Молчание бога

– Знаете, Хорек... – внезапно сказал хозяин замка, открывая глаза.
Огонь отразился в его глазах, и святому отцу показалось, что эти глаза светятся. Адским пламенем, чуть не пробормотал святой отец. На звериное прозвище он давно перестал обижаться. Он не давал разрешения называть себя таким прозвищем, да его никто и не спрашивал. Просто однажды хозяин замка поинтересовался, знает ли его гость, что прихожане называют его за глаза Хорьком? Святой отец кивнул, собрался было объяснить, что пакостная эта кличка требует искоренения, но хозяин замка перевел разговор на другое, а потом оказалось, что иначе как Хорьком он святого отца не зовет. И возмущаться было совершенно бессмысленно. Тем более что и в инструкциях строго рекомендовалось не перечить этому странному... человеку ни в чем важном.
– Знаете, Хорек, – внезапно сказал хозяин замка. – А ведь вы совершенно напрасно тут тратите свои силы и таланты.
– Тут, это где именно? – осторожно поинтересовался Хорек. – В замке?
– Ну что вы, – усмехнулся Хозяин. – Какие таланты вы можете тратить в этом замке. Талант покушать, выпить, поиграть в шахматы? Поддержать беседу? Нет, тут вы никаких талантов не тратите. Тут вы их оттачиваете. И даже приобретаете новые. Вот, скажем, вы ловко научились делать вид, что вам не обидны некоторые мои замечания.
– Ну...
– А ведь обидно же, – Хозяин потянулся в кресле. – Но вы мужественно делаете вид. Эдакий многотерпеливый наставник... Или вот даже мудрецом прикидываетесь, мечущим бисер перед, извините, мной. А ведь бисер вы мечете не здесь, а вот там...
Хозяин указал пальцем в сторону открытого окна.
– В деревнях вы мечете бисер, в храме своем мечете... И вовсе не потому, что там живут свиньи или вы слишком уж тупы для своей службы... Да не спорьте вы со мной, – досадливо отмахнулся Хозяин, увидев, что Хорек хочет что-то возразить, – Не в вас дело. И даже не в них. Дело во всем этом...
Хозяин сделал движение руками, словно оглаживал невидимый шар перед собой.
– В этом мире все дело. В самой сути. Вы пришли к этим селянам и потребовали у них веры. Поверьте, сказали вы, и взамен получите царствие небесное. Что? Не так? А им оно нужно, это царствие небесное? Этим конкретным мужикам и бабам, которые если и молятся, то только о том, чтобы утонуло как можно больше кораблей... Царствие небесное... А что это такое? Там не работают? Так и они не работают. Делают что-то по дому. Они же прекрасно знают, что живут куда лучше, чем простолюдины на много дней пути вокруг, В Трех деревнях есть деньги. Деньги, святой отец. Вы знаете много сельских приходов, в которых на церковь жертвуют деньгами? Не пшеницей и вином, которые еще нужно будет продать, не овощами для святого отца или там жирными каплунами, а холодными гладкими монетами. И иногда даже серебряными. Серебряными! Вы сейчас много найдете свободного серебра вокруг? Даже в самом городе. Наконечники для стрел из серебра – да. Кинжалы из серебра – во множестве. Серебряные цепи, распятия – все что угодно. А вот монеты... Кстати, вы не задумывались, отчего так странно используют серебро?
Вопрос застал Хорька врасплох. Он как раз собирался отразить нападки на царствие небесное, а тут...
– Что вы сказали? – переспросил священник.
– Я спросил, отчего люди... – Хорьку очень не нравилось, как Хозяин произносил это слово «люди», отстранение и с некоторой иронией, – отчего люди стали ценить серебро даже выше, чем золото.
– Нет, – пробормотал Хорек. – Отчего же... И поговорка, вот, слово серебро, а молчание золото...
– Вы уверены, что верно ее трактуете? – осведомился Хозяин. – Вы уверены, что слово дешевле, чем молчание?
Хорек закашлялся.
– Не напрягайтесь так, святой отец, – засмеялся Хозяин и налил вино в кубок. – Выпейте вот, согрейтесь.
Хорек выпил залпом.
– Поверьте, все окрестности, каждый свободный или зависимый крестьянин на много дней пути полагает, что именно тутошние жители умудрились построить царствие Божие на земле в трех деревнях. Они не сеют и не жнут, а получают все готовое. Остается только высушить и употребить. Не так?
– Нет, – выпалил Хорек. – Не так, ибо...
– Ага, – кивнул Хозяин, – вы мне сейчас про второе пришествие и верблюда с игольным ушком. А им нужно про полную миску, кусок мяса и не по праздникам, а каждый божий день. Хотя слово «божий» в данном контексте можно опустить. Каждый день. Их кормят, одевают... И заметьте, ничего взамен не просят. Разве что я запретил резать уцелевших в катастрофах мореплавателей.
– И это зачтется вам, как...
– Да идите вы, святой отец, со своими зачетами, – засмеялся Хозяин. – Мне селян жалко. Детвора с рождения мародерством живет. Так еще и убийцами после становятся...
– А ведь это смертный грех... – подхватил Хорек. Попытался подхватить, потому что Хозяин тут же поинтересовался:
– Для убитых?
– Для убийц, – святой отец поджал губы.
Эти разговоры балансировали на самой грани греха. Или даже висели уже за гранью, над бездной. Над геенной огненной.
Громко треснуло полено в камине, выбросив сноп искр. Хорек перекрестился и опасливо посмотрел на Хозяина.
– О геенне подумали? – спросил Хозяин. Хорек промолчал.
– Ничего, спишем этот грех на меня. Тем более что вы сами обещали: мне зачтется. Как говорил один мой знакомый – минус на плюс...
– Что, простите?
– Как бы вам это объяснить... – Хозяин постучал пальцами по крышке стола. – Берем грех и кладем его на весы.
Хозяин показал руками, будто кладет что-то тяжелое.
– Чашка опускается. Потом берем подвиг во славу Божию и кладем его на другую чашу. И они уравновешиваются, будто пустые, будто не было ни греха, ни подвига.
Хорек набрал воздуха в грудь.
– Не сдерживайтесь, святой отец, – сказал Хозяин. – Говорите.
– Мне кажется, – чуть дрожащим от напряжения голосом произнес святой отец, – что за те пять лет, которые мы с вами знакомы, вы постоянно отягощаете одну из чаш ваших весов грехами. И она уже сейчас опустилась до самой земли, и вы...
– Стоп, – Хозяин поднял указательный палец. – Давайте будет последовательны. Если на обычные весы положить очень много... пусть грехов, то рано или поздно чаша дойдет до самого нижнего положения и перестанет опускаться, что бы там ни наложили еще.
– Она может оборваться! – выкрикнул Хорек.
– Тоже верно, – согласился Хозяин. – И из этого следует, что не следует ни слишком грешить, ни особо совершать подвиги и благие дела. Вторая чаша ведь тоже может оборваться... Нет? А кроме этого, вы не думаете, что когда-то я совершил нечто, что в глазах Рима перевешивает все грехи, которые я смогу совершить?
Сказано это было очень серьезно, так, что желание возражать пропало у Хорька совершенно. Что он, в самом деле, знает о своем собеседнике? Даже имя свое тот ему так и не открыл. А в инструкциях, пусть и не сказано прямо, но так и сквозит между строк, что можно Хозяину многое, даже такое, что и представить страшно. Действительно страшно Хорьку, хотя повидал он многое в своей жизни. Страшно, несмотря на то что он точно знает, почему так ценится серебро нынче.
И, словно опять угадав его мысли, Хозяин именно в этот момент спросил:
– А вы помните, что сегодня первый день полнолуния?
Хорек перекрестился.
– Не бойтесь, святой отец, – сказал Хозяин. – Полная луна – это всего лишь полная луна.
И был прав. Но только отчасти.
Полная луна. Боль, потоком льющаяся с небес, окрашивающая все вокруг в белый цвет. Камни возле дороги покрыты лунным светом, словно плесенью. Их тени извиваются и дрожат, словно пытаясь выбраться из-под леденящего давления лунного света. Скалы кажутся скользкими на вид, а дорога... Дорога словно вымощена серебряными слитками – жжет босые ноги.
Ноги. Ноги. Надо помнить, что это ноги, а не... Не смей, приказала она себе, даже вспоминать это слово. У нее есть ноги, и у нее есть руки.
Она посмотрела на свои ладони. В детстве гадалка долго рассматривала линии на ее руках, а потом молча встала и ушла. Неужели она поняла, что ждет ту девчонку? Какая из этих линий говорит о той осенней ночи? О том первом настоящем полнолунии? Эта, возле большого пальца? Или вот эта петелька на линии жизни?