Падение титана, или Октябрьский конь

На десятый день пребывания Цезаря в Александрии небольшое одномачтовое каботажное судно проскользнуло в Большую гавань и, лавируя между неуклюжими транспортами Ахиллы, пристало к пирсу в Царской гавани. Отряд охраны сурово уставился на посудину. Но на ней не было никаких подозрительных лиц. Только два египетских жреца — босые, бритоголовые, одетые во все белое. Обычные рядовые жрецы, которым не полагается носить золото.
— Эй! Куда это вы собрались? — крикнул командир отряда охраны.
Один жрец сложил ладони над пахом, приняв позу раболепия и смирения.
— Мы хотим видеть Цезаря, — сказал он на ломаном греческом.
— Зачем?
— Мы везем ему дар от Уэба.
— От кого?
— От Neb-notru, wer-kherep-hemw, Seker-cha'bau, Ptah-mose, Cha'em-uese, — нараспев ответил жрец.
— Я ничего не понял, жрец. Не зли меня!
— Мы везем дар Цезарю от Уэба, верховного жреца Пта в Мемфисе. Я лишь произнес его полное имя.
— Что это за дар?
— Вот, взгляни.
Жрец жестом пригласил командира подняться на палубу. Там лежала циновка из тростника, свернутая в цилиндр. Безвкусная на взгляд александрийца-македонца, с тусклыми красками и угловатым рисунком. На самом бедном рынке Ракотиса можно купить лучше. Наверное, в ней полно паразитов.
— Вы собираетесь поднести Цезарю это?
— Да, о царский человек.
Командир вынул меч из ножен и осторожно ткнул им в циновку.
— Я бы не стал этого делать, — тихо проговорил жрец.
— Почему?
Жрец поймал взгляд капрала, потом что-то сделал со своей головой и шеей. Страж в ужасе отступил. Он вдруг увидел перед собой не человеческое лицо, а голову и капюшон кобры.
— Ссссссс! — просвистел жрец и высунул раздвоенный язык.
Командир с посеревшим лицом одним прыжком оказался на пристани. Сглотнув, он обрел голос.
— Разве римляне не угодны Пта?
— Пта создал Сераписа, как и всех богов, но он считает Юпитера Наилучшего Величайшего оскорблением Египта, — ответил жрец.
Командир усмехнулся. Перед его глазами замаячила приличная награда от господина Потина.
— Несите свой дар Цезарю, — разрешил он. — И пусть Пта достигнет своей цели. Будьте осторожны!
— Хорошо, о царский человек.
Оба жреца склонились, подняли чуть провисшую скатку и сошли на пирс.
— Куда нам идти? — спросил жрец, знающий греческий.
— Идите по этой дороге через розовый сад. Первый дворец слева после небольшого обелиска.
И они ушли, держа циновку за оба конца. Очень легкую, практически невесомую.
«Великолепно, — подумал командир. — Теперь надо только подождать, пока наш незваный гость не умрет от укуса змеи. Потом меня наградят».
Гай Требатий Теста, очень полный и любящий вкусно поесть человек средних лет, вошел к Цезарю хмурый. Само собой разумеется, он выбрал его сторону в этой гражданской войне, несмотря на то что его официальным патроном был Марк Тулий Цицерон. Но почему он решился поплыть в Александрию, это и ему самому было непонятно. Может быть, в поисках новых восхитительных яств. Но в Александрии гурману было нечего делать.
— Цезарь, — начал он, — тебе из Мемфиса привезли довольно странную вещь. От главного жреца Пта. Не письмо!
— Я заинтригован, — сказал Цезарь, подняв голову от бумаг. — Эта вещь в хорошем состоянии? Она не испорчена?
— Сомневаюсь, что она когда-нибудь была в хорошем состоянии, — брезгливо сказал Требатий. — Выцветшая старая циновка. Даже не ковер!
— Пусть принесут ее в том же виде, в каком она была доставлена к нам.
— Нужны твои ликторы, Цезарь. Дворцовые слуги только взглянули на тех, кто принес этот дар, и стали такими же белыми, как германцы с Херсонеса Кимбрского.
— Пусть будут ликторы, Требатий.
Два младших ликтора вошли, неся свернутую циновку. Они положили ее на пол и посмотрели на генерала.
— Благодарю. Ступайте.
Манлий нерешительно переступил с ноги на ногу.
— Цезарь, позволь нам остаться. Эту… э-э-э… вещь принесли два очень странных человека, мы таких никогда не видели. Едва переступив порог, они заперли дверь, словно за ними гнались сами фурии. Фабий и Корнелий хотели отодвинуть засов, но Гай Требоний запретил им это делать.
— Отлично! А теперь ступай, Манлий. Иди же, иди!
Оставшись один, Цезарь с улыбкой обошел сверток, опустился на колени и заглянул в один конец.
— Ты там не задыхаешься? — спросил он.
Кто-то заговорил внутри, но невнятно. Тут Цезарь заметил, что с обоих концов в скатку вставлены жесткие тростинки, чтобы та имела везде одинаковую толщину. Как изобретательно!
Он вытащил прутья и очень осторожно развернул странный дар Пта.
Неудивительно, что она смогла спрятаться там. Ее почти не было. «Где же крупное телосложение, каким отличается род Митридата?» — спросил себя Цезарь, садясь в кресло, чтобы лучше рассмотреть ее. Ростом меньше пяти римских футов, весит, наверное, таланта полтора, да и то разве что в свинцовой обуви.
Не в привычках Цезаря было тратить свое драгоценное время, разглядывая неизвестных людей, даже если эти люди имели такой статус. Однако он определенно не ожидал увидеть тоненькое маленькое создание без малейших признаков царственности! Пораженный, он обнаружил, что ей наплевать на свой вид. Клеопатра ловко, как обезьянка, выбралась из циновки и даже не огляделась в поисках какого-нибудь полированного металлического предмета, который можно использовать как зеркало. «А она мне нравится! — подумал он. — Она напоминает мне мать. Такая же быстрая и решительная». Однако если его мать слыла первой красавицей Рима, то царицу Египта назвать красавицей было нельзя. По любым меркам.
Без грудей, о которых стоит упоминать, без бедер, просто плоская сверху донизу. Руки, как палки, прикреплены к прямым плечам, шея длинная и тонкая, а голова напоминает голову Цицерона — слишком большая для тела, на котором сидит.
Лицо тоже не отличается привлекательностью. Нос большой, крючковатый, все внимание невольно сосредоточивается на нем. По сравнению с ним остальные ее черты неплохи: полные, но не избыточно, губы, хорошие скулы, овал лица с твердым подбородком. А вот глаза красивы. Очень большие, широко открытые, с темными ресницами под темными бровями. Радужная оболочка как у льва — золотисто-желтая. У кого же он видел такие? Ну конечно, у отпрысков Митридата Великого! Она же как-никак его внучка. Но роднят ее с ним одни лишь глаза. Все Митридаты крупные, с германскими носами и желтыми волосами. А у нее волосы светло-каштановые, закрученные жгутами от лба к затылку, как полосы на арбузе, и свернутые в тугой небольшой узел. Кожа приятная, темно-оливковая, такая прозрачная, что сквозь нее видны голубые вены. Белая лента-диадема охватывает голову. Единственное свидетельство ее царского звания. В остальном — никаких украшений. Платье простое, желто-коричневое, в греческом стиле.
Клеопатра тоже пристально разглядывала его, явно удивленная.
— И что же ты видишь? — спокойно спросил он.
— Большую красоту, Цезарь, хотя я думала, что ты смуглый.
— Есть светлые римляне, есть совсем белокожие, есть смуглые, есть рыжеволосые и веснушчатые.
— Так вот откуда ваши прозвища — Альбин, Флавий, Руф, Нигер?
А голос замечательный! Низкий и мелодичный. Словно она не говорит, а поет.
— Ты знаешь латынь? — спросил он, удивившись в свою очередь.
— Нет, у меня не было случая выучить ее. Я говорю на восьми языках, но все они восточные. Я знаю греческий, древнеегипетский, демотический египетский, иврит, арамейский, арабский, индийский и персидский. — Ее кошачьи глаза блеснули. — Может быть, ты обучишь меня латыни? Я очень способная ученица.
— Сомневаюсь, что у меня будет время, дитя, но если ты хочешь, я пришлю тебе учителя из Рима. Сколько тебе лет?
— Двадцать один год. Я на троне уже четыре года.
— Пятую часть твоей жизни. Да ты ветеран. Сядь, пожалуйста.
— Нет, тогда я не смогу хорошо тебя видеть. Ты очень высокий, — сказала она, глядя на него сверху вниз.