Миры Джона Уиндема. Том 1

Славу новоиспеченному писателю Джону Уиндему принес его третий по счету роман, впервые подписанный новым псевдонимом, — ныне классический «День триффидов» (1951), выходивший также под названием «Восстание триффидов». Успех книги, прошедшей сначала журнальным сериалом в престижном американском литературном журнале «Колльерс» и немедленно изданной в твердой обложке на родине автора, превзошел все ожидания. Хотя, вспоминал Уиндем, идея романа — как и само магическое слово «триффид», вошедшее в список неологизмов научной фантастики (не ищите в словарях — его там нет), — родились, как водится, в результате случая. Однажды, потягивая шерри в пабе, Уиндем ненароком поймал отрывки разговора, который вели два соседа-садовника, разгоряченные пивом и, главное, «доставшими» их буйно разросшимися сорняками: «Я вчера обнаружил один огромный — прямо в сарае с инструментами. Настоящее чудовище! Помнится, я даже не на шутку струхнул, увидев такое…» После изрядного количества выпитого речь говорившего не отличалась четкостью, да и местный диалект сделал свое дело; короче, вполне тривиальное английское слово «испуган» (terrified) прозвучало как «триффид» (triffid). И… поразило слух случайно оказавшегося рядом писателя — последний как раз обдумывал новый фантастический роман о растениях-убийцах, захвативших Землю! (В романе генезис слова «триффид» выводится также из «three-feet» — «трехногий».) Это к вопросу о положительном влиянии пивных на творческий процесс… Как помнит читатель, Земля стала вотчиной мутировавших растений-хищников в результате космического катаклизма, когда почти все население планеты ослепло. Исключая, разумеется, героев романа — иначе какая ж тут интрига! «Редко встретишь более бесперспективную завязку для написания романа, — отмечает Олдисс, — однако магия не сюжета, а настоящей литературы решает все». Действительно, сила романа — не в живописании глобальной катастрофы и последующей робинзонады горстки выживших (подобное описывали до Уиндема сотни раз, и многие, в том числе соотечественники, — даже более впечатляюще), а в отличной «литературе». То есть в стиле, языке, настроении, ярких визуальных картинах, удачно выбранном темпе повествования, точных психологических портретах и сдержанном оптимизме. Между прочим, вера Уиндема в неограниченную «сопротивляемость» человеческого сообщества ведет родословную от великих предшественников-классиков научной фантастики — Жюля Верна и Герберта Уэллса (если говорить о соотечественниках, то на память приходит еще и Артур Конан Дойл с его «Отравленным поясом»…). «Если день начинается воскресной тишиной, а вы точно знаете, что сегодня среда, значит, что-то неладно»… Одной этой открывающей роман фразы, на мой вкус, хватит, чтобы накрепко привязать читателя. Чтобы тот уже не смог оторваться до самой последней: «А потом наступит день, и мы (или наши дети) переправимся через узкие проливы и погоним триффидов, неустанно истребляя их, пока не сотрем последнего из них с лица земли, которую они у нас отняли!» Магией привязывания читателя — без внешних эффектов, без словесной пиротехники — Джон Уиндем безусловно владел. С момента выхода в свет «Дня триффидов» имя писателя уже прочно ассоциировалось в сознании читателей и критиков с темой, наибольшее развитие получившей как раз на Британских островах, — «глобальная катастрофа». Мэри Шелли с ее вторым после знаменитого «Франкенштейна» романом — «Последний человек», «После Лондона» Ричарда Джеффриса, уже упоминавшийся «Отравленный пояс» Артура Конана Дойла; наконец, катастрофичные по духу главные романы Уэллса… Впечатляющий список, в котором достойное место заняли и книги Уиндема. Более традиционные варианты катастрофы — например, вторжение инопланетян — изображены писателем в двух других произведениях. В романе «Кракен пробуждается» (1953; другое название — «Из глубины») космические агрессоры сначала предусмотрительно заселяют океан и растапливают полярные шапки — с целью, надо сказать, предельно прагматической: расчистить себе требуемое «жизненное пространство». А в «Кукушках Мидвича» (1957), также выходивших под названием «Деревня проклятых» (как и экранизация английского режиссера Джеймса Лоузи), инопланетяне «бесконтактно» оплодотворяют всех женщин в ничем не примечательной английской деревне. Правда, на сей раз не имея агрессивных намерений, агрессорами и ксенофобами оказываются сами земляне, уничтожающие родившееся потомство сверхчеловеков… Такая же судьба может постигнуть и других «вундеркиндов» — наделенных даром телепатии мутантов, героев романа «Перерождение» (1955), более известного под названием «Куколки» (или «Хризалиды»). На сей раз действие отнесено далеко в будущее, в классический «пост-атомный» мир на радиоактивном пепелище. В общинах выживших возрождены давние предрассудки против чужих, непохожих, отклоняющихся от нормы: рождающимся время от времени детям-мутантам грозит неизбежная смерть, а «норма» становится все жестче. Говоря об экранизациях произведений Уиндема, следует упомянуть еще о фильме-продолжении — «Дети проклятых» (1963) и вышедшей в том же году киноверсии «Дня триффидов» (1963), а также фильме «Поиск любви» (1971), представляющем экранизацию рассказа «Поиски наугад». Все эти картины, за исключением фильма Лоузи, вышедшего на экраны в 1960 году, большими удачами не назовешь. Обыденный стандарт возведен в своего рода религиозный канон. Почему с переводом этого романа так тянули в застойные годы, объяснять, думаю, не требуется. Главные «романы-катастрофы» Уиндема пришлись по вкусу и массовому читателю, обожающему пощекотать себе нервы картинами чужих страданий, и критикам, увидевшим в них продолжение британской школы «литературной» научной фантастики. При этом соотечественники писателя увидели в его фантастических книгах еще и отражение реальных страхов, окружающих их в жизни: распад и агония Британской империи, первые намеки на экологическую катастрофу и общий тупик, куда все более очевидно заводила людей технологическая цивилизация… Книги Уиндема никогда не становились литературной или «масс-литературной» сенсацией, не завоевывали премий и не вызывали скандал или же культовое поклонение. Но они всегда переиздавались, включались в школьные и университетские курсы литературы — и неизменно присутствовали в списках самых представительных образчиков фантастической литературы XX века.
Другие книги писателя, по общему мнению, значительно уступают вышеперечисленным. Это прежде всего цикл связанных новелл об освоении космоса — тот самый «Зов пространства» (1959), подписанный «соавторами». А кроме того, роман «Во всем виноват лишайник» (1960), в котором открытый «эликсир бессмертия» врачи и политики вынуждены держать в тайне (ибо легко представить, что произойдет, если о нем узнают до массового производства снадобья); еще одна история юного супермена, наделенного экстрасенсорными способностями, — короткий роман «Чокки» (1968); и, наконец, посмертно изданная «Паутина» (1979). Однако Уиндем завоевал еще и репутацию мастера короткой формы. Многие его рассказы и повести, составившие сборники «Жизель» (1954), «Смешки и мурашки» (1956), «Семена времени» (1956), «Ступай к муравью…» (1961; выходил также под названием «Бесконечный момент») и другие, — ныне справедливо причислены к классике. Среди них особенно выделяются различные «путевые дневники» путешественников во времени, на себе испытавших специфические парадоксы — хроноклазмы (типа: что произойдет, если герой в прошлом убьет своего прадедушку или соблазнит прабабушку?). Между тем многие ли знатоки фантастики в курсе, что и этот ставший привычным неологизм изобретен не кем иным, как Уиндемом? Я напомню лишь некоторые рассказы, известные по переводам: «Видеорама Пооли», «Странно…», «Хроноклазм». И уж если речь пошла о парадоксальности мышления автора, то ее, на мой взгляд, лучшим образом демонстрирует саркастический рассказ «Контур сострадания». В этой новелле Уиндем делает изящный реверанс в сторону коллеги Азимова: верный робот-слуга, не в силах более глядеть на мучения хозяев, в полном следовании Первому Закону Роботехники избавляет несчастных от постоянных источников этих мучений — их бренных и болезненных тел… После триумфа своих главных романов 1950 годов Уиндем не прекращал писать, хотя и с меньшей интенсивностью и, увы, далеко не столь успешно. По стандартам западного книжного рынка он вообще создал на удивление мало: каких-то неполных 20 книжек за три десятка лет. И жизнь прожил какую-то несуетную и отчужденную. Настолько неяркую, что о ней вообще мало что известно. Единственный сын своих родителей, Джон Бейнон Харрис собственной семьи не сподобился создать аж до той поры, пока не стукнул седьмой десяток! Не случайно именно Уиндему принадлежит одна из самых резких и язвительных «женских утопий» (фактически — жесткая антиутопия) в западной фантастике — повесть «Ступай к муравью…» (1956). В ней изображена ситуация, когда все мужское население вымерло и представительницам прекрасного пола теперь никто не мешает устроить жизнь «правильно»; за подобные выпады сегодняшние одержимые феминистки писателя просто распяли бы… К счастью, до всеобщего экстремизма сегодняшних дней — и даже «горячего» конца шестидесятых — Джон Уиндем не дожил. И впервые надумал жениться, только предусмотрительно отпраздновав 60-летний юбилей. Его браку с Грейс Уилсон не суждено было длиться долго: 11 марта 1969 года 66-летний ветеран английской фантастики умер у себя дома в Петерсфилде. В том самом городе, где он когда-то ходил в школу. Слава Уиндема никогда не вспыхивала как фейерверк. Она и по сей день горит ровно и камерно, как свеча.