Каменное сердце
Однако угля под рукой не оказалось. Имелись только покой и тишина.
– Ладно, раз ни попить, ни пожрать не получается, попытаюсь хоть отоспаться на первое время, – решил Середин и, полулежа устроившись в углу, закрыл глаза.
Почти сразу – словно тюремщики ждали за дверью этого момента – загрохотал засов. Вниз спустились двое упитанных, в возрасте, мужчин, с ног до головы облаченных в войлок: войлочные расшитые сапоги, свободные штаны из мягкого войлока, выцветшие войлочные распашные халаты, под которыми были видны короткие, чуть ниже пояса, жилетки, покрытые яркой вышивкой и опоясанные широкими ремнями. Головы венчали остроконечные войлочные же шапки, правда, отороченные по кругу густым песцовым мехом. Шеи обоих подпирал высокий ворот шелковых рубах, выпирающий из-под прочих одеяний. Смуглые морщинистые лица, тонкие китайские усики и бородки. Прямо братья-близнецы. На вид обоим было уже под пятьдесят, и с такими визитерами Олег без труда справился бы голыми руками – не будь они прочно связаны за спиной.
– Откель вы пришли, несчастный? – без предисловий спросил один из его пленителей. – Кто твоя женщина?
– Она ведьма? – перебивая товарища, поинтересовался второй. – Кто из богов стал ее покровителем?
– Коли поговорить хочется, – скривился Олег, – напоите сперва, накормите, руки развяжите.
Гость в синей жилетке откинул подол халата, снял с пояса плеть и несколько раз хлестнул Середина, норовя попасть по лицу. Спасая глаза, ведун отвернулся, но шею и щеку все равно обожгло болью.
– Теперь ты сыт? – спросил мужчина. – Отвечай! Она ведьма? Какому духу она приносит свои жертвы?
– Как вы догадались? – простонал Середин, лихорадочно соображая, что бы такого правдоподобного соврать, чтобы ему развязали руки.
– Она ходит в странных одеяниях, ест ведьмины грибы, говорит на неведомых наречьях, пляшет странные танцы и видит духов леса, – перечислил тот, что носил жилетку черного цвета. – Шаманка сказывает, что ее устами глаголят боги.
– Я тоже ношу такое сари, – тут же вспомнил Олег. – Оно под одеждой. Развяжите руки, я покажу.
Синежилеточный мужик тряхнул плетью, перехватил ее ближе к ремню, наклонился, раздвинул на Середине полы налатника и кивнул:
– Верно… Ты ее раб?
– Ее зовут Роксалана, служительница Маркетинга. Она дочь великого Менеджера, повелителя Роксойлделети. – В голову ничего не лезло, и ведун рассказал правду.
Гости переглянулись. Разумеется, половины слов они не поняли, но эпитеты «великого» и «повелителя» не могли не произвести на туземцев впечатления.
– Я ее верный слуга и хранитель, – продолжил ведун. – Дозвольте мне вернуться к своей госпоже, преклонить пред ней колени и продолжить свою службу…
«Хоть горшком называйте – только руки развяжите!» – добавил уже мысленно Олег.
– У нее ныне и без тебя слуг хватает, – недовольно буркнул синежилеточный. – Шаманка ни на шаг не отходит. Охрамира дурным воем отгоняет, нового идола в святилище обещает поставить. Вещает про посланницу великой праматери Суджер, голос Уманмее.
– Они не знают, как правильно ей служить! – мотнул головой Середин. – Я прошел с госпожой половину мира, только я достоин умасливать ее ноги и подносить ей кушанья!
Мужчины одинаковым жестом отмахнулись, повернулись к дверям.
– Если не дадите пожрать, я просто сдохну, – пообещал им в спину ведун. – Будете тогда советов у своей шаманки спрашивать.
– Нам не нужны советы рабов, – бросил через плечо один из посетителей, и дверь закрылась.
– Уроды, – вздохнул Середин. – Вот скопычусь, протухну здесь – будете знать. Хрен вам будет, а не погреб.
Спустя пару часов стало ясно, что угроза возымела действие. В поруб спустился широкоплечий туземец с загорелым до черноты лицом и большущей пастью, напоминающей трещину на перезрелом капустном кочане: торчащие во все стороны зубы и неровные, широкие, морщинистые губы. Одет он тоже был в войлок, но и халат, и шапку, и жилетку и даже голенища сапог оторачивал дорогой соболий мех. В одной руке тот держал деревянную миску, в другой – глиняную крынку.
– Давно бы так, – обрадовался ведун. – Развяжи мне руки. Перекушу, потом…
Договорить Олегу не дал сильный удар ногой по лицу:
– Заглохни, кулой! Ты крал добычу у меня, знаменитого Миргень-Шагара. Ты сдохнешь. Я порежу тебя на куски и разложу твое мясо по капканам. Лишь любопытство Джайло-Манапа и мудрого Радозора ныне отодвинуло твою участь. Но я могу пока взять твою руку или ногу, выродок. Говорить ты можешь и без ног. Помни об этом, кулой!
От второго удара Середин увернулся. Продолжать избиение его кормилец поленился и ушел, оставив наедине с щедрой порцией подкисшего и пересохшего, с вкраплениями плесени творога и налитой до краев в крынку водой.
Обед превратился в подобие циркового представления. Пытаясь удерживать зубами край кувшина и одновременно пить, Олег вылил себе за ворот половину воды. Творог со дна пришлось вылавливать языком. Хорошо хоть, не видел никто такого позорища. Расправившись с угощением, ведун раздавил телом крынку и попробовал перетереть путы об острые края осколков – но не тут-то было! Веревок он не видел и не чувствовал, руки еле двигались, глина крошилась. К тому же живот начало скручивать приступами острой рези. Похоже, после нескольких дней голодовки закинутая внутрь порция показалась желудку до обидного маленькой.
А потом про пленника забыли почти на двое суток. Когда дверь открылась снова, Олег лежал на полу уже в полубеспамятстве, воспринимая окружающий мир через пелену отрешения, словно бредовый сон. Во рту пересохло, язык совсем не шевелился. Увидев над собой лицо с тонкими усиками, Середин усмехнулся. Он различал шевеление губ, догадывался, что у него опять пытаются что-то вызнать, но смысл слов совершенно не воспринимал.
«Так вам и надо, – скорее подумал, чем ответил он. – Сдохну, и ничего вы от меня не узнаете».
– Тебе было велено его кормить, Шагар! – рявкнул на капустнолицего охотника Джайло-Манап. – Или ты каимский колдун и умеешь возвращать мертвых?
– Он крал моих зверей! Он вор и кулой! Почему я должен содержать кулоя?
– Он слуга ведьмы! Кто еще скажет, чего она хочет от наших женщин? Или ты согласен жить с овцами? Он почти сдох, от него воняет! – пнул Олега ногой старик. – Сделай так, чтобы он смог говорить, или отправишься жить к своим зверям. Твое упрямство губит весь наш род!
Недовольно ругаясь, охотник ушел, но вскоре вернулся с новой крынкой, присел возле пленника, влил ему в рот примерно пол-литра молока, потом за шиворот выволок наружу, начал раздевать. Налатник, естественно, так просто не снимался – Миргень-Шагар без колебаний распорол тонкие ремешки, что стягивали локти, сдернул меховую куртку, распорол вдоль штанин и содрал шаровары. Потом омыл тело пленника: выплеснул на Середина три ведра холодной, как лед, колодезной воды. Эта встряска полностью вернула Олега в разум. Он закрутил головой, попытался приподняться на локтях – но руки не то что не подчинялись, ведун их вообще не ощущал. Видел, что лежат по сторонам, но не мог шелохнуть даже пальцем.
– Мальго, Петран, – подманил к себе двух босоногих мальчишек охотник. – Соломы у юрт соберите, в ледник киньте. Я сейчас этого бродягу домою, так чтобы было куда положить.
На Олега обрушилось еще ведро воды, после чего охотник кинул сверху налатник и сари и куда-то ушел.
Вокруг, в поселке, тем временем продолжалась размеренная спокойная жизнь. Судя по многочисленным юртам, это был род каких-то кочевников. Несколько срубов означали, что здесь, в тихой долине, находилась зимовка племени. Сюда пригоняли стада, когда зима покрывала снегом высокогорные пастбища и неудобья. Сюда возвращались люди, здесь заготавливали на зиму сено, выращивали зерно и овощи, здесь забивали лишнюю скотину, чтобы не кормить ее голодными месяцами, здесь наполняли мясом и зерном ледники, погреба, лабазы и схроны. А весной, когда начинали зеленеть травой окрестные земли, кочевья расходились в стороны, оставляя возле пашен и опустевших складов десяток-другой работников. И так – до новой зимы.