Слово шамана (Змеи крови)
— Взялись все за веревки! — на этот раз командовал Памук-мурза. — Натянули. Теперь приготовились, и все вместе… Одновременно… На-авались!!! Давай, давай! Толкай! Сильнее толкай!
— Тяни, неверные! А ну тяни, проклятые Аллахом! Тяни! — выхватив меч, эмир сбежал к гребцам. — Силы нет? Силы не стало? А ну, навались! Сильнее! Еще сильнее. Не отлынивать, негодяи!
Он взмахнул нимшей — голова одного из невольников подскочила вверх, после чего покатилась вниз по берегу, и плюхнулась в воду. Тело свалилось на песок и задергалось, суча ногами.
— Работать разучились? Я научу! — эмир размахнулся мечом из-за головы и развалил следующего гребца пополам — от плеча и до паха. Но одновременно он рассек веревку, и сотни людей одновременно разлетелись в стороны, потеряв опору.
Эмир кинул нимшу в ножны, и предупредил:
— Если завтра галеры не будут на берегу, прикажу казнить каждого десятого, включая надсмотрщиков.
Однако своего обещания Гундюз не сдержал. Не добившись того, чтобы галеры вытащили гребцы, он уговорил татар дать ему лошадей, употребил все имеющиеся веревки, чтобы дотянуть их до конских седел, загнал гребцов в воду, где они пытались вытолкнуть галеры снизу вверх, но так ничего и не добился…
Спустя две недели ежедневных попыток, окончательно убедившись, что преодолеть волок у него не получится, эмир Гундюз повернул назад и третьего июля бросил якоря возле Азова, отписав покаянное письмо в Стамбул и ожидая новых приказов или заслуженной кары.
Тем временем Касим-паша продолжал успешно двигаться вперед. Сразу за головными разъездами, шел, указывая дорогу, Башир-мурза, чей род кочевал в здешних местах уже не первое поколение. За четыре дня войско дошло до Небольшого степного селения Дербеты, откуда повернуло вдоль длинной вереницы ядовито-горьких Сарпинских озер. Миновав самое протяженное, они отвернули в ровную степь, направляясь по прямой на самую Астрахань, до которой оставалось всего сто тридцать верст. Всего восемь дневных переходов.
Аллах благоволил своему воинству, и погода над степью стояла сухая и жаркая. Привычные к царящей в Египте или над Балканами жаре, янычары здешнее тепло переносили без труда. Высокие зеленые травы покорно ложились им под ноги, под колеса повозок и копыта коней. Медленно сдвигалось назад однообразное пространство — трава, трава, трава.
Истребив припасы вяленого и копченого мяса, янычары перешли на парное. Татары, забивая коней и разделывая их мясо на небольшие ломти, клали эти шматки под седла и так катались по полдня, после чего ели и нахваливали.
Многие пехотинцы не отказывались от такого угощения, благодаря чему на повозках оставался лишний запас сушеных фруктов, молотого зерна и орехов. Касим-паша специально воинов на мясо не уговаривал, но неожиданному подарку радовался. Мало ли чего? Может, лишний запас в походе еще пригодится. А не в походе — так он все равно найдет припасу достойное применение.
На восьмой день с самого утра военачальник начал привставать на стремена, надеясь выглядеть на горизонте речные воды и башни приморской крепости — или хотя бы воды самого моря, но надежды его не сбылись, хотя в этот день он и затянул с остановкой на отдых до поздних сумерек.
С таким же нетерпением османский чиновник всматривался вперед и на девятый день. К полудню десятого он направил своего коня к главе рода Башир.
— Где Астрахань, мурза? — недовольно поинтересовался Касим-паша. — Мы в пути две недели. С нашей скоростью, мы давно должны были пересечь Волгу.
— Похоже, вы идете куда медленнее, чем думаете, уважаемый, — пожал плечами татарин. — Еще один, два дня, и мы окажемся у города.
— Я не «уважаемый», а «досточтимый», — поправил степняка Касим-мурза. — А ты уверен, что мы не бродим по кругу?
— Если бы мы бродили по кругу, — невозмутимо ответил проводник, — то уже не раз наткнулись бы на свои собственные следы. А степь девственна, словно в ней отродясь не кочевало ни единого племени.
Касим-паша несколько успокоился, вернувшись к пешей колонне, и погрузился в мечты о том, какие награды и почести ему удастся получить от султана после освобождения Астрахани. Сладостных надежд хватило на два пути, но к вечеру третьего он опять помчался к ногайцам:
— Где Астрахань? — грубо спросил он, останавливаясь перед татарским мурзой.
— Впереди, — спокойно ответил степняк. — Слева Волга, справа море. Между ними крепость. Здесь невозможно заблудиться, Касим-паша.
— Я думаю, что ты обманываешь меня, дикарь, — погрозил мурзе пальцем военачальник. — Ты водишь меня кругами и зигзагами. Смотри, если в ближайшие два дня мы не выйдем к городу, я прикажу посадить тебя на кол, изменник! Понятно тебе? Два дня!
— Ты сперва найди здесь кол, османец, — сморщился татарин.
— Как ты разговариваешь с султанским пашой, презренный?! — зло прищурился Касим-паша. — Не испытывай мое терпение, дикарь. Два дня. Даю тебе два дня, чтобы вывести нас к Астрахани…
Но ногаец не выдержал даже этого срока. Утром военачальник обнаружил, что часть татар ночью ушла в степи. Причем вместе с Башир-мурзой от войска отделилось еще несколько племен.
В бессилии скрипнув зубами, паша доверился главе небольшого рода Бурул, и снова приказал двигаться вперед. На протяжении трех дней они питались парной кониной и питали надежды на скорое окончание пути — а утром четвертого обнаружили, что еще две трети ногайцев ушли, растворившись в бесконечных просторах степей.
— Почему ты остался, Яшкуль-мурза? — стараясь сдержать гнев, спросил Касим-паша последнего стоящего рядом с лагерем степняка.
— Я не остался, осман, — спокойно ответил тот, а за спиной мурзы, подняв к небу острия копий, нетерпеливо гарцевали его нукеры. — Мы с тобой одной веры, осман, и Аллах одинаково отвернул от нас свое лицо. Он не хочет, чтобы мы дошли к Астрахани. Земля отворачивается от тебя. Степь не хочет тебя принимать. Возвращайся назад, осман. Тебе не нужно здесь оставаться.
Дождавшись конца разговора, татары торопливо умчались на север, вслед за ушедшими еще ночью повозками, и янычары остались одни.