Овечья шкура

— Проверяете меня? — глухо спросила она, хотя я пока не задавала ей никаких вопросов. Но она и не дожидалась вопросов. — У вас был значок такой на форме, синий, в виде ромбика. Вы его спрятали. И часы с левой руки на правую переодели. У вас часы на синем ремешке, кожаном. И цифры обычные на циферблате, не римские. И еще лак у вас на левой руке содран. Вы специально содрали?
Я поражение уставилась — даже не на Люду, на Василькова. Такого не бывает!
— Люда, ты ведь даже на меня не смотрела!
— Это вам так кажется, — не поворачивая головы, сказала она. — Просто я все замечаю. И все помню. Мне самой плохо от этого. Найдите этого парня, который увез Володю. Я хочу ему отомстить. Мне Николай Васильевич сказал, что вы сможете.
Я достала из кармана кителя свой университетский значок и прикрутила его на место. Переодела часы на левую руку, достала из ящика стола протокол допроса свидетеля и кивнула Люде:
— Давай сначала и по порядку…
Я допрашивала Ханурину три с половиной часа. Она предоставила бесценную информацию не только о внешности преступника, но и о характере деятельности ее покойного сожителя, и о его взаимоотношениях с компаньонами.
После допроса Васильков увез Люду, пообещал отвезти ее домой и вернуться. Я допытывалась у них обоих, не опасно ли ей оставаться в той квартире у “Звездной”, но Люда сказала, что больше ей негде жить, и если с ней до сих пор ничего не произошло, то ничего и не случится.
— Я осторожная, — сказала она на прощание. Но у меня сложилось впечатление, что ей просто все равно. Ни смерть, ни убийцы ее не пугают. Похоже, она уже свыклась с мыслью о том, что скоро умрет от наркотиков, и ничто ее не держит — Вараксин убит, родных у нее нет. Или она просто считает, что их нет, что в принципе дела не меняет.
Как только за ними закрылась дверь, я перевела дух и налила себе в чашку воды из чайника. В горле у меня пересохло, и слегка кружилась голова после этого необычного допроса. Я на девяносто девять процентов поверила в то, что эта юная наркоманка, как компьютер, помимо своей воли сканирует все детали окружающей действительности. Хоть меня все же грыз червячок сомнения размером в один процент, отказываться от проверки этой информации было бы неразумно.
Время до возвращения Василькова я потратила на выяснение результатов вчерашнего осмотра на берегу Финского залива.
Паша Гришковец отчитался, что на трупе только одно повреждение — огнестрельное ранение правого виска, причиненное выстрелом в упор. Подошвы начищенных ботинок на ногах трупа первозданно чисты, песком не опачканы, поэтому про самоубийство на пляже можно уже даже не заикаться. Зато салон машины Шиманчика очень даже опачкан кровушкой, Паша нашел еще несколько пятен помимо того, которое заметила я. На руле и дверце машины — пригодные отпечатки пальцев, но не Шиманчика. Смерть коммерсанта наступила за три — шесть часов до начала осмотра.
— А слепок, Паша? — спросила я, поскольку мне пришла) в голову одна идея, и ее не терпелось реализовать.
— Все в лучшем виде, сам проследил.
— А в протоколе описал его?
— Обижаешь.
— А размер скажешь?
— Подожди, протокол возьму. Так, тридцать сантиметров. Описание диктовать?
— Подожди, я свои бумажки возьму.
Я положила перед собой протокол с описанием следа в лесопарке и сопоставила с тем, что продиктовал мне Паша. В принципе, если сделать скидку на особенности терминологии двух разных криминалистов, диктовавших описание следов, и отнести разницу в размере, в один сантиметр, на счет различной твердости поверхностей, на которых следы оставлены, — есть над чем подумать…
— Дашь сравнить?
— А что, есть с чем?
— Да вроде есть.
Но кроме слепка с побережья, надо было еще разжиться слепком следа из лесопарка. Придется потратить время и силы на организацию этого. процесса; втайне я надеялась, что сама больше в этот лесопарк не поеду. Я вынашивала коварные замыслы — заслать туда вместе с экспертами Колю Василькова: он покажет им место и напишет протокол дополнительного осмотра, а они снимут слепок. А я в это время займусь чем-нибудь полезным: например, мы со свидетельницей Хануриной поедем на вещевой рынок “Звездный”, и Людмила укажет мне на прилавок, где продают кроссовки, аналогичные тем, что были на предполагаемом преступнике. А потом я изыму пару таких кроссовок для сравнительного исследования. Сделаю экспериментальный отпечаток их подошвы и сравню со следом, найденным рядом с трупом Вараксина, и со следом, отпечатавшимся на мокром песке побережья Финского залива возле трупа Шиманчика.
— А что ж ты не спрашиваешь про орудие убийства? — ехидно поинтересовался Паша, возвращая меня в обсуждение печальной судьбы коммерсанта Шиманчика.
— Подошла эта ручка одноразовая? — поинтересовалась я скорее из вежливости, так как сомнений в том, какое орудие применялось, у меня не было. Единственная трудность, которая могла встретиться, — это идентификация пули. Мелкокалиберные заряды рассыпаются на кусочки, их очень тяжело собрать и идентифицировать. Но если уж орудие валяется рядом с трупом, надобность в идентификации орудия и заряда не так уж велика.
— Нет, не подошла, — с некоторым даже удовольствием ответил Паша, и я искренне удивилась.
— Как интересно! Но ранение-то хоть огнестрельное?
— Огнестрельное. Только не из мелкашки. Эксперт наш говорит, калибр, скорее всего, девять миллиметров.
— Девять миллиметров? — переспросила я. — “Макаров” или “Стечкин”?
— Вот-вот.
— А пуля?
— Если бы у нас была пуля… Ранение сквозное. Пуля прошла навылет.
— А в машине ты искал? — я заволновалась.
— И в машине я искал, и даже на пляже песочек просеял, на всякий случай. Его не там грохнули, туда просто трупешник привезли.
Да я и сама это понимала. Но отсутствие пули означало, что даже если мы вычислим убийцу и найдем орудие, привязать его к трупу будет невозможно.
— Интересно, а зачем там ручка валялась? — подумала я вслух. — Из нее хоть стреляли?
— Из нее стреляли, но не в Шиманчика.
— Может, это он в нападавшего стрелял?
— Скорей всего. Я в медицинские учреждения заслал запросики, на всякий случай. Вдруг кто с огнестрельным ранением обратится. Но ты ж понимаешь…
Да, я понимала, что надежды на это никакой. Раз уж убийца сумел сесть за руль и привезти труп в Сестрорецк, значит, его рана не смертельная. Если он вообще ранен. Шиманчик мог и промахнуться. Так что вряд ли убийца будет светиться у врача; перевяжет рану тряпкой, вот и все дела.
Закончив разговор с Пашей, я положила трубку и стала листать дело по факту убийства Вараксина. Вот то, что меня интересовало: Вараксин убит выстрелом в затылок, в упор. Пуля прошла навылет, ранение сквозное. А это значит, что калибр патрона установим только приблизительно. А уж об идентификации оружия и тут не может быть и речи. Черт, а почему на месте обнаружения трупа пулю не поискали? Или поискали, но не слишком усердно? Во всяком случае, металлоискателя там и рядом не лежало. Можно ли положиться на Василькова или все-таки придется самой тащиться в эту геопатогенную зону, пребывание в которой вредно для психического здоровья, вот вопрос.
Коленьки все не было и не было, и я, потеряв терпение, позвонила ему по рабочему телефону. Трубку снял мужчина, видимо, сосед по кабинету, и доброжелательно ответил, что Васильков только что был, ходит где-то по коридорам. Скот, подумала я и позвонила ему на пейджер. Когда откликнулся ангельский голос оператора пейджинговой связи, я попросила:
— Для абонента “Нарколог”, пожалуйста. “Раз уж ты на работе, проверь предпоследний труп. Где пуля?”.
— Подпись будет? — недрогнувшим голосом спросила меня оператор.
— Что вы? Разве такое кто-нибудь подписывает?
Не успела я положить трубку, как затрезвонил телефон.
— Привет, ненормальная. Это абонент “Нарколог”, — Васильков смеялся. — Ты не подумала — а может, меня уже брать едут?
— Кому ты нужен?