Начало

Осипову казалось несправедливым то, что кофры с оборудованием приходилось нести ученым. Стрелки должны были держать оружие наготове, чтобы, случись что, дать отпор врагу. Какому врагу?
– Кто первыми открыли огонь, мы или «серые»? – спросил Осипов.
– Какая разница? – не оборачиваясь, пожал плечами Камохин.
– А ты не думаешь, что нам придется писать отчеты обо всем, что здесь произошло? И лучше, чтобы в них не было разночтений.
– Молодец, Док-Вик, – одобрительно хмыкнул Брейгель. – Сразу видно – голова!
В Центре Изучения Катастроф бойцы ко всем ученым, независимо от возраста, пола и специальности, обращались одинаково – Док. И только к Осиповскому «Доку» каким-то непонятным образом прилип еще и первый слог имени.
– Первым выстрелил Ян, – уверенно заявил Камохин.
– Разве? – усомнился Брейгель.
– Ты засек перемещение «серых», дал ученым команд у «в укрытие», после чего открыл огонь по противнику. Вместе мы обратили противника в бегство.
– Как у вас все просто, – усмехнулся Орсон.
– У кого это, у нас?
– У русских.
– А что, разве не так было, Ян?
– Не знаю… Не могу точно сказать. Все как-то само собой получилось.
– Значит, будет так, как я сказал.
Вот оно как, подумал Осипов. Все получается само собой. А потом создается история, в целом не искажающая факты, однако трактующая их в строгом соответствии с принципом необходимости. Если вступили в бой – значит, нам противостояли враги. Если бой закончился без потерь – значит, мы обратили врага в бегство. Все это было для Осипова в новинку.
– Налево, – скомандовал Камохин.
Улицу, куда они собирались свернуть, перегораживали перевернувшийся автобус и с десяток врезавшихся в него машин. Нужно был либо лезть через груду искореженного, обледенелого металла, либо идти в обход. Камохин решил попусту не рисковать. Группа вернулась назад и через арку вошла в проходной двор. В небольшом скверике, зажатом приземистыми, пяти– шестиэтажными домами, все было так же, как и в тот момент, когда образовавшийся внезапно разлом в один миг превратил город в аномальную зону. Он был похож на макабрическую кунсткамеру. На скамеечках сидели старушки и молодые мамаши, держащиеся за ручки детских колясок. В песочнице играли дети. Даже те, что сидели на пружинных лошадках и качелях, остались на своих местах. Примерзли. На землю упал только велосипедист, ехавший по окружающей сквер дорожке.
– Жуть какая, – едва слышно прошептал Орсон.
– А ты представь, что творится в квартирах, – так же тихо ответил ему Брейгель.
– Не хочу…
– Кончайте гундеть! – Камохин быстрым шагом направился к арочному проходу на другой стороне двора.
– Игорь! – догнал Камохина Орсон. – Ты ведь бывал в других аномальных зонах?
– Пару раз.
– И что там?.. То же самое?..
– Нет.
– Я хотел сказать, так же… Жутко?
– Бывало и хуже.
– Хуже? – Орсон бросил растерянный взгляд в сторону убитого холодом парка. – Что может быть хуже?
– Когда вокруг еще живые, а ты не можешь им помочь.
Камохин прибавил шагу, так что Орсон с кофром в руках уже не мог за ним угнаться. Он не был расположен обсуждать данную тему. В ЦИКе существовало негласное правило: вернувшиеся из аномальной зоны никому не были обязаны рассказывать о том, через что им пришлось пройти ради того, чтобы остаться живыми.
Осипов снова посмотрел на дескан.
– Нет сигнала!
– У меня тоже нет, – подтвердил Брейгель.
– Где же искать пакаль?
– Док-Вик, у тебя что, специальность такая?
– Какая?
– Задавать вопросы, на которые не существует ответов.
Выйдя через арку на улицу, квестеры оказались по другую сторону баррикады из покореженных машин. Камохин сверился с картой. Разлом, если его местоположение было вычеслено точно, находился дальше по улице, в трех-четырех домах. А вот пакаль детекторы по-прежнему не фиксировали.
Орсон запрокинул голову. Небо на верху было серое, безжизненное. Как будто намалеванное наспех, кое-как. Жутковато было смотреть на него – казалось, небо может упасть и раздавить все, что под ним.
– Хоть бы снег пошел, что ли…
– Ага. Нам здесь только сугробов и снежных заносов не достает. – Брейгель ободряюще похлопал Орсона по плечу. – Не паникуй прежде времени, Док.
– А ты скажешь, когда будет пора?
– Можешь не сомневаться.
– И что тогда?
– Слушай, нам до разлома осталось пройти всего ничего. А там вы с Док-Виком сделаете свои замеры, мы с Игорем найдем пакаль. И все дела! Вернемся в ЦИК героями!
– Я не хочу быть героем, – недовольно буркнул Орсон.
– Ну, старина, тут уж я тебе ничем не могу помочь! – развел руками Брейгель. – Придется!
– Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой, – процитировал Осипов.
– А, брось, – Орсон хотел махнуть рукой, но обе руки у него были заняты. В одной – кофр, в другой – автомат. – Героями по приказу не становятся.
– Не знаю, – честно признался Осипов. – Мне не приходилось.
– А какой в этом смысл? – спросил Брейгель.
– Абсолютно никакого.
– Тогда я вообще ничего не понимаю.
– Это невозможно понять.
– Тогда… какой в этом смысл?
– Вот, посмотри, – Камохин указал на здание с высоким крыльцом, мимо которого они проходили. Окна в здании были из зеркальных бронированных стекол. А на фасаде красовалась вывеска «Банк Евростандарт». – Это – банк. В нем полно денег. Мы можем войти и взять сколько захотим. Верно?
– Верно, – подумав, согласился Брейгель.
– Так почему мы этого не делаем?
– Потому что деньги сейчас ничего не стоят!
– Вот! – поднял руку с выставленным пальцем Камохин. – То есть мы не тащим деньги из банка не потому, что кристально честные, и не потому, что считаем такой поступок дурным, а потому, что в нем нет смысла!
– И что?
– А то, что если хочешь понять, в чем смысл бессмысленных поступков, тебе следует вернуться назад, вломиться в этот чертов банк и вытащишь оттуда мешок денег!
– Стойте!
Осипов бросил кофр на землю и перехватил дескан обеими руками. Пощелкав переключателем режимов, он глянул по сторонам и перебежал на другую сторону улицы. По стене дома, на углу которого остановились квестеры, расплывалась большая амебообразная клякса. Беспросветно черная и бесконечно пустая. Будто живая, она постоянно меняла свои очертания, плавно перетекая из одного бесформенного состояния в другое, такое же бесформенное. При этом, как было установлено, площадь ее оставалась неизменной. Это и был разлом пространственно-временного континуума. Вернее, его внешнее проявление в пределах физики нашего мира. Что могло находиться по другую его сторону? Да, собственно, все что угодно! Осипов знал о разломах почти все, что о них было известно ученым. Он был одним из создателей тории, объясняющей возникновение разломов, – благодаря чему в свое время и оказался в Центре Изучения Катастроф. Но он впервые видел разлом собственными глазами. И, надо сказать, это производило впечатление. Это была она – та самая ницшевская бездна, способная довести до безумия.
 
Глава 2
 
Приблизившись к разлому, квестеры встали возле него полукольцом. Ученые даже кофры с приборами на землю не поставили. Для начала нужно было свыкнуться с мыслью о том, что происходит нечто совершенно невообразимое. Смотреть на разлом, находясь в двух шагах от него, – это все равно, что стоять у врат, за которыми находится чужой, неведомый мир. Ощущение жути примешивается к пьянящему чувству вседозволенности. Всего один шаг – и ты можешь оказаться по другую сторону. Не зная и даже не догадываясь, что ты там встретишь:
– А что если туда чего-нибудь кинуть? – спросил Орсон.
– Кинь, – безразлично пожал плечами Камохин.
Из всей группы лишь ему уже доводилось видеть разлом.
Желание кинуть что-нибудь в черную бездну возникало у каждого второго. Вероятно, это как-то связано с особенностью человеческого восприятия странного, необъяснимого, непостижимого объекта, которого невозможно даже коснуться рукой. Что делал древний предок человека, когда видел ползущую к нему змею – существо, абсолютно на него не похожее, ведущее себя, с точки зрения примата, противоестественно? Он брал палку подлиннее и бил змею. Или кидал камень. Именно это действие помогло ему выжить. Потому и закрепилось на уровне инстинкта.