Запах полыни
— Баба Нина…
— Ах ты ж, паршивка эдакая! — Старуха ястребом кинулась на замурзанную маленькую девчушку.
Сауле поморщилась от жалости: малышку поймали, как говорится, на месте преступления. Она только что вытащила из большой хозяйственной сумки уже надкусанную хозяйкой булочку и теперь судорожно прижимала ее к грязной куртке.
— Воровка бессовестная, — с ненавистью шипела баба Нина, выкручивая из тощих ручонок свою булку. — Развелось вас как собак, на секунду честным людям отвернуться нельзя…
Девчонка молчала, но в трофей вцепилась намертво. И смотрела на торговку с ничуть не меньшей ненавистью, почему-то не делая попыток к бегству.
«Пожалуй, помладше Китеныша. Года четыре, не больше. Ах ты боже мой, маленькая какая…»
Сауле суетливо нашарила в сумке кошелек и вслепую вытащила десять рублей. Протянула старухе и пролепетала виновато:
— Баба Нина, отдайте вы ей эту булку. Пусть поест, ведь светится вся…
Старуха взглянула на нее пронзительно, но девчонку отпустила. Вырвала у Сауле десятку и недобро протянула:
— Пожалела, значит? Ее, не меня? Я, значит, весь день кручусь на холоде как проклятая, нет времени поесть толком, вон, только куснуть хлебец и успела…
— Но она…
— Скажешь — маленькая?
— Ну… да.
— Воровка она, вот и весь сказ, возраст тут ни при чем.
Звереныш настоящий, ты в глаза-то ей посмотри, посмотри внимательнее! Глянь — убить меня готова, дрянь немытая, слава богу, сил пока маловато! Таких, как она…
Старуха с силой оттолкнула застывшую рядом девочку. Маленькая оборванка едва не упала от толчка, но булочку не уронила. Не ела, правда, к удивлению Сауле. И не убегала. Стояла, будто ждала чего-то — личико напряженное, губы плотно сжаты, взгляд невидящий, поверх голов…
— Их как собак бешеных отстреливать нужно, пока в силу не вошли! — зло выкрикнула баба Нина. — Тебе, дурехе, не понять — сорняк, он сорняк и есть, и выпалывать его должно, пока мал…
Сауле не возражала, она просто не знала, что сказать. Да и понимала, что баба Нина все равно не услышит, она всегда слышала только себя, Сауле уже заметила. И сейчас старуха кричала так самозабвенно, словно несчастная малышка украла не булочку за шесть рублей максимум, а пенсию, всю до копейки, и им с мужем грозит голодная смерть.
О Сауле баба Нина забыла. Жаловалась соседям, покупателям и прохожим — всем, кто оказался рядом! — на мелких ворюг, на беспредел городских властей, на высокие цены, на криминальную обстановку в стране, на безбожников-коммунальщиков…
Баба Нина даже не услышала тихого «до свидания» Сауле, так разошлась.
«Наверное, она никогда мне не отдаст эти пятьсот рублей. — Сауле неохотно пошла к остановке. — Как только разговор о деньгах заходит, все время что-нибудь случается…»
Сауле грустно улыбнулась: эта пожилая женщина когда-то показалась забитой и несчастной. Ей хотелось помочь, она выглядела жалкой, беззащитной, слабой. Выходит, Сауле совершенно не разбирается в людях.
Сейчас баба Нина напоминала Сауле щуку. Злую, острозубую, с холодным бесстрастным взглядом. Ненавидящую всех и вся. И жадную, ох какую жадную…
Жаль, что Сауле приходится с именно ней работать. Больше никто не торговал на рынке разделочными досками.
Сауле до сих пор не понимала, какое затмение на нее нашло: целую неделю отдавала бабе Нине рисунки, не получая ни копейки. Старуха уверяла, что все деньги муж вложил в покупку фанеры — а ведь они компаньоны, не так ли? — и нужно немного подождать.
Причем свои рисунки на «прилавке» Сауле ни разу не видела. По словам бабы Нины, они уходили мгновенно, едва выставлялись. Сауле ужасно хотелось посмотреть, как реагируют покупатели на «букеты», но…
Расписанные доски старуха всегда забирала домой, ее муж покрывал рисунок лаком. Аллергия не позволяла Сауле ни сделать это самой, ни использовать в работе масляные краски. Иначе бы уже знала, кого привлекают ее цветы. И какие именно покупателям больше нравятся — простенькие полевые, пышные садовые или экзотичные тепличные — орхидеи, скажем…
«Зря загадала — получу деньги, сразу же куплю Китенышу велосипед, — огорченно подумала Сауле. — И зря заранее шестьсот рублей отложила, велосипед как раз тысячу с небольшим стоит. Не загадала бы, не сглазила…»
Велосипед хотелось купить сыну давно. Сауле уже приглядела подходящий: ярко-красный, с цветными кольцами на рамах, двухколесный, ладный. Широченные мягкие шины, высота сиденья регулируется, высота руля тоже, продавец уверял — лет до двенадцати ребенок пользоваться будет, а то и дольше.
Она знала, Китеныш и не мечтал о таком велосипеде, не сомневался — нет денег. Изредка катался во дворе на чужих — приятели разрешали — и радостно сигналил, привлекая внимание матери, читающей на скамейке: посмотри, как я умею!
«Сейчас самое время для велосипеда. — Сауле оглянулась на небольшой магазин, детские велосипеды яркими праздничными колоннами выстроились прямо у крыльца. — Уже тепло, а впереди лето…»
Думая о своем, Сауле испуганно вздрогнула: кто-то коснулся ее ладони.
Она обернулась: рядом шла маленькая воровка. Девочка по-прежнему прижимала к груди украденную булочку, не откусив от нее ни кусочка.
Ребенок выглядел настоящим беспризорником.
Давно не мытые светлые волосы стянуты в куцые хвостики цветными резинками. Голая шейка жалко тянется из широкого ворота. Разбитые кроссовки явственно хлюпают, длинные штанины лежат на них небрежными складками. Голубая курточка коротковата, кисти рук тощие, посиневшие от холода.
Горло перехватило от жалости, Сауле раскашлялась. Малышка неожиданно басовито — а ведь худышка, в чем только душа держится! — посоветовала:
— Придешь домой, чай горячий попей, поняла? А то простынешь, грипп знаешь какой сейчас ходит?
— Какой? — просипела Сауле, лишь бы что-то сказать.
— Злой, — бросила на нее серьезный взгляд малышка. — Мамка неделю болела, дома лежала. Горела вся! — Помолчав, вздохнула. — Зато не пила. Дома денег нет, а пойти куда — сил нет. А я дверь закрыла, никого не пускала, хоть и рвались…
— Кто? — неосторожно спросила Сауле.
— Собутыльники, кто ж еще? — сурово ответила девочка.
Сауле снова закашляла. Девочка шла рядом как привязанная. Или ей по пути?
— Ты… булочку маме несешь? — почему-то шепотом поинтересовалась Сауле.
— Вот еще! — возмутилась новая знакомая.
— Почему тогда не ешь?
— Я с Кешей поделюсь, вместе съедим, — сухо сообщила малышка. И смущенно буркнула: — А то если сейчас кусну, могу и не остановиться…
Сауле судорожно сглотнула, ее вдруг затошнило. Девочка невозмутимо пояснила:
— Я знаешь какая жадина, как до хлебушка доходит? — и задумчиво протянула: — Или это у меня вкус во рту такой, неправильный?
Сауле прошла свою остановку, почему-то не могла оставить малышку одну. Легко коснулась пальцами впалой щечки — сердце болезненно сжалось — одна кожа! — и спросила:
— Кеша — это твой брат?
Девочка засмеялась:
— Собака!
Сауле не поверила собственным ушам:
— Ты несешь булочку собаке?
— Ага, Кеше. У меня кроме него никого нет.
— А… мама?
— Она есть. Только мамка три дня как в загул ушла, — спокойно сказала девочка. — Мы с Кешей вдвоем на хозяйстве.
— Вдвоем? — растерянно пробормотала Сауле. — А как же…
— И хорошо! — перебила малышка. — А то мамка, как выпьет, себя не сознает. Дерется больно и Кешу гонит, убить грозится…
Сауле молчала. Собственные проблемы казались мелкими и не стоящими внимания. Она не знала, как помочь девочке.
— Я чего к тебе подошла? — Малышка снова коснулась ее руки. — Чтоб знала: я не воровка.
Сауле изумленно заметила, что девочка покраснела. У нее даже уши запылали сквозь слой грязи, почти прозрачные на солнце, забавно оттопыренные.
— Просто есть захотелось сильно-сильно, и Кеша голодный, — виновато забормотала малышка. — А у нее, у этой бабки, в сумке еще такие булки есть, много, и ненадкусанные, я видела. Думала — и не заметит, если одну возьму…