Братва. Пощады не будет

– Как в воду смотрите.
– Это штамп. И ты вот свеженького ничего не придумал.
Я прищурился:
– Желаете новенького? Пожалуйста: в двенадцать с мелочью я увел тачку со стоянки у ЦУМа. Довольны?
Следователь вскинул внимательно-настороженный взгляд, я ответил насмешливой улыбкой.
– Только не спешите заносить в протокол – не подпишу. А слова, как известно, показанием не являются.
– Железно подкован. Умный ты. Но дурак. Так что запишем? Настаиваешь, что гулял? Догадываюсь, подтвердить твою версию никто не может...
Через четверть часа вернулся в камеру и поспел как раз к кормежке. В дверное окошечко получил алюминиевую миску борща, перловку и полбуханки хлеба. Одно хорошо в КПЗ – хлеб дают «вольный» из магазина, а не спецвыпечку тюремную, больше похожую на коричневатый пластилин.
Еду разносили хмурые, видно, мучающиеся похмельем пятнадцатисуточники – это вменялось им в обязанность.
«Так. Теперь надо ждать опознания, – решил я, машинально проглотив обед. – Авось пронесет. Хозяин тачки видел меня лишь мельком... Ребята, должно, все еще ждут в гараже. Мохнатый, ясно, рвет и мечет... Без санкции прокурора промаринуют не более трех суток. Если не опознают, прокурор «добро» на арест не даст...»
Эти мысли меня успокоили. Кинув на нары куртку, лег, закрыв глаза.
Почему-то представилось сухое лето, бесконечные поля пшеницы, рабски поникшей в поклоне знойному небу, в напрасном ожидании спасения – дождя.
За желтыми полями виднелись холмы, на которых расположился мой городок Верхняя Пышма. Родной дом... Я не был в нем уже несколько месяцев. После освобождения обосновался в Свердловске, не было ни малейшего желания ловить на себе подозрительно-настороженные взгляды соседей. Водительские права второго класса, полученные еще в школе, помогли устроиться инструктором по автоделу.
С несколько запоздалым раскаянием подумал, что маму навещал до неприличия редко...
Защелкали замки, и в камеру вошел худощавый мужчина лет пятидесяти, в темном твидовом костюме и лакированных туфлях без шнурков. В глаза бросился глубокий старый шрам на шее.
Новоприбывший коротко взглянул на меня прищуренными серо-голубыми холодными глазами и по-турецки устроился на нарах, аккуратно пристроив снятые туфли у стенки.
– Давно телевизор смотришь? – спросил он, закуривая папиросу.
Заметив мое удивление, ухмыльнулся:
– Из желторотых, что ли? Телевизор – это вон та лампочка за стеклом. Кликуха?
– Монах. Кстати, когда я сидел, у нас телевизором тумбочку с продуктами называли.
– Ну да. Это в тюряге. А я Церковник. Не слыхал?
– Не приходилось...
– Могешь просто Петровичем звать. Давно от Хозяина? По каким статьям горишь?
– Год, как «откинулся». Сейчас угон шьют.
– Двести двенадцатая? Фуфло. А у меня букет: разбой и сопротивление при задержании. Чую, чертова дюжина строгача корячится. По ходу, в зоне отбрасывать копыта придется...
В коридоре что-то монотонно загудело.
– Вентилятор врубили, – в голосе Церковника сквозил сарказм. – Проветривают. Наше здоровье драгоценно для правосудия...
Он бережно свернул свой фасонистый пиджак и подложил под голову.
– Покемарю децал. День выпал суетливый.
«Если не приду ночевать трое суток, хозяйка квартиры поднимет хипиш, – вдруг подумалось мне. – Хотя нет. Во-первых, менты у нее нарисуются наверняка, а во-вторых, не так уж редко, не предупредив, оставался на ночь в других местах».
В памяти всплыл день, когда познакомился с Леной.
Это произошло месяца полтора назад. Получив очередную зарплату в школе, уплатил хозяйке вперед за комнату и стол, так как испытывал после лагеря непреодолимую неприязнь к столовкам. Решил немного проветриться. Карман грел «полтинник», впереди целый июльский вечер и завтрашний выходной, в душе звучат песенки из игрового репертуара «Одесских хулиганов» – в общем, налицо все условия, чтобы с легким сердцем пуститься на поиски приключений.
План был прост: сходить в киношку, а затем, если не проклюнется что-то более заманчивое, в кафе «Театральное» послушать музыку.
У кинотеатра «Совкино» любители французского эротического детектива образовали плотную извилистую цепочку. Бодро пристроившись за симпатичной девушкой в желтом плотно облегающем свитере, стал прикидывать свои шансы на знакомство.
Ближайший сеанс на электротабло погас. Девушка разочарованно пожала плечами и уже собиралась уйти, как я мягко тронул ее за локоть:
– Секундочку. Сейчас билеты будут.
Не дав времени на возможные возражения, исчез в толпе, лихорадочно отыскивая глазами какого-нибудь спекулянта билетами. Кинотеатр посещал частенько и знал всю эту братию в лицо. Наконец, заметив в толпе знакомую кепку, устремился к ней.
– Привет торговому дому! – по-свойски ткнул кулаком молодого перекупщика меж ребер. – Почем нынче товар?
Паренек снял кепку, задумчиво полюбовался ею и, вздохнув, решительно водрузил ее на место.
– Пустой. Все билеты толкнул.
– Кончай прибедняться. Сколько шкур сдерешь за парочку на этот сеанс?
– Гадом буду, расхватали вмиг... Есть два, но самому до зарезу. С телкой иду.
– Ну, как желаешь. Я думал, ты деловой...
Подающий большие надежды фарцовщик, явно прицениваясь, ощупал меня взглядом.
– За червонец, пожалуй, могу. Исключительно по дружбе...
– Ай-ай, – я укоризненно покачал головой. – Билет, помнится, котировался за рваный. Ну, шут с тобой, золотая рыбка. Держи пятерку и гони билеты. Да не жмись, как проститутка на выданье!
Паренек еще раз вздохнул и расстался со своим товаром.
Обладательница желтого свитера оказалась на месте.
– Все путем. Пошли, уже первый звонок был. – Я решительно увлек ее в кинозал.
Во время журнала мы познакомились. Ее звали Леной, работала она на кондитерской фабрике, но мечтала поступить в театральное училище.
Когда фильм начался, я про нее почти забыл, так как в кино всегда терял связь с окружающим, всецело уходя в сюжет. А картина была лихо закручена – с яростными погонями и страстной любовью между вспышками выстрелов.
Но после сеанса, когда мы вышли на расцвеченную неоном улицу, оцепенение с меня спало, и я стал галантно-учтивым, приятным кавалером.
Мы гуляли по историческому скверу, и я сам восхищался, слушая свой треп. Взгляд Лены понемногу теплел, а с лица сходило недоверчиво-настороженное выражение.
– А вот эта скамейка останется в памяти поколений, – продолжал я вдохновенно врать. – На ней обожал сидеть сам Павел Петрович. Сюда доносится гул плотины, слышишь, как таинственно вода бормочет. Она на пару вот с этими каменными глыбами массу сказок нашептала. Присядем.
– Ты романтик, – улыбнулась Лена. – Откуда все эти сведения?
– Недоверие – пережиток мрачных времен. Из-за него страдали даже умнейшие люди. Вспомним Коробочку Гоголя. Так что не искушай судьбу. Живи по классику: «Доверие – признак роста».
– По-моему, тот философ говорил «сомнение»... Ну да все равно. Судя по твоему росту, ты очень доверчив. На голову выше меня.
– Проверим! – Я встал со скамейки, увлекая за собой Лену. Мои руки скользнули по ее чудно-тонкой талии к волнующе округлым упругим бедрам. Лена чуть вздрогнула, но не отстранилась.
– Пожалуйста, Женя, не надо...
– Если женщина говорит «нет», то это значит – может быть, когда произносит «может быть», то это – да, а если говорит «да», то какая же она после этого женщина?..
Лена подняла затуманившийся взгляд, хотела что-то сказать, но слов не последовало – помешал поцелуй.
«Как обычно, слабый пол, он и есть слабый! – мелькнула у меня самодовольная мысль. – Ни одной осечки, как вышел с зоны».
Лена несколько смущенно рассмеялась:
– Я думала, ты только рассказывать байки хорошо умеешь... Но все одно – не бери в голову. Это ничего не значит. Минутная слабость.
– Я за минутные слабости! Только они дают силы бодро шагать по жизни. Неплохой тост, а? Его надо поднять. Давай заглянем в «Театральное». У меня как раз лишняя монета! Будущей артистке грех не побывать в театральном кафе.