Через годы, через расстояния

Вот когда только вновь появился этот "Мих"! Лишь на очень дальних подступах к собственно литературе, да и то лишь в размышлениях моих о ней. Но и это уже неслучайно. 
* * *
Моя дорогая Ольга! 
Сегодня у меня большая радость: получил твое письмо с фото. если бы ты знала, как далеко я сейчас забрался. И вдруг письмо, да еще с фотографией. Сердце переполняется потоками чувств, которых не выразить в простых словах, и вот - стихотворение: 
Над фотокарточкой любимой
Я узнал глаза твои, родная,
Этих губ знакомых очертанье,
Эта встреча на переднем крае
самое чудесное свиданье.
Я на миг забылся, вспоминая
То, что позабыть не в состоянье...
Ты же знаешь, на переднем крае
Очень редки нежные свиданья.
Я забылся, взор твой синеокий
И твою улыбку вспоминая.
Где-то далеко ты на востоке,
Я ж иду на запад, наступая.
Я вхожу в сожженные селенья...
Все длинней меж нами расстоянье.
Я иду дорогой наступленья
К нашему грядущему свиданью...
Как мне отблагодарить тебя, Оля! 
Какое хорошее, чудесное у тебя сердце. Я тебе причинил столько горя, а ты забыла все обиды. Нет, я недостоин твоей любви! Ты лучше прокляни меня. Я это приму как должное. 
Как с вашей поездкой в Сумы? Не нужна ли тут моя помощь? Напиши, не стесняясь. 
О себе - коротко. Жив, здоров и даже бодр... 
...На десять минут прерывал письмо. Началась сильная бомбежка, и пришлось лезть в щель (фронтовики тоже боятся смерти). 
Сочинять я сейчас почти ничего не сочиняю. Не до этого. Прошу тебя, пиши почаще. 
А главное - выздоравливай. Что ты придумала болеть! Будь счастлива. 
С приветом - Михаил. 
29 августа 1944 г. 
Трансильвания. 
* * *
Милая Оля! 
Получил твое письмо от 26 августа, посвященное трехлетию нашего с тобою знакомства. Оно, это твое письмо, нашло меня в Северной Трансильвании, в глубине Карпатских гор. Черт возьми, как часто бьется сердце!.. Почему? Не знаю, я ничего не знаю... 
Перед глазами бегут строчки: "Здравствуй, жизнерадостный, веселый - с вечною улыбкой на устах..." 
Про кого это? Неужели про меня?.. Боже мой, тогда я - это не я, я не узнаю себя. Где она, эта вечная улыбка?.. Не ее ли унесла смерть брата?.. (Брат мой, Алексей, погиб под Ельней в конце сентября 43-го года, а я узнал об атом уже за Днепром, уже на подходе к Румынии. - М.А.) 
Или она испугалась страшного, исковерканного лица друга, которому я, кровяня пальцы, мертвые очи смежал? Или она покинула меня в миг, когда смерть в образе немецкого танка мчалась прямо ко мне?.. Только нет ее, этой улыбки, нет ее больше!.. 
Сегодня я снова хоронил своего друга, с которым воевал вместе от самого Дона. Как тяжело погибать, когда победа вот-вот настанет... Так вот может оборваться и мой след где-нибудь в долинах Венгрии или в горах Чехословакии... Нет, мне очень хочется жить, а еще больше - переступить рубеж страшной, черной, демоновой страны, откуда пришла для миллионов честных, добрых и умных людей моей Родины смерть. В Германию я хочу войти! 
Я не пессимист. Наоборот, я понял жизнь и очень люблю ее. Но сердце мое потрясено увиденным. Разум мрачнеет, когда думаешь, что такое могут творить существа с человеческим лицом... И мне хочется заглянуть в самую утробу, где зрели эти страшные существа. Заглянуть, плюнуть и уничтожить это дикое гнездо! 
Тут не приходится поднимать голову, чтобы посмотреть на облака или тучи: прохладные, то хмурые, то белые и перистые, они скользят у наших ног. Куда забрались! Хмуры, мрачны Карпаты. Да ничего! С них лучше видна наша победа! Много всякого видено и пережито. Мимо меня промелькнула Румыния с ее садами и миллиардами всевозможных паразитов, с ее грязью, вонью в деревнях и обманчивым блеском городов - вот какой останется в памяти моей Румыния. 
Там можно иметь сотни голов скота и быть несчастным. 
Приближаюсь к Венгрии. Какие еще зрелища откроются перед моими глазами? Чем еще изумится мой беспокойный характер?.. 
Да, об улыбке. Она изредка приходит ко мне, но какая-то уж слишком вялая. Но это пройдет, как только кончатся все эти ужасы. А пока в глазах моих (так говорят мои товарищи) постоянно сверкают злые огоньки. 
Ну, до свиданья, Оля. Будь счастлива. Привет папе, маме и бабушке. 
Мих. Алексеев. 
14 сентября 1944 года. 
Трансильвания. 
* * *
Ольга Николаевна! 
Мой добрый, умный товарищ! Вот уже четвертый год ты терпеливо и внимательно следишь за мною, за моим ростом и моими боевыми делами. Ты вместе со мною радуешься моим успехам и переживаешь горечь моих неудач. Ты осталась верной мне, когда я причинил тебе большую боль. Ты любила меня даже в то время, когда меня нужно было ненавидеть... Скажи, чем отблагодарить тебя? 
Ты на протяжении трех страшных, суровых лет была моим неизменным спутником. И твои умные письма были нужны мне, как ласковая, теплая ладонь девушки-сестры на воспаленной голове тяжело раненного бойца... 
Вот и сейчас, в минуты нахлынувших на меня горячих мыслей, я вновь обращаюсь к тебе, как к человеку, которому я наиболее понятен и дорог. 
Сегодня, в горах Северной Трансильвании, пришла выписка из приказа о награждении меня четвертой правительственной наградой. Подумай только, Ольга, четвертой!.. Значит, не зря мок в землянках. Значит, оценили мой солдатский труд. Значит, не придется краснеть перед Родиной! 
Родина!.. Я нигде еще с такою силою не ощущал значения Родины, как вдали от нее. Вот сижу сейчас в роскошной комнате помещичьего дома. Над окном свисают огромные янтарные гроздья винограда. Да только не мило все это! 
Что значат все эти виноградники против жгучей крапивы возле захудалого отчего дома недалеко от Волги! Милый край! Где ты остался со всеми твоими "прекрасными лужами" и дорожными ухабами? Где ты, край, в котором проводил я свои грешные дни?.. А оказавшийся рядом со мною гвардии рядовой Александр Гончар (будущий знаменитый писатель Олесь Гончар. - М.А.) вот с таким же чувством думал о своей ридной Батькивщине, когда писал: 
Сереют доти чужи навпроты
Ничего бильше нема.
А там десь дома весна знакома
Зелени руки пиднма.
В зеленой стране Румынии я, так же как и мой однополчанин, не видел этой весенней зелени. Я не хотел ее видеть. Передо мной маячили серые доты только их я видел. Только затем я и пришел в эту страну, чтобы никогда больше не было этих проклятых дотов. 
Я могу восхищаться красотой той или иной страны. Но никогда этой красоте не удастся обольстить мое русское сердце. Я никогда не полюблю ее. Я не понимаю русских людей, которые проживают за границей. Как не загложет их звериная тоска по Родине?! 
Мне, солдату, и то, бывают случаи, хочется встать на четвереньки, задрать кверху нос и завыть по-собачьи... Ты понимаешь, Ольга, собачью грусть? 
Только кончится война, сразу же поеду домой. Напиши свои мысли об этом. 
Желаю тебе доброго здоровья. Привет всем. 
4.Х.44. 
Мих. Алексеев. 
Удивительная женщина эта Ольга Николаевна Кондрашенко! 
Будет справедливо в высшей степени, ежели я и завершу эту исповедальную для нас обоих документальную маленькую повесть ее, Оли, Ольги, Ольги Николаевны, письмом, вообще уж потрясающим: 
Ужгород, июнь 2002 года. 
Миша, здравствуй, славный мой! 
Подготовлена следующая партия твоих писем, написанных в тяжкие времена - годы Великой Отечественной войны. Среди них особенно дорогие и близкие моему сердцу, принесшие мне много радости и счастья, вселившие в мою душу веру, надежду, любовь, вдохновившие меня на жизнь, полную интереса. 
Итак, друг мой сердечный, передо мною твое письмо от 29 января 1943 г. Прошло более полувека со дня его получения, а я как бы вновь переживаю состояние, которым была охвачена в тот незабываемый день. Однако событием это оказалось не только для меня и моих родителей, что вполне естественно и закономерно, но даже и мои друзья были взволнованны и очень активно и своеобразно отреагировали на происшедшее. Быстро решили заказать кольцо (в годы войны золото обесценилось, потому ювелир сделал колечко за двести рублей - почти за столько, сколько стоила на рынке буханка хлеба). Конечно, дело не в стоимости (это между прочим), а в том, что, надев таковое мне на палец, заявили, что с этого момента я обручена и принадлежу только одному человеку и, что бы с ним ни случилось, связана с ним судьбой навсегда, то есть с тобою, мой любимый! Такого же мнения была я и сама, когда давала тебе в ответном письме свое согласие, поэтому мужем своим считала только тебя, Миша, а не кого-то другого. Пусть такое покажется кому-то смешным, глупым, неправдоподобным! Возможно, люди правы в своих умозаключениях. Может быть, моя позиция и мое решение по этому вопросу заслуживают порицания или осуждения- не отрицаю. Со стороны, говорят, виднее - возможно, так и выглядит эта история, когда расцениваешь ее разумно, подходишь к ней здраво, с умом. И все же для меня лично, с моей преданностью, привязанностью к тебе - такое было нормальным явлением... 
Я никогда первой не шла на сближение, не проявляла бурно своих чувств, однако если таковые во мне рождались, то они были сильными и постоянными. Мама не раз, особенно в последние годы жизни, восклицала: "Господи, что же за репей у меня родился?!" Вот и к тебе, дружочек, привязалась на всю жизнь... А зачем? Какую радость ты мог испытывать от этого, имея семью: любимых жену и дочерей? Да и сейчас с тобой женщина, которую любишь и счастлив с нею... Моя судьба оказалась менее удачной и счастливой, но она, как говорят, злодейка, и от нее никуда не денешься. Главное, что ты остался жив, находясь в страшном аду Сталинградской битвы, да и дальнейшие сражения были не менее страшными и опасными. Что тебе удалось осуществить свою заветную мечту - стать писателем, причем известным, признанным, любимым, хотя, я прекрасно понимаю, досталось признание большим трудом, можно сказать, титаническим, на пути встречалась масса огорчений и горьких обид, всякого рода несправедливостей, что, пожалуй, самое страшное, однако ты, друг мой дорогой, пережил и много радостей, когда тебя хвалили, восторгались тобою, признавали твой незаурядный талант. 
Что ж, Мишенька, рада за тебя, желаю дальнейших успехов! 
Ольга.