Всё Что Есть Испытаем На Свете

Начальник 8-го отдела НИИИАМ 
подполковник медицинской службы 
Яздовский В.И.
Я и по сей день не могу понять, почему Люба не сказала правду?
Если боялась, что раскроет государственную тайну, то в то время уже завеса над тайнами подобного рода была приподнята.
Наверное, она не хотела говорить только кусочки из того, что она могла сказать.
Вернее всего, что она не хотела греться в лучах чужой славы, тем более, что слава Валентины Терешковой была слишком приукрашена, а рассказывать правду Люба не хотела, чтобы никто не подумал, что она это делает из зависти.
Так или не так можно узнать, наверное, у её дочери. Но где я смогу её увидеть?
Прыжки на соревнованиях начались 21 июля. На этих соревнования в зачёте не было групповых прыжков на точность приземления, а только одиночные. Первый прыжок совершался с самолёта АН-2 с высоты 600метров.
Прыжки на точность приземления в ту пору были очень зрелищными.
Разброс в результатах был очень большой, от нескольких метров у мастеров и до нескольких сот метров у неудачников и новичков, чего на соревнованиях нет сейчас. Результат больше метра уже плохой, и зрителям не видно заранее ожидаемого результата, а только слышно, когда по радио объявят сколько сантиметров кто "дал".
Прыжки на точность всегда начинаются с пристрелки. Группа парашютистов (пишу как было раньше) поднималась в воздух. Сначала из самолёта выбрасывался пристрелочный небольшой парашют "Ванька", а по тому где он приземлится, лётчик делал поправку и выбрасывал парашютиста на парашюте с круглым куполом. Обычно это были новички, они выпрыгивали из самолёта и разводили в стороны руки что бы с земли могли убедиться, что он не управляет куполом.
Согласно жребию наша команда прыгала первой. Расчёт и команду на выброску производил Курылёв, я прыгал первым. Пилотом самолёта был
Григорий Кузьмич Мартыненко. Он издалека зашёл на курс, и Курылёв стал командовать:
– Левее, ещё левее! – пилот чуть-чуть отклонялся от намеченного курса, считая, что он верный, но Курылёв продолжал:
– Ещё леве-е-е!
Кузьмичу это надоело, и он значительно изменил курс и дал звуковой сигнал – сирену -"приготовиться.
– Пошёл, -сказал Курылёв и легонько толкнул меня в плечо.
Я выпрыгнул, парашют раскрылся очень быстро, я почувствовал сильный толчок и увидел над собой круглый шёлковый разноцветный купол своего парашюта. Посмотрел на землю, чтобы сориентироваться, куда меня сносит ветром, и убедился, что в круг диаметром 150 метров я не попадаю. Тем не менее я попытался, подтягивая стропы, управлять куполом, но всё бесполезно. Я был вк – вне круга. Та же участь постигла нашу команду.
Конечно, от меня чего-то большего ожидать было трудно, но я не расстраивался. Я стоял и смотрел, как работают в воздухе другие, прислушивался, что говорят мастера, спрашивал у других и со мной охотно делились.
В тот же день состоялись прыжки на задержку в свободном падении на 30 секунд. Нужно стабильно пропадать и вовремя открыть парашют.
За точное время раскрытия и стабильное падение давалось по 100 очков.
Я уже говорил, что начальник аэроклуба запретил мне прыгать с секундомером, но выдержать за 39 секунд точное время очень трудно, ошибка доходит до одной секунды, и я решил прыгать с секундомером.
Прыгали мы уже без Лебедева, он немного травмировал ногу и его поставили на предпрыжковую проверку парашютов. Прыгали мы из одного самолёта с Митиным, Володей Бутовым, одесситом Евгением Олимповичем.
Я по сигналу пилота отделился от самолёта, волнения как не бывало, лёг на воздушный поток, раздвинул руки и ноги, скорость нарастала. Я падал абсолютно стабильно. Теперь бы ещё вовремя раскрыть парашют. Я внимательно слежу за секундомером, закреплённом на левой руке,. Вот стрелка подходит к 30 секундам.Внимание- 29,5 -
29,8 – 29,9 -пора! И я, вместо того, чтобы дёрнуть за кольцо нажимаю кнопку секундомера и останавливаю его, как это делал на земле при тренировках в устном счёте. Но тут же спохватываюсь и дёргаю за кольцо. Парашют плавно раскрывается. Судьи на земле засекли время раскрытия 32,5 десятых секунды. Это был спасительный результат. Если бы я открыл парашют на одну десятую секунды позже, то результат всего прыжка аннулировали бы.
За стиль падения я получил 100 очков, что на тех соревнованиях было редкостью. Если бы я открыл парашют в пределах одной секунды, то попал бы в финал. Надо сказать, что даже многоопытные спортсмены в те времена не все умели хорошо и стабильно падать. Тогда только осваивалось стабильное свободное падение..Когда читаю воспоминания парашютистов-испытателей прыгающих с больших высот, то некоторые из них владели неуправляемым стабильным падением, а стоило им сорваться в штопор или беспорядочное падение, остановить его они не могли.
Управляемое свободное падение является камнем преткновения даже хороших парашютистов. Я не знаю, насколько люди боятся его, но они настолько скованы, что не могут подчинить своё тело и свои руки и ноги правильно двигаться, так и кувыркаются в воздухе до раскрытия парашюта. С улучшением методики тренировок и усилением психологической подготовки, сейчас мало спортсменов, не умеющих управлять своим телом, но они есть.
Вечером того же дня многие участники собрались на крыльце с торца здания. Сколько раз я участвовал в соревнованиях в Киеве, на этом крыльце всегда собирались по вечерам петь под гитару, рассказывать анекдоты и байки, послушать опытных спортсменов и вообще отдохнуть после тяжёлого прыжкового дня. В те первые свои соревнования меня постоянно охватывало радостное возбуждение, которое можно сравнить
(не смейтесь) с таким же настроением, описанным Л.Н. Толстым, на первом балу у Наташи Ростовой. Мне было всё интересно, всё меня веселило и смешило, все люди вокруг меня были замечательными и мир прекрасен. Когда я вспоминаю дни всех своих парашютных соревнований, я в душе улыбаюсь и на некоторое время забываюсь и вижу, нет чувствую себя молодым и хочется продлить это ощущение молодости и радости. И мне это удаётся. Я сейчас вижу знакомые мне лица, вижу их улыбки и слышу голоса.
Напротив меня сидит Кузьмич и рассказывает, как на чемпионате мира он вывозил на выброску спортсменов. У Кузьмича был высокий голос, иногда срывающийся. Все шипящие буквы, вернее звуки, он произносил с чуть заметным присвистом, а вместо звука "Ы" говорил
"И", в глазах у него была лукавинка, он серьёзные вещи рассказывал с юмором, смешные серьёзно и слушать Кузьмича по каждому поводу было просто интересно, даже если его рассказ ты уже слышал несколько раз.
Сейчас он рассказывал о соревнованиях во Франции. Для нас рассказ человека, побывавшего в Париже, был равноценен рассказу очевидца
Куликовской битвы или Бородинского сражения, так как за границу тогда никто не ездил, а первые репортажи наших корреспондентов из
Америки мы услышали только в 1957 году.
Я, возможно, перепутаю некоторые его рассказы хронологически, но суть их я запомнил хорошо:
– Ви представляете, у них во Франции мужские туалеты находятся прямо на улице. И они открити. В Париже, прямо в центре города. на
Елисейском поле, так называется улица, там когда-то било поле барона
Елисея, – кто-то хочет вставить фразу, но Кузьмич ему не даёт:
– Если ти такой умний, то поедь в Париж и расскажи там кто такой
Елисей, а меня не перебивай. В Москве тоже есть на улице Горького
Елисеевский гастроном, так это того же Елисея был до революции магазин. В Париже много всего русского. Там есть мост с золотыми орлами на колоннах, називается мост Александра, не помню какого,
Второго или Третьего. А тебя, будешь перебивать, я отправлю в
Парижский Дом инвалидов. Там такая красивая церковь с золотим
Куполом, как у нашей Софии. Так вот, в самом центре, как у нас на
Крещатике, отгорожено место широкой доской так, что только закрывает задницу и срамное место. А весь ти снаружи. Вот мужики заходят туда и справляют нужду.