротко стриженные, с моноклями, в белых фуражках с черными козырьками, расшитых тесьмой брюках и свободных рубахах русского типа. Они презрительно глядели на прохожих, которые неизменно уступали им дорогу — даже женщины.
Стивену Ботилье стало казаться нелепым, что их маленькая группа то и дело разбивается пополам, чтобы дать пройти этим напыщенным чучелам, не желающим даже кивнуть в знак благодарности. «Местный обычай, — тактично пояснил проводник. — Чтобы избежать неприятностей, лучше вести себя, как принято. Эти дворяне весьма заносчивы».
Вскоре, войдя в узкий переулок — он отстал от группы, рассматривая любопытные изделия из кожи на одном из лотков, — Стивен столкнулся с парой этих полубогов лицом к лицу: они шагали ему навстречу. Тротуара здесь не было; посреди переулка бежала открытая канавка, и, чтобы уступить путь военным, Стивену пришлось бы шагнуть в нее. Однако Стивен не собирался делать это — честно говоря, ему надоело все время уступать. Он остановился.
Его неподвижность повергла офицеров чуть ли не в шок. На их лицах отразилось комичное недоумение. Рты приоткрылись, как у пойманных рыб. Один даже уронил монокль, машинально поймал его в ладонь, ввернул обратно. Его товарищ сделал презрительный жест, в значении которого нельзя было усомниться — отойди.
Сердито сверкнув глазами, Стивен Ботилье ответил им тем же жестом, а затем прошел прямо между ними, толкнув их плечами: один вынужден был прислониться спиной к стене, а второй еле удержал равновесие, шагнув в канавку.
Стивен пошел дальше — ему были смешны их детские амбиции, весь инцидент казался не достойным внимания. Но вдруг опередивший его проводник бегом вернулся назад и пронесся мимо; на лице его был написан ужас. Стив обернулся и увидел, что один из военных схватился за шпагу. Проводник держал его за руку и быстро, тихо говорил что-то успокаивающее — Стивен не мог разобрать слов.
Рука офицера на эфесе шпаги, гримаса уязвленной гордости на его лице, успокаивающий его проводник — все это можно было бы счесть похожим на сценку из оперетты или комической пантомимы. По всем современным канонам, над этим следовало бы посмеяться. Офицер показал себя дураком, вот и все. Принять его правила игры значило совершить такую же глупость.