Тит. Божественный тиран

Я пропадал во дворце Кесарии, увлеченный Марой, одной из прислужниц Береники, молодость и профиль которой напоминали мне Леду, дочь Иоханана бен-Закая. Когда я произнес это имя, Мара удивилась: Береника, объяснила она, несколько раз была в Александрии. Там она встречалась с префектом Тиберием Александром и этим Иохананом бен-Закаем, самым богатым евреем в Египте.
Часто в огромных залах дворца, сидя за столами, накрытыми для пиров, которые устраивали царь Агриппа и царица Береника, я испытывал стыд.
Я думал о тысячах евреев — более пятидесяти тысяч из них погибли, защищая города Йодфат и Яффу, — о женщинах и детях, проданных в рабство, о тех, кого зарезали, кому вспороли животы после сражений, чтобы наказать народ, восставший против Рима.
Я смотрел на Беренику, мирно спящую рядом с Титом, на Агриппу, оказывавшего милости Веспасиану и Цениде. Береника и Агриппа были евреями, как Тиберий Александр или Иоханан бен-Закай, но они покинули свой народ. На это у них были причины, среди которых — мудрость и их бог.
Была ли их судьба достойной?
Иногда я думал, что Иосиф — коварный лгун, хитрый предсказатель, который ради спасения своей жизни пообещал Веспасиану империю, а добрый старый полководец, опьянев от радости, потчевал своего пленника изысканными блюдами.
Когда греки Кесарии, ненавидевшие евреев, попросили у Веспасиана голову Иосифа, потребовав, чтобы еврейского предводителя судили и распяли, — а если римляне откажутся сделать это, то пусть отдадут его им, грекам, — Веспасиан сделал вид, что ничего не видит и не слышит.
Иосиф открыл ему будущее. Поэтому он должен был выжить. Все остальные евреи, напротив, могли и должны были быть уничтожены.
Я видел, как перед портом Иоппии, где укрылись многочисленные евреи в надежде найти пристанище на судах, северный ветер стал ломать корабли, и наши солдаты ждали на берегу, готовясь прикончить тех, кого не поглотили волны. Вскоре море стало красным от крови, а берег был завален трупами.
Это не прошло даром: через несколько дней во дворце Кесарии царица Береника прильнула к Титу, вернувшемуся из Иоппии.
Он недолго пробыл в Кесарии, потому что отец поручил ему уничтожить города Тарихею и Тибериаду на берегах Генисаретского озера.
Евреи собрались в долине за пределами городов, рассчитывая численностью подавить шестьсот всадников, окружавших Тита.
Я был одним из них и видел прямо перед собой толпу вооруженных людей, которые шли на нас и кричали. Тогда Тит взобрался на скалу и обратился к нам:
— Римляне! Справедливо начать мою краткую речь с этого слова, чтобы напомнить вам, кто вы есть и с кем нам предстоит сразиться. Никто до сих пор не смог избежать нашей кары. Однако евреи, нужно отдать им должное, еще ни разу не отказывались вступить с нами в бой. Смотрите, как их много, — указал он на толпу вдалеке. Но в сражениях главное храбрость, а не численность. Евреи сражаются за свою свободу и родину, но разве есть для нас что-нибудь важнее славы и желания победить?
От его слов меня, как и остальных всадников, бросило в дрожь, и мы устремились в атаку, разгромили евреев, а когда вся долина была усеяна телами, выжившие евреи разбежались и спрятались в городе.
Тит закричал:
— Пришло время! Чего же мы ждем, товарищи по оружию, если божественное провидение отдает евреев нам в руки? Давайте примем предложенную нам победу!
Он взлетел на городскую стену, объехал ее, и вслед за ним мы вошли в Тибериаду. Началась страшная резня.
Те, кому удалось убежать, садились в лодки и отплывали вглубь озера. Но Тит, а за ним и присоединившийся к нам Веспасиан велели построить плот, на который взошли легионеры. Вскоре озеро стало красным от крови.
Я больше не участвовал в происходящем. Восторг, который я прежде испытывал от сражения, миновал. Я видел кровь и трупы. Вспомнил о дворце Агриппы и Береники, о золоте и шелках, о коврах и роскошных пирах, о женщинах, которые предлагали себя, о Беренике, к которой вернется Тит. Меня тошнило, как после бурной попойки. Мне стало стыдно, когда я услышал, как Веспасиан отдает приказ убить стариков и людей, не годных для войны. Я слышал их крики. Видел, как Веспасиан сам отобрал среди пленных шесть тысяч молодых крепких людей. Их отошлют Нерону, и они будут рыть канал через Коринфский перешеек. Еще более тридцати тысяч человек он велел продать, а подданных Агриппы передал царю, и позже я узнал, что Агриппа сам продал своих соплеменников.
Я подумал о последователях Христа. Они уверяли, что по их вере в каждом человеке, будь то еврей, римский гражданин, или даже раб, есть искра Божья. А Христа распяли так же, как рабов, восставших под предводительством Спартака. Потом Он воскрес, и отныне любой, даже самый ничтожный человек мог обрести спасение. Как пережить ужасы войны и рабства, без веры в Христа?
Я молился этому Богу, победившему смерть. Мне, месяцами ходившему по трупам, видевшему, как кровь море становится красным от крови, была необходима надежда, которую Христос дает людям. Я хотел верить, что люди, чьи истерзанные тела я видел, и чьей единственной виной было то, что они принадлежали побежденному народу, однажды воскреснут.
Один Христос в отличие от всех божеств, в честь которых воздвигали статуи в городах империи и в лагерях легионов, не требовал жертвоприношений. Перед ним не нужно было убивать ни людей, ни детей, ни животных. И, чтобы стать одним из Его последователей, не нужно было обрезать кожу на члене. Даже необрезанный мог молиться Христу.
Я просил Его воскресить мертвых. Я просил у Него прощения за то, что участвовал в сражениях.
Несколько дней я провел в одиночестве. Мне нужно было освободиться от всего, что я видел и делал в Йодфате, Тарихее и Тибериаде.
Однажды утром гонец передал мне приказ Флавия Веспасиана: я должен отправиться к императору Нерону, чтобы объявить ему о победах, одержанных легионами, а также о скором прибытии судов с шестью тысячами еврейских рабов на борту. Эту добычу полководец Флавий Веспасиан вручает своему императору.
Значит, мне снова предстоит приблизиться к человеку, которого последователи Христа называли Зверем или Антихристом.
  
ЧАСТЬ II
   
10
 
В Галилее я столкнулся с жестокой резней, которая сопровождает любую войну, но забыл о ревности, пороках, извращениях, доносах, малодушии и страхе, то есть таких же неотъемлемых атрибутах императорского двора Нерона, как и смертельный яд.
Я вспомнил о них сразу, как только вошел в Коринфский дворец, в котором находилась резиденция императора.
Стражники, наполовину обнажив меч, рассматривали меня. Их центурионы, германцы с ледяными глазами, задавали мне вопросы. Я знал, что достаточно одного взгляда Нерона или его префекта преторианца Тигеллина, чтобы меня зарезали. Наконец мне было позволено пройти в огромные залы, где толпились вольноотпущенники Нерона, Эпафродит и Фаон, его супруга Стацилия Мессалина и распорядительница наслаждениями Кальвина Криспинилла. Они окружили меня и принялись расспрашивать.
Почему война так затянулась? Неужели евреи более искусны, чем солдаты Рима?
Они хотели, чтобы я потерял уверенность.
Нерон подозревал, что в окружении Флавия Веспасиана и Тита против него готовится заговор. Разве я не был другом Сенеки? Правда, что Флавий Веспасиан обращается как с высоким гостем с этим еврейским полководцем, который сражался в Йодфате с римскими легионами и противостоял им почти два месяца? А Тит действительно стал любовником Береники? Зачем тогда воевать с евреями, побеждать их, если мы верим их предсказаниям, берем к себе в постель еврейских женщин, если мы даже почитаем их бога, если, как это сделал Тит? Если превозносим их мужество, говоря, что они сражаются за свою свободу и родину?