Миры Джона Уиндема, том 2

— Иди сюда! — рявкнул он, едва я показался на пороге Я неохотно приблизился.
— Где ты был? Где ты пропадал всю ночь?!
Я молчал.
Распаляясь, он продолжал спрашивать, но я молчал.
— Подойди! Упорство тебе не поможет! Что это за ребенок — это исчадие?! С кем ты вчера играл?
Я молчал.
Он гневно смотрел на меня. Таким я его еще не видел мне стало дурно от страха.
Тут вмешался инспектор. Тихо, спокойно он сказал;
— Знаешь, Дэвид, сокрытие Отступления в человеке — очень серьезное преступление, людей за это в тюрьму сажают. Мне должны докладывать обо всех Нарушениях. Даже если кажется, что Отступление совсем маленькое, я должен о нем знать. Юный Эрвин вряд ли ошибся — у девочки на ногах шесть пальцев, так?
— Нет!
— Он лжет! — вмешался отец.
— Понятно, — спокойно ответил инспектор. — Ну а если это не так, что плохого, если мы узнаем, кто она?
Тут я решил, что лучше всего молчать. Мы уставились друг на друга.
— Ты ведь понимаешь? Если это неправда… — продолжал уговаривать меня инспектор, но отец прервал его:
— Мальчишка врет. Я сам с ним поговорю. Иди к себе!
Я заколебался, зная что означает его приказ. Знал я и то, что в теперешнем состоянии отца никакой роли не играет, сознаюсь я или нет. Стиснув зубы, я пошел к дверям. Отец шагнул за мной, взяв со стола кнут.
— Это, — резко произнес инспектор, — мой кнут.
Отец, казалось, не слышал.
Инспектор встал.
— Это мой кнут, — повторил он. Отец остановился, швырнул кнут на стол. И пошел за мной.
Не знаю, где в таких случаях пряталась мать — может, она боялась отца? Пришла Мэри и, всхлипывая, обмыла мне спину. Она поплакала, помогая мне лечь в постель, потом попыталась напоить меня с ложки бульоном. Перед ней-то я храбрился, но едва она вышла, слезы так и полились в подушку. Конечно, мне было больно, но еще сильнее я страдал от горя, презрения к себе и унижения. Давясь от слез, совершенно раздавленный я стискивал в кулаке темный локон.
— Софи, я не смог, — рыдал я в одиночестве, — не смог!.
  
ГЛАВА 6
 
К вечеру я успокоился и тогда почувствовал, как Розалинда пытается поговорить со мной, да и остальные тоже. Я сказал им про Софи. Теперь это уже не тайна. Ощутив их потрясение, я попытался объяснить им, что человек с небольшим Отклонением вовсе не чудовище, как нам всегда твердили. Но теперь-то для Софи разницы не было!
Меня выслушали с сомнением. Они понимали, что я говорю правду, но ведь нас всех одинаково учили с младенчества… Однако когда говоришь с кем-то мысленно, лгать не можешь. Поэтому они мне поверили и попытались принять новую идею: Отступление, Отклонение, Нарушение — совсем не обязательно страшное, мерзкое зло. Не очень им это удалось. Да и утешить меня они не могли, поэтому постепенно отключились, и я понял, что все спят — кроме меня.
Я все лежал, представляя себе, как Софи и ее родители пробираются к Окраинам, к сомнительной безопасности. Я отчаянно надеялся, что они уже далеко и мое предательство не погубит их.
А когда сон все же пришел, меня обступили лица и люди Мне снова приснилось, как отец расправляется с Нарушением, и, когда он занес нож над Софи, я проснулся от собственного вопля. Я так напугался, что не решался уснуть, но все же провалился в сон. Теперь мне привиделся большой город, широкие улицы и летающие штуки. Давно мне такого не снилось, а город был все такой же, и почему-то он меня утешил.
Мать заглянула утром, вид у нее был отсутствующий и недовольный. Потом пришла Мэри и запретила мне вставать. Мне пришлось лежать на животе и поменьше вертеться, чтобы спина быстрее заживала. Я покорно согласился с ее наставлениями, так и правда было легче. Я лежал, размышляя, что взять с собой, когда удастся убежать из дома. Лучше всего, пожалуй, увести коня да уехать в Окраины.
Днем заглянул инспектор, принес пакетик липких леденцов. Я хотел было расспросить его об Окраинах, однако потом решил, что не надо — еще догадается.
Он обращался со мной весьма дружелюбно, но у него было дело, и он вскоре начал расспрашивать меня:
— Давно ли ты с девочкой познакомился — кстати, как ее зовут?
Теперь можно было и сказать.
— И как долго ты знал, что она Отклонение? Похоже, правда мне не повредит.
— Довольно давно, — промолвил я.
— Сколько же?
— С полгода.
Он удивленно поднял брови.
— О, совсем плохо, это называется злостное укрывательство. Ты же знал, что она отклоняется от Нормы, так?
Я опустил глаза, поерзал и перестал — очень больно было.
— Но это… ну, совсем другое, чем то, что нам рассказывали, — попытался объяснить я. — Такие крошечные пальчики!
Инспектор взял себе леденец, протянул мне пакетик.
— «… и на каждой ступне должно быть пять пальцев» — процитировал он. Помнишь?
— Да, — неохотно признал я.
— Ну вот, каждая часть определения Нормы так же важна, как любая другая, и если ребенок в чем-то отступает от Нормы, значит, у него нет души. Он сотворен не по образу и подобию Господа; это просто имитация, подражание, и потому в нем допущена ошибка. Только Господь может сотворить совершенство. Отступления могут выглядеть совсем как мы, но они все же не люди, они другие.
Обдумав его слова, я возразил.
— Но Софи-то не другая — лишь в этом!
— Станешь старше — поймешь. Ты уже знаешь определение Нормы, ты ведь сразу понял, что Софи отклоняется Почему же ты не рассказал о ней отцу — или мне?
Я рассказал ему свой сон. Инспектор помолчал, потом кивнул:
— Ясно Но человеческие Отступления — не то что животные.
— А что с ними делают? Он уклонился от ответа.
— Знаешь, мне положено включить твое имя в свой список. С другой стороны, отец уже крепко тебя наказал, так что я, может быть, и не стану. Однако дело серьезное. Дьявол, посылает к нам Отклонения, чтобы совлечь нас с пути истинного. Иногда ему удается сделать почти точную копию человека, так что нам приходится постоянно следить за малейшими недостатками. Увидишь ошибку, даже самую крошечную, — немедленно сообщи Запомнишь?
Я несмел взглянуть ему в глаза. Инспектор-лицо важное. Но я не верил, что Софи послал сам дьявол. И не понимал, при чем тут маленькие пальчики — на ее ногах.
— Софи ведь была моим другом — лучшим другом, — сказал я.
Инспектор продолжал смотреть на меня, потом покачал головой.
— Преданность — дело хорошее, и все же бывает так, что человек ее неверно понимает. Когда-нибудь ты осознаешь, что нужно быть преданным одному делу чистоте расы…
Тут дверь отворилась, и вошел мой отец.
— Их поймали! — сообщил он инспектору, с отвращением взглянув на меня.
Инспектор сразу вскочил, и они вышли.
Я уставился на закрытую дверь, трясясь от стыда. Слезы покатились из глаз, я зарыдал и никак не мог остановиться, забыв даже про больную спину. Новость, сообщенная отцом, оказалась куда болезненнее. Сердце так сжалось, что было не вздохнуть.
Но вот снова отворилась дверь, я быстро отвернулся к стене. На плечо мне опустилась рука, и голос инспектора произнес:
— Ты ни при чем, старина. Их случайно остановил патруль — миль за двадцать отсюда.
Через пару дней я сообщил дяде Акселю:
— Я хочу убежать из дома.
Он прервал работу, задумчиво глядя на меня:
— Я бы не стал, обычно это плохо кончается. Куда ты собрался?
— Да я вас хотел спросить. Он покачал головой:
— Куда бы ты ни попал, с тебя сразу потребуют удостоверение о соответствии Норме. А из него они тут же узнают, кто ты.
— А на Окраинах? Он уставился на меня:
— Черт возьми, там тебе нечего делать! Да у них даже еды не хватает, они постоянно голодают, потому-то и совершают набеги. Нет, там тебе придется вести постоянную борьбу за выживание.
— А в других местах?
— Туда можно попасть лишь на корабле, да и то… — Он вновь покачал головой. — Насколько я знаю, если сбегаешь от того, что тебе не нравится, то и на новом месте будет так же. Конечно, если бы было куда — но некуда. Послушай меня, здесь лучше, чем во многих других местах. Нет, Дэви, не советую. Через несколько лет ты станешь взрослым, и все изменится. По-моему, лучше уж потерпеть, — лучше, потому что, если сбежишь, тебя сразу поймают и приволокут обратно.