Евангелие любви

– Конечно.
– А его кандидатами займетесь сами.
– Больше некому. – Джудит непроизвольно зевнула, закрыв рот рукой, на глазах выступили слезы. – Господи, как же я устала! Ничего, если я попрошу вас сделать мне кофе? Не хочу выносить из кабинета материалы, поэтому немного здесь задержусь.
– Может, заказать вам что-то вроде ужина?
– Слишком много хлопот. Будет вполне довольно, если найдется оставшийся после совещания сандвич.
– Кем вы намерены заняться в первую очередь, мэм? – Даже наедине Джон Уэйн не называл ее по имени, а она не предлагала. Обоих устраивали сложившиеся между ними отношения.
Джудит подняла веки и выразительно изогнула бровь.
– Как кем? Конечно, сенатором Дэвидом Симсом Хиллиером Седьмым. Он как раз в Вашингтоне. – Она поежилась от пришедшей в голову мысли. – Б-р-р… Представляете, ради двух других надо ехать в Коннектикут и Мичиган. Зимой!
Джон Уэйн криво усмехнулся. У него были хорошие зубы, но это была не та улыбка, когда их демонстрируют собеседнику.
– На Новую Аляску.
Джудит пожала плечами:
– Пусть на Новую Аляску. Но только не теперь.
В итоге она засиделась в кабинете до восхода солнца и к тому времени знала содержание всех папок и могла соотнести любые имена и лица с самыми незначительными событиями истории и гипотезами проявления силы и слабости. Двоих из кандидатов она мысленно забраковала – они не стоили того, чтобы, когда настанет момент истины, упоминать о них Тайбору Рису.
Джошуа в их число не входил. Прочитав толстую подшивку заметок и сообщений о нем, Джудит заинтересовалась. Этот человек произносил такое, что потом все повторяли. И его термин для обозначения начавшейся тридцать лет назад и ползущей по стране депрессии показался ей самым удачным. Невроз тысячелетия.
Но разобраться с ним будет не просто. Джудит выписала все негативное, что нашла в досье. В своей области он скорее индивидуалист, чем признанный, уважаемый коллегами профессионал, не всегда постоянен в подходах, сфера его деятельности настолько узка, что можно заподозрить узость мышления. Было много признаков и того, что он страдает диповым комплексом. Доктор Кэрриол невысоко ценила внутренний потенциал мужчин, в тридцать лет продолжавших жить с матерями и не искавшими свиданий с женщинами или мужчинами. Как весь остальной мир, она считала добровольное безбрачие более трудным для понимания, чем любое нетрадиционное сексуальное поведение, включая самые низменные извращения. Такие мысли посещали ее, несмотря на то что сама она была женщиной фригидной. Умение подавлять естественные потребности казалось ей более подозрительным, чем слабость и готовность им поддаться. Ведь глядевшие с фотографии глаза были отнюдь не холодными и бесчувственными…
Вряд ли получится свалиться к нему в клинику, как снег на голову. Из прочитанного в его досье Джудит заключила, что в таком случае он встретит ее подозрительно и с опаской. И слово «Вашингтон» произносить тоже не стоит. Отношение Кристиана к центральной власти было не то чтобы враждебным, но настороженным. Нежелательно также пытаться заполучить приглашение через знакомых в кругах психиатров Чаббского университета. Какой бы способ Джудит ни выбрала, он должен быть безукоризненным – и такой же безукоризненной он должен воспринять ее саму.
Пора домой. Миновать главный вход, возле которого ежедневно совершаются самоубийства, и ждать на остановке проклятого автобуса. Так будет продолжаться не вечно, успокаивала себя Джудит. Настанет день, и она попадет в число тех немногих в этой стране, кому для поездки на работу и с работы подают машину. Остальным гражданам машины полагались только на время отпуска – максимум на четыре недели в году. Этот драгоценный отрезок времени страстно ждали и с ним тяжело расставались. Ни одно правительство в истории США не было таким заботливым и предусмотрительным, как нынешнее. Но ни одно другое не придумывало столько действующих на психику ограничений. Поэтому и возникла необходимость в проведении Операции поиска.
Джорджтаун был ее домом, и домом прелестным. Пока зима не заморозила эту часть страны, Джудит решила повременить с дополнительными мерами по утеплению жилища и не забивать окна своего маленького кирпичного дома. Ей нравилось круглый год любоваться красивой трехполосной улицей и милыми старыми домами в ее конце.
Все ее свободные деньги, как и последующие заработки, два года назад были вложены в ипотеку для покупки этого дома, и она до сих пор продиралась сквозь дебри финансовых трудностей. Дай бог, чтобы главная ставка в ее профессиональной карьере принесла дивиденды ей и стране! Если бы все шло по воле Гарольда Магнуса, ей бы почти ничего не досталось. Но она сумела провести Операцию поиска так (и счастливый случай к этому не имеет никакого отношения), что ему будет очень трудно присвоить ее лавры себе.
В жизни Джудит не было мужчин, кроме нескольких случайных свиданий. Но она встречалась с ними не потому, что стремилась к близким отношениям, а чтобы окружающие видели, что за ней ухаживают. Ее не интересовал половой акт, и она равнодушно отдавалась, не придавая этому никакого значения, не возмущаясь и не думая теплее о тех, кто склонял ее к постели. Вашингтон такой город, где просто стать любовницей, но трудно найти мужа. Однако муж ей вовсе не требовался – все свое время и силы Джудит отдавала работе. Любовников считала обузой. А о том, чтобы не иметь детей, позаботилась в двадцать пять лет, подвергнув себя гистерэктомии. Не те времена, чтобы связывать надежды с семейным очагом и растрачивать на домашних душевный пыл. Джудит искренне любила свою работу и не представляла, что кто-то способен соперничать с предметом ее обожания.
Похолодало, и ей пришлось переодеться в облегающий, как перчатка, велюровый спортивный костюм, натянуть на ноги толстые шерстяные носки и сунуть ноги в вязаные сапожки. Пока варилась на плите картошка и разогревалось тушеное мясо (картошка свежая, а мясо из консервной банки), Джудит держала руки над зажженной конфоркой. Еда ее согреет. И затем, хотя солнце уже взошло, она, сытая, отправится поспать.
 
III
 
Когда в конце января землю окутывала мгла, в жизни многое замирало, но возникало что-то иное. Таинственный покров порождал тайну. Предметы проваливались в пустоту. Неизвестно откуда пугающе приглушенно слышались шаги. Два человека могли разойтись в ярде и не заметить друг друга. Вот поблизости послышались чьи-то вздохи, и снова тишина – будто привидение промелькнуло и пропало. Порождение бесконечного томления мглы, словно оно соткалось из воздуха, вырвалось из собственной плоти и, собрав силы, стало видимым глазу. Можно его вдыхать, можно в него погрузиться и умереть.
Один из тех, кто в нем утонул, был Гарри Бартоломью – он умер от огнестрельного ранения в грудь. Этот человек постоянно мерз, ему всегда было холодно. Наверное, он был чувствительнее других к холоду, а может быть, просто слабее. Была бы его воля, он бы уезжал на зиму погреться в Техас или Каролину. Но его жена никогда бы не оставила мать, а та никогда бы не покинула Коннектикут. Старуха твердила, что янки, если нет гражданской войны, не пересекают границу Пенсильвании. Поэтому Гарри с женой оставались в Коннектикуте, хотя его работа заканчивалась тридцатого ноября и возобновлялась только первого апреля. Вздорная, противная старуха высасывала из семьи Бартоломью последние остатки драгоценного тепла, жена тоже приложила к этому руку, но Гарри не сопротивлялся, поскольку все деньги были у тещи.
В результате Гарри превратился в преступника, притом самого злостного: он жег дерево. Его дом находился на отшибе в середине участка в шесть акров, и в ветреные ночи все выходило относительно легко. Зато как становилось хорошо, когда начинало идти тепло от восхитительной массы полыхающих углей!
Печь сделали в конце прошлого века, когда люди стали безудержно топить свои жилища дровами, пока местные власти, власти штата и федеральные власти не наложили строгий запрет на рубку деревьев. Леса быстро редели, а холодный, сырой воздух, соприкасаясь с раскаленными углями, образовывал неимоверной плотности туман. Туманы все больше сгущались, все больше людей согревались дровами. Все больше энергии добывалось сжиганием деревьев.