Мир приключений 1974 г.

— Надеюсь, в присутствии понятых?
— Еще бы! Все записано в протоколе. В ночную смену на этой машине работал водитель Крикунов Иван Григорьевич.
— А бинт на шее? Я спрашиваю, шея у него забинтована? — кричал в трубку Митин. — Это главное…
Про бинт Князев ничего не знал; сам Крикунова не видел, а у других об этом еще не спрашивал.
— Хорошо, я сейчас приеду к вам.
Сергей Петрович попросил, чтобы до его возвращения к машинам с семерками никто не прикасался, и поехал во второй таксомоторный парк. Разговор с Князевым воодушевил его, и он, всегда трезвый и рассудительный, сейчас вдруг разрешил себе немного помечтать. «Взять бы его, голубчика, сегодня же, — думал он по дороге в парк. — Вот это была бы оперативность! Молодец Князев! Кровь в машине и на молотке, вероятнее всего, принадлежит Укладовой и будет служить главной уликой против Крикунова. Надо немедленно сделать анализ. И если она относится к третьей группе, тогда… тогда шоферу весьма трудно будет доказать свою непричастность к грабежу».
Но он тут же остановил себя. Сколько раз вот такие же, казалось бы, крепко построенные замки на поверку оказывались воздушными. Так могло быть и сейчас. Следы крови… На рукоятке молотка они оставлены, конечно, руками преступника. Но ведь мыл же он свои окровавленные руки? Мыл! И неужели не подумал о том, что кровь могла остаться на молотке и в машине? Ведь это так элементарно! Почему он ее не замыл, не стер? Да, пожалуй, рано еще делать оптимистические прогнозы. Вот если бы еще и шея у этого Крикунова была забинтованной, тогда иное дело…
Князев как будто каким-то телепатическим путем на расстоянии воспринял опасения следователя и к его приезду сделал вес, чтобы их развеять. Он поджидал Митина во дворе автопарка. Рядом с ним стояла пожилая женщина в резиновом фартуке и высоких сапогах. Стройный, элегантно одетый, в темных солнцезащитных очках, Князев скорее был похож на модника с улицы Горького, чем на серьезного оперативного работника, каким был на самом деле.
— Познакомьтесь, Сергей Петрович, с Клавдией Васильевной, — представил он следователю женщину в фартуке.
Оказывается, мойщица видела утром у Крикунова бинт на шее. Машина его была голубого цвета, номер 24–17. Князев попросил женщину повторить рассказ. Та бойко затараторила:
— И рассказывать нечего! Только я заступила на смену, смотрю, он подкатывает, Крикунов то есть… Не поверите, живого места нет на машине, такая грязная! Где он на ней катался? В Москве же сухо. Свинья свое найдет! Я ему: ты что же это, кум, нарочно для меня свой драндулет так разукрасил? А он вылез злой, как сатана, и такое ляпнул, выговорить неудобно, честное слово! Ребята всегда вежливые с нами, а этот… И шея у него забинтована, это я хорошо видела.
— Бинт или носовой платок? — спросил Митин.
— Что же я бинт от носового платка не отличу? Самый настоящий бинт.
— Он всегда такой грубый в обращении?
Она пожала плечами:
— Как вам сказать? Прежде вроде не замечала. Иной раз веселый, когда сюда заложит. — Она по-мужски щелкнула себя пальцем по шее. — Есть у него такая слабость. И сегодня запашок был. Так, слегка…
— Слабость, говорите? — Митин задумчиво смотрел на ее сапоги. — А номерные знаки у него тоже в грязи были или чистые?
— Говорю, как есть вся грязная! Где его так угораздило? И знаки заляпаны. На что у нас шланги сильные, едва отмыли. А еще лается! Ежели я мойщица…..
«Слабость к выпивке… и сегодня запашок был, — вот тебе и объяснение, почему руки вымыл, а на коврике и молотке следы крови оставил, — думал следователь. — Все очень просто: пьян был! Затуманенный вином мозг, потеря чувства элементарной осторожности… А вот забинтованная шея — это именно то, что надо!»
— И что вы скажете, Сергей Петрович? — начал Князев, когда они отпустили женщину. В голосе его звучало плохо скрываемое торжество. — Как говорится, все улики! Больше ничего и не надо. И по приметам подходит, я узнавал. Словом, все ложится на полочку!
— И выпить опять же любит, это тоже кое-что значит, — думал вслух Митин. — Прежде не был грубым, а тут оскорбил женщину. Был возбужден, нервничал пли поддался страху — вот и ляпнул такое, что выговорить неудобно. Все это так, и тем не менее…
Он недовольно поморщился. Все вдруг стало складываться удивительно удачно. Настолько, что даже настораживало. Не успели еще и взяться как следует, а преступник уже сам лезет в руки: вот он я, возьмите меня, грешного…
— Что вам не нравится? — спросил Князев.
— Слишком легко! Слишком просто и быстро все легло на полочку. Вот это мне и не нравится.
— Ну, Сергей Петрович! Бывают дела запутанные, а бывают и легкие. А может, нам как раз и попалось легкое.
— Будем надеяться, — без энтузиазма согласился тот.
Такси № 24–17 ММТ стояло в отдельном боксе. На его переднем сиденье на разостланной газете лежали молоток и рубчатый резиновый коврик.
Митин с лупой в руке склонился над ними.
— Это же кровь… явная кровь! — говорил за его спиной Князев. — Вот капли, и вот… И на рукоятке, видите? Рука была в крови, не успел обтереть. Молоток лежал под сиденьем, только нагнуться и взять.
— Вижу, товарищ Князев, все вижу. Очень интересно! Конечно, кровь. Действительно дурак! Закапал все, заляпал… Адрес его взяли?
— А как же! В Сокольниках он живет. Вот он, полюбуйтесь, Иван Григорьич Крикунов! В отделе кадров взял. Типичная иллюстрация к теории Ламброзо.
Митин взял небольшой снимок. С него в упор смотрела мрачная физиономия. «Да, такой, пожалуй, способен ударить молотком», — подумал он, но сказал другое:
— А вы что, разделяете теорию преступной наследственности?
— Да нет, к слову пришлось, — рассмеялся тот.
 
Глава седьмая
Митину хотелось иметь как можно больше уличающих доказательств в предстоящем разговоре с Крикуновым. Поэтому, прежде чем ехать к нему, они с молотком и ковриком завернули на Петровку в научно-технический отдел. Установить, к какой группе относится кровь, обнаруженная в такси, было делом нескольких минут.
— Третья, — объявил им лаборант.
Такая же, как у Галины Укладовой. Теперь неизвестному Крикунову будет совсем трудно отпираться. По дороге в Сокольники Митин перебирал в уме все то, что могло уличить преступника. Набралось не так уж мало. Как говорил Князев, на полочку легли семерка, бинт, номерные знаки, именно в эту ночь заляпанные грязью… А-а, черт! Сергей Петрович нахмурился.
Уже не в первый раз, когда он думал о номерных знаках, которые грабитель должен был из предосторожности замазать, его не покидало чувство, что здесь он слишком прямолинейно рассуждает, возникало какое-то неосознанное беспокойство. Сейчас он, кажется, понял, в чем дело. «А почему, собственно, знаки должны быть обязательно замазаны? Какая от них опасность? — думал он. — Увидит пассажир н запомнит? Но кто из пассажиров, садясь в такси, смотрит на номер? Никто. Могла посмотреть Укладова после того, как ее выбросили из машины. Но достаточно шоферу было просто выключить освещение — ночь была темной, — и цифры стали бы не видны. А потом, отъехав, снова включить. Он же знает, что вообще запрещено ездить с загрязненными знаками, за это его мог оштрафовать любой орудовец. Значит, он не стал бы замазывать свои знаки. Слава богу, наконец-то, кажется, в этот пункт внесена ясность!» — обрадовался он.
Крикунов жил в Сокольниках в новом пятиэтажном доме.
— Спрашивать буду я, а вы приготовьтесь, — сказал Митин оперативнику, когда они поднимались на третий этаж — Кто его знает, как встретит…
Князев и так уже держал руку в наружном кармане пиджака, куда переложил пистолет со снятым предохранителем. Оба не ожидали встретить вооруженное сопротивление — вряд ли у Крикунова могло быть оружие, — но готовыми надо было быть ко всему: сдуру или спьяну он и с кухонным ножом мог кинуться.
По узкой лестнице навстречу им спускался старик с авоськой, набитой пустыми молочными бутылками. Они прижались к стене, пропустили его. В какой-то квартире играли на пианино, доносился плач грудного ребенка. На площадке третьего этажа они остановились. Ребенок кричал за дверью квартиры № 28, в которой должен был жить Крикунов.