Каменное сердце
– Ночь и день завтрашний отшагаю, – прикинул он, – отосплюсь, а там можно и не таиться. Не станут же они из-за одного беглого раба дозоры во все стороны на день пути рассылать? Да и управлюсь я с маленьким дозором. А для больших разъездов в стойбище людей не наберется.
Разумеется, это означало еще не менее полутора суток без еды. Но после сегодняшнего ужина ведун был уверен, что вытерпит.
Вскоре после полудня берег пошел вниз, и спустя некоторое время Середин выбрался на край обширного болота. Солнце уже успело здесь хорошенько потрудиться, и вместо ровного ледового поля путник увидел перед собой черный торфяной ковер с десятками блестящих ледяных проплешин, окаймленных водой. Весна стремительно превращала вязи из удобных дорог в смертельные ловушки. С другой стороны – на теплой влажной земле тут и там желтели первые цветки вездесущих одуванчиков. Травки не самой вкусной – но вполне съедобной.
Вырубив мечом прочную слегу, Олег двинулся к зеленеющему впереди, в полукилометре, островку из сосен и высоких берез. Прощупывание топи перед каждым шагом отняло немало времени, но когда через полчаса беглец с облегчением растянулся среди ивовых кустов, он наконец-то ощутил себя в безопасности.
– Сюда погоня точно не сунется, – сладко потянулся ведун. – Так что можно и передохнуть.
Полчаса у него ушло на обустройство лежака из лапника, еще столько же – на сбор сухого валежника. Вытряхнув из поясного мешочка горсть наконечников для стрел, Олег нашинковал в него салат из одуванчиков, заморил червячка, потом там же вскипятил воды и вытянулся на подстилке, закинув руки за голову:
– Ну что? Жизнь, вроде, налаживается.
– А добрая женщина по твоей вине томится в неволе.
Едва не подпрыгнув от внезапности, Олег сел, подтянул поближе меч.
– Это Роксалана добрая женщина? – Он сплюнул прилипший к зубу кусочек одуванчика. – Эта зараза, которая приказала меня убить, которая переломала мои и чужие капканы, которая нажралась поганок и ухайдакала меня так, что я погони не заметил? В гробу я видел таких доброжелательниц!
– Ты должен ее спасти.
– А она уже спасена, берегиня. – Середин зевнул и снова вытянулся на подстилке. – Ее ценят и уважают, ее считают пророчицей, гласом богов. Внедряют в массы ее учение об этом… Э-э-э… Ну, когда женщина получает право таскать шпалы, а мужики – рожать детей. А, вспомнил. О гендерном равенстве.
– Шаманка кормит ее одним только ведьминым грибом и заставляет прыгать в огонь.
– Насколько я помню, она занималась тем же самым безо всякого принуждения.
– Но от этого гриба она умрет еще до новой весны! Его нельзя есть так много! Его вообще нельзя есть!
– Слушай, наяда, – передернул плечами Середин. – Тебе не зябко в такую погоду голышом шастать? На тебя смотреть холодно!
– Мне казалось, смертным нравится видеть меня именно такой, – пожала плечами хранительница леса, обошла вокруг костра… И внезапно оказалась почти на голову выше, темно-каштановые волосы собрались на затылке, тело скрылось под плотным парчовым платьем, возраст на вид увеличился лет до тридцати. – Так лучше, смертный?
– Солиднее, – признал Олег.
– Теперь ты спасешь Роксалану из неволи?
– Далась она тебе, берегиня! Чего ты о ней так печешься?
– У нее доброе сердце, смертный. Впервые за многие, многие века я увидела человека, который не хватал все, до чего мог дотянуться, а оберегал это. Она предпочла страдать от недоедания сама, но не тронула ни единой живой души. Спасла тех, что попались в силки и капканы. Мучилась голодом, но отказалась причинять боль другим.
– Мучился я, – поправил ведун. – А она как раз лопала от пуза. Сказать, что именно?
– Это все ведьмин гриб. Он одурманивает разум и насылает дурное веселие.
– Ну да, конечно, – кивнул Середин. – Во всем виноват наркотик. А те, что пьют или колются – это белые и пушистые ангелы. Несчастные жертвы. Даже когда кого-то режут или калечат.
– Она же не убила тебя, смертный!
– У нее просто не получилось. – Он зевнул и закрыл глаза. – Она сделала свой выбор. Все! Теперь каждый за себя.
Поутру ведун растопил себе еще немного воды, остатками залил угли и двинулся дальше – через болото к новому островку, потом еще к одному и через три часа вышел на сухой каменистый берег. Ориентируясь по солнцу, он направился на север, перевалил холмы, увенчанные острыми скальными уступами, начал спускаться через удивительно чистый сосновый лес – ни валежника, ни сухостоя, ни ломаных деревьев. Неожиданно краем глаза он ощутил движение, повернул голову… На камушке сидел бородатый пузатый малыш полуметрового роста, лохматый, в кожаном костюмчике, и ковырялся в сапоге с широкими отворотами. Ведун замер, поняв, что видит лешего – а эти шутники так просто никому на глаза не показываются.
– Чего вытаращился? – недовольно буркнул тот, не поворачивая головы. – Шишка под пятку попала.
Малыш снова натянул сапог, притопнул, встал, повел плечом. Лохматые волосы оказались серым мхом, ноги – кривыми корневищами, а сам леший – обычным еловым пнем. Олег свернул, подошел ближе. Тронул мох рукой. Пень как пень.
– Привиделось, что ли?
По уму, этой нежити не мешало бы оставить небольшой подарок, подношение – но Середин ныне был гол как сокол, а потому просто пожелал пню доброго лета и двинулся дальше, вниз по склону, пока не услышал громкое ржание. Ведун замедлил шаг, начал красться вперед уже не открыто, а прячась за деревьями, и вскоре увидел небольшой, на сотню голов, табун, ощипывающий молодую травку на открытом солнцу южном склоне.
– Южный… – уже вслух недоуменно повторил он. – Солнце напротив, освещен до самой подошвы. А шел я на север… Так какого лешего?
Над ухом кто-то громко хихикнул. Ведун оглянулся, никого не заметил и стал спускаться дальше. Уже через минуту он разглядел дальше, вниз по ущелью, десятка три юрт и несколько низких срубов, присыпанных землей. На северном склоне, на высоте метров пятидесяти, над поселком возвышалась площадка с отвесными скальными краями. Там тоже стояла юрта, больше похожая на индейский вигвам, над ней вился слабый дымок. На самом краю Середин разглядел каменную бабу: плечи, голова, зеленый венок на шее. Другие истуканы, скорее всего, стояли дальше.
– Вот проклятье… Я что, ходил по кругу?
– Ты должен ее освободить, – тихо сообщила ему женщина в парчовом платье и опустила веточку, чтобы святилище стало лучше видно. – Сейчас она спит, но шаманка уже варит для нее грибы. Она насушила их много, очень много. Хватит, чтобы убить Роксалану еще до первого снега.
– Какая заботливая! Интересно, наяда, а почему здешние кочевники решили, что эта глупая наркоманка пророчица?
– Когда она говорила, смертный, к ней слетались птицы и бабочки. Когда она останавливалась, у ног ее вырастала трава и распускались цветы. Да еще этот ведьмин гриб… Он делает человека странным.
– Птицы? Бабочки? Цветы? – усмехнулся Олег. – Интересно, откуда у нее взялись такие таланты?
– Я видела, как смертные бьют тебя. Слышала, что они желают убить тебя, замучить. Я испугалась за добрую женщину и послала к ней птиц. Смертные увидели ее, увидели птиц, удивились ее речам и решили, что она – один из духов леса.
– За нее ты, значит, испугалась? – неприятно кольнуло Середина. – А меня зарежут – так это ничего?
– Никто не вечен, человек. Каждому начертано подойти к концу. Кто-то умирает, кто-то благодаря этому продолжает жить, кто-то рождается, чтобы занять место умершего. Зачем мешать неизбежному? Таковы законы мироздания.
– Что же ты Роксалану спасаешь?
– Она необычная женщина, смертный. Ее душа возвышенна и жертвенна. Она должна жить. Она не такая, как ты, ее нужно беречь.
– Вот и береги, – прикусил губу ведун. – А у меня дела.
Он развернулся и быстрым шагом начал подниматься обратно в гору. Спустя полчаса по уже знакомой седловине ведун перевалил гребень усыпанного валунами взгорка, стал спускаться с другой стороны – и вдруг заметил высоко на сосне, на нижней ветке, бородатого малыша, беспечно помахивающего ножками в коротких ботфортах. Олег наклонился, подобрал шишку, а когда выпрямился – в кроне было уже пусто. На месте лешего сияло ослепительное солнце. То есть – било своими лучами прямо в лицо.