Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Естественно, во всем они винили себя. Если бы они не наняли няньку, если бы они тщательнее проверили ее, если бы... Эти чувства необходимо было глушить, иначе они погубили бы их брак, но подавление чувств не избавляет от непрошеных мыслей, которые осложняют жизнь. И чувство вины, и внутреннее самобичевание наложили отпечаток на их супружество. Это же относилось и к неизбежному чувству потери, и к неизбывному горю, и к чувству, что радость навсегда покинула их жизнь. "Долгое время казалось, что свет совсем исчез из жизни Айка, — писала Мейми позднее. — Все последующие годы память об этих темных днях жгла душу все тем же неослабным огнем"*4.
В конце 1921 года генерал Коннер принял командование 20-й пехотной бригадой в зоне Панамского канала. Он запросил себе Эйзенхауэра на должность старшего помощника командира. Начальник штаба сухопутных сил Джон Дж. Першинг запрос удовлетворил.
Эйзенхауэры прибыли в январе 1922 года. Жилье их оказалось ужасным. Мейми описывала свой дом как "двухпалубную лачугу позорного вида". Построенная на сваях лачуга лет десять простояла без жильцов и неистребимо пахла плесенью. У Мейми была прислуга, которая почти ничего не стоила и почти ничего не делала; Мейми сама ходила по магазинам и должна была постоянно присматривать за приготовлением пищи и уборкой квартиры*5.
Коннеры жили по соседству; Мейми и миссис Коннер близко подружились. Мейми заходила к соседке каждый день — Вирджиния Коннер стала ее доверенным лицом и советчицей. Когда Мейми пожаловалась на трудности в отношениях с мужем, миссис Коннер не ходила вокруг да около. Она посоветовала Мейми сделать новую прическу, сменить гардероб и взять себя в руки.
— Вы хотите сказать, что я должна соблазнить его? — спросила Мейми.
— Именно это я и имею в виду, — ответила миссис Коннер. — Соблазните его!*6
Тем временем у Эйзенхауэра и генерала Коннера складывались отношения ученика и учителя. Они любили уехать верхом в джунгли, расстелить свои скатки прямо на земле и всю ночь проговорить у костра. В конце недели они отправлялись на рыбалку.
Коннер вывел Эйзенхауэра из летаргии, которая угрожала поглотить его после смерти Айки. Он настоял, чтобы Эйзенхауэр начал читать серьезную военную литературу и заставил молодого офицера думать о прочитанном, задавая проверочные вопросы. Эйзенхауэр читал воспоминания генералов Гражданской войны, а затем обсуждал с Коннером решения, которые принимали Грант, Шерман и другие. "Что случилось бы, если бы они то или другое сделали иначе? — обычно спрашивал Коннер. — Каковы были альтернативы?" Эйзенхауэр старался не ударить в грязь лицом и трижды прочитал труд Клаузевица "О войне" — эту задачу и один-то раз т рудно исполнить, особенно если она сопровождается постоянными вопросами Коннера о том, что следует из идей Клаузевица.
Обсуждали они и будущее. Коннер был уверен, что в течение ближайших двадцати лет будет еще одна война и что эта война будет мировой, что Америка будет воевать вместе с союзниками и что Эйзенхауэру следует готовиться к этому. Он посоветовал Эйзенхауэру попроситься под командование полковника Джорджа К. Маршалла, который служил с Коннером в штабе Першинга. Маршалл, говорил Коннер, "знает об организации союзного командования больше, чем кто бы то ни было. Он просто гений". Высшей похвалой у Коннера было: "Эйзенхауэр, вы поступили так, как в вашем случае поступил бы Маршалл". Эйзенхауэр узнал от Коннера, какую цену заплатили союзники за то, что не имели во время войны единого командования и что не дали маршалу Фошу достаточных полномочий. Коннер говорил Эйзенхауэру, что в следующей войне "мы должны настаивать на персональной ответственности — политические лидеры должны уметь становиться выше национальных соображений при ведении военных кампаний..."*7. Пророческие слова для преемника Фоша.
Эйзенхауэр боготворил Коннера. Позднее он говорил, что три года в Панаме были для него "чем-то вроде адъюнктуры в военной науке... За свою жизнь я встречался со многими великими и добрыми людьми, но у Коннера я всегда буду в неоплатном долгу". Вирджиния Коннер отмечала: "Я никогда не видела более конгениальных людей, чем Айк Эйзенхауэр и мой муж". Коннер в отчете за 1924 год писал об Эйзенхауэре как "об одном из наиболее способных, квалифицированных и лояльных офицеров армии США"*8.
Панама принесла Эйзенхауэрам и счастье рождения второго сына. В начале лета 1922 года Мейми отправилась в Денвер с целью спастись от жары и родить ребенка в нормальной больнице. В июле Эйзенхауэр взял отпуск и 3 августа присутствовал при рождении Джона Шелдона Дауда Эйзенхауэра. Рождение Джона приглушило боль от смерти Айки; Эйзенхауэры были исключительно заботливыми родителями. Мейми, вспоминал выросший Джон, "так любила меня, что почти душила своей заботой", а Мейми в одном из интервью призналась, что "мне потребовалось много лет, чтобы справиться с собственной "удушающей любовью", только после того как у Джонни появились собственные дети, я перестала беспокоиться о нем". Его отец, суровый ("папу... я боялся до ужаса") и твердый в дисциплине человек, настолько опасался своего темперамента, что никогда и пальцем не трогал своего сына*9. Вместо этого он за проступки устраивал Джону довольно частые словесные выволочки. Но в целом они неплохо ладили, и, как только Джон подрос, Эйзенхауэр стал приучать сына к самым разным полезным делам, что не прекращалось до смерти отца.
В 1925 году Коннер, использовав все свое влияние в Военном министерстве, добился, чтобы майора Эйзенхауэра послали в командирскую и штабную школу (КШШ) Ливенуорта, штат Канзас. Весь следующий год Эйзенхауэр работал больше, чем когда-либо в своей жизни. Он непосредственно состязался с двумястами семьюдесятью пятью лучшими офицерами американской армии. Нагрузка, как и соперничество, была почти невыносимой. Слушатели рассматривали учебу в КШШ как награду и вызов одновременно, армия же видела в этом испытание. Школа была задумана не только для выяснения того, кто имел мозги, но и для определения способности выдерживать громадные нагрузки.
Метод обучения состоял в организации конкретных военных игр. Слушателям задавали задачи. Враждебное соединение такой-то силы и численности атакует или защищает позицию. Слушатели, командующие Синими, должны решить, какие действия необходимо предпринять. После представления ответа слушателю выдавалось одобренное решение. После этого слушатель вырабатывал план передислокации боевых частей и соответствующих действий вспомогательных служб — короче говоря, выполнял ту работу, которая, требуется от штаба в условиях войны.
КШШ славилась своими чудовищными нагрузками. Слушатели готовились к занятиям далеко за полночь. Напряжение было таким, что нервные срывы случались часто, а порой были и самоубийства. Эйзенхауэр находил атмосферу школы "вдохновляющей" *10.Он решил, что свежая голова важнее той, что забита массой деталей, а потому ограничился двумя с половиной часами вечерних занятий и ложился спать в полдесятого. Он подружился со старым знакомым по Форт-Сэму Леонардом Джироу. Они оборудовали командный пункт на третьем этаже в квартире Эйзенхауэров, стены комнаты были завешены картами, полки заставлены справочной литературой. В комнату не проникал ни один посторонний звук, семья доступа туда не имела.
Одно из первых воспоминаний Джона Эйзенхауэра было связано с вечерним вторжением в эту святыню. Он увидел, что его отец и "Джи" склонились над большим столом, темные очки защищали их глаза от яркого света лампы. "Я был слишком мал, чтобы видеть, что лежит на столе, но меня поразили громадные карты, развешенные по стенам. Двое молодых офицеров обсуждали тактические проблемы грядущего дня. Папа и Джи рассмеялись и выставили меня за дверь тотчас же" *11.
Эта учеба выявила в Эйзенхауэре лучшее — умение осваивать детали, не увязая в них, талант реализовывать идеи на практике, способность справляться (почти радостно) с перегрузками, профессионализм и чувство командного игрока (основное внимание в курсе обучения уделялось нормальному функционированию всей военной машины). Когда опубликовали окончательные итоги, Эйзенхауэр оказался первым в своем потоке. Джироу стоял вторым, всего на две десятых сзади.