Тит. Божественный тиран
По слухам, ходившим в Риме, Тит вырос в императорском дворце и стал одним из тех, с кем Нерон предавался своим порочным утехам. Говорили, будто Тит превосходит императора в извращенности и жестокости, и будто именно эта тяга к пороку спасла ему жизнь.
Он был другом Британика, но гнев Нерона не коснулся его. Отравленного блюда, предназначенного брату императора, отведал и Тит. Британик умер, а Нерон спешно призвал к изголовью Тита лекарей, не затем, чтобы лишить его жизни, приказав вскрыть ему вены (он часто давал врачам подобные указания), а затем, чтобы излечить его.
Лекарям удалось спасти Тита, и он стал в сопровождении Нерона разгуливать по улицам Рима, погружаясь в грязь притонов и публичных домов. Он, так же как и император, получал наслаждение, заставляя других страдать.
За это Нерон, не отличавшийся постоянством в связях, назначил его трибуном легионов, воевавших в Британии и Германии.
Тита теперь часто видели вместе с его отцом Флавием Веспасианом. По возвращении в Рим он обнаружил еще большую страсть ко всякого рода извращениям. Говорили, будто каждую ночь он проводит в обществе молодых женщин и мужчин, предаваясь безудержному разврату.
И этому человеку я должен был служить!
Тит шел мне навстречу, широко расставляя ноги, чтобы сохранить равновесие. Он взял меня за руку и, пытаясь заглушить вой ветра, прокричал, что счастлив и горд видеть рядом с собой философа. При встрече с народом, который считает себя на редкость ученым и сведущим буквально во всем, ему без меня не обойтись. Трирему снова подбросило, отчего расстояние между нами резко сократилось.
— Ты был другом Сенеки, — шепнул он, когда его тело прижалось к моему.
Отстранившись, он не выпустил моей руки и добавил шутливо:
— И ты еще жив! Боги оберегают тебя, Серений! Это доброе предзнаменование.
Он пристально смотрел на меня, и я, не выдержав его взгляда, опустил глаза, будто был виноват в том, что пережил своего учителя. Он мог подумать, что я достиг успеха лишь благодаря тому, что предал Сенеку и стал одним из доносчиков Нерона.
Я боялся, но ничего ему не ответил.
Его пронзительный взгляд, улыбка и красота взволновали и встревожили меня. Я чувствовал, что он, уверенный в своей неотразимости, пользовался ею, как ядом.
У Тита были правильные и живые черты лица. Черные вьющиеся волосы спадали на высокий лоб. Большие глаза на бледном лице казались ярко синими. Весь его облик был полон какой-то неуловимой, почти женской прелести.
Мы вышли в открытое море. Волны были такими высокими, что весла часто ударяли в пустоту. Трирема, взобравшись на белые и острые гребни волн, несколько мгновений оставалась неподвижной и вдруг падала, пена заливала палубу и даже установленную на ней платформу, вода обрушивалась на головы гребцов, которым в случае кораблекрушения грозила неминуемая смерть.
Тит стоял, подставив лицо ветру, крепко вцепившись в перила. Все его тело было напряжено, и в таком положении он очень походил на своего отца Флавия Веспасиана. Тот, когда я предстал перед ним, напомнил мне старое узловатое дерево с короткими ветвями, которое ветер не может ни вырвать с корнем, ни сломать. У этого полководца даже в его пятьдесят семь лет была фигура и походка центуриона.
У Тита, которому еще не исполнилось и тридцати, была такая же походка, широкие плечи и упругие ноги. Но лицо этого солдата, в особенности его взгляд, выдавало в нем утонченную личность, чистую, лишенную всякой хитрости. Однако война раскрыла перед ним все человеческое коварство, и он превратился в искусного и вдумчивого полководца, которому приходилось сталкиваться с врагом не только на полях сражений, но и в залах дворца Нерона, где к жестокости войны добавлялись сплетни и интриги соперников и придворных льстецов.
Он походил не на отца, а, вне сомнения, на свою покойную мать Домициллу, красоту и очарование которой мне расхваливали. Этими природными дарами она щедро пользовалась, пока не вышла замуж за Флавия Веспасиана.
Я вспомнил о ней, глядя на Тита, лежавшего в подвесной койке под мостиком. У его ног, как дрессированные собачки, застыли два юноши. Кивком он приказал им выйти, затем потянулся и скрестил руки за головой. Его тело покачивалось в такт движениям галеры.
Зимний шторм, не дававший нам покоя три дня, утих. По воде шла лишь мелкая зыбь. Волны стали менее яростными, и море успокоилось. Ветер стих ветер и тучи затянули небо до самого горизонта. Начался дождь.
Тит посмотрел вслед двум бритым юношам.
— Ты не любишь удовольствий, Серений, — сказал он, — значит, ты не любишь жизнь. Может быть, ты, как некоторые восточные чудаки, веришь в воскрешение? В Риме доносчики утверждали, что Сенека, стоик, стал последователем Христа. Ты тоже входишь в эту еврейскую секту?
Он улыбнулся и раскинул руки.
— Что тебе известно о евреях? Мне говорили, что в своих храмах они поклоняются ослиной голове и откармливают греческих и римских детей, чтобы потом зарезать их для пиршества в праздничный день.
Он презрительно скривился.
— А как тебе их идея отрезать себе крайнюю плоть… неплохо, не правда ли?
Он наклонился ко мне.
— Ты не обрезанный, Серений? — рассмеялся он. — Говорят, некоторые последователи Христа не обрезаны.
На его лице отразилось отвращение.
— Евреи очень своеобразны. Это не варвары, с которыми я сражался в Британии и Германии. Они более гордые и образованные, чем греки, и убеждены в своем превосходстве над всеми остальными народами. Однако им не хватает ума понять, что наши легионы сомнут их, — он сжал левый кулак, — так же, как я могу сжать птичку в кулаке. Мы оставили им царя Агриппу, священников, царицу Беренику, их храмы принадлежат им. Они могут исповедовать свою религию. Некоторые евреи получили римское гражданство. В Риме их десятки тысяч.
— Их убивают, их распинают, — сказал я.
— Ты защищаешь их, Серений?
В его голосе было больше удивления и любопытства, нежели гнева.
Тогда я рассказал ему все, что мне было известно о евреях.
Об этом народе я узнал из «Истории восстания Спартака», написанной моим предком Гаем Фуском Салинатором. В ней он расхваливал мудрого, набожного и образованного Иаира-целителя из Иудеи. Гай Фуск Салинатор дал ему приют у себя на вилле в Капуе, там же, где я писал свою «Хронику».
В Риме я узнал, что еврейский священник Иосиф бен-Маттафий встречался с императрицей Поппеей. Говорили, что она обратилась в еврейскую веру. Иосиф нанес визит Сенеке, и мой учитель был поражен обширными и глубокими познаниями этого молодого человека, который прочел всех греков и пришел в Рим, чтобы добиться освобождения из тюрьмы еврейских священников. Благодаря Поппее ему это удалось. Ему помогали самые известные актеры Рима, и среди них — мим Алитир, любимец Нерона. Он заваливал Алитира подарками и завидовал ему. Я присутствовал на многих его спектаклях. Римляне бурно приветствовали мима, и в императорской ложе я видел царя Иудеи Агриппу и его сестру Беренику, которых принимали и чествовали как законных государей.
Но в Иудее прокуратор Гессий Флор и наместник Сирии Цестий Галл обращались с евреями, одним из самых древних народов на земле, как с варварами. Флор унижал их. Римляне позволили сирийцам и арабам Антиохии и Кесарии преследовать их. Римские легионеры участвовали в разграблении их имущества, а Флор запустил руки в сокровища Иерусалимского Храма. Он велел бичевать и распять тех, кто протестовал, и на иерусалимском рынке его легионеры уничтожили более трех тысяч евреев, многие из которых была римскими гражданами. Детей убивали, женщин насиловали, и даже сама царица Береника, умолявшая Гессия Флора прекратить резню, подверглась преследованиям. Ей угрожали смертью, и она была вынуждена бежать и укрыться в своем дворце под защитой стражи.
Это было все, что я знал о евреях.