Пьесы

Эльвира. Почему же? 
Слуга. Этот парень, наш гость... у него такая привычка - как только выпьет стакан, так бросает его об пол. 
Эльвира. Замечательно... 
Слуга. Как угодно вашей милости. 
Эльвира. Килиан! 
Слуга. Да! 
Эльвира. Я хочу, чтобы венецианские бокалы были на столе. 
Слуга. Это наши лучшие, ваша милость, барон их больше всего любит, это память о его путешествии, о море... 
Эльвира. Именно поэтому. 
Никем не замеченный, входит Пелегрин. Эльвира продолжает играть, 
слуга занят посудой на столе. 
Килиан, а какой он, наш гость? 
Слуга. Какой? 
Эльвира. Опиши его! У него бородища, да? А волосы, наверное, закрывают воротник, словно парикмахеры все повымерли? 
Слуга. У него нет воротника. 
Эльвира. В детстве я однажды видела такого бродягу, он придерживал бороду и вытирал рукой следы от супа на губах - фу! 
Слуга. У него нет бороды, у нашего гостя. 
Эльвира. Жаль. 
Слуга. И все-таки ваша милость будут удивлены. 
Эльвира. А ботинки? Какие у него ботинки? Ты видел те, которые остались от цыган и теперь валяются в пруду? 
Слуга. Примерно такие же и у него. 
Эльвира. Бедняга! Надо дать ему какие-нибудь получше, потом. 
Слуга. Это было бы великодушно со стороны вашей милости. 
Эльвира. Но только потом! Понимаешь, барон хочет познакомиться с ним, с таким, как он есть... Он пьян, ты сказал? 
Слуга. Боюсь, этот ужин доставит мало радости вашей милости. 
Эльвира. Напротив! 
Слуга. Он совершенно нищий, я думаю. 
Эльвира. О, я не такова, чтобы не выносить присутствия бедных людей. 
Слуга. Я хочу сказать, ему нечего терять. Такие люди имеют обыкновение говорить правду... 
Эльвира. Какую правду? 
Слуга. Какую им заблагорассудится. Совсем нетрудно, ваша милость, быть смелым, когда дошел до точки. 
Эльвира. Я ценю правду. 
Слуга. Даже когда она неприлична? Он, видимо, немало повидал на своем веку. 
Эльвира. Например? 
Слуга. И в тюрьме сидел. 
Эльвира. В тюрьме? 
Слуга. Тут замешана женщина, я думаю... 
Эльвира. Он был в тюрьме, ты говоришь? 
Слуга. Он так сказал. 
Эльвира. Замечательно! 
Слуга. Его хотели повесить, я думаю. 
Эльвира. Замечательно, просто замечательно. 
Слуга. Что же здесь замечательного, ваша милость? 
Эльвира. Что? (Снова поворачивается к клавикордам.) А то, что человек, который недоволен своей судьбой, на этом примере сможет кое-чему научиться, - вот что. (Трогает клавикорды.) 
Слуга (хочет уйти, но замечает в дверях гостя). Гость, ваша милость. (Уходит.) 
Эльвира. А! Разве уже был гонг... (Поворачивается, чтобы идти навстречу гостю, но останавливается, увидев его.) 
Пeлeгрин. Добрый вечер, Эльвира. 
Эльвира. Пелегрин?! 
Пелегрин. Я приглашен на ужин, если не ошибаюсь. 
Эльвира. Пелегрин... 
Молчание. 
Пелегрин. Не пугайся, Эльвира, я скоро уйду, у меня не много времени. 
Молчание. 
Вы прекрасно живете, я всегда так и думал... Вот только это полено... мне кажется, лучше задвинуть его подальше в камин, ты позволишь?.. (Берет кочергу.) Ты удивлена, Эльвира, что я появился здесь, в этих невероятных местах... Я был болен, у меня была лихорадка, такая, что казалось, будто черти тянут из меня жилы. И вот я снова здоров. Бывает же: здоровее, чем когда-либо!.. (Выпрямляется.) На Кубе меня дожидается одна ферма, всеми забытая, опустевшая, выгоревшая ферма. Я буду выращивать на ней фрукты: ананасы, персики, сливы, инжир, виноград. Корабль отходит через месяц, а через год, Эльвира, я пришлю вам свой собственный кофе! 
Эльвира, стоявшая до сих пор молча и неподвижно, как статуя, 
вдруг поворачивается, подбирает юбку и решительно устремляется 
прочь. 
Куда же ты? Я не хотел тебя пугать... Ага, а вот и ваша дочка. (Останавливается перед фотографией.) Ты похожа немного на мать. Глаза, как у серны. Может быть, она теперь плачет от гнева, твоя мать, - я напомнил ей о вещах, о которых тебе вовсе не следует знать, умнее от этого не станешь, а главное - жизнь коротка, вот в чем вся штука. (Оглядывается кругом.) А, книги... (Берет одну из них в руки.) Когда-нибудь, не знаю только когда, я все вас прочту, о вы, чудесные соты, со следами воска на страницах, на которых оседает разум столетий. 
Появляется барон; он явно озадачен появлением своего гостя, 
который, ничуть не смущаясь, продолжает листать книгу. 
Барон. Желаю здравствовать. 
Пелегрин. И вам того же... Ваша милость тоже, по-видимому, любитель гравюр? У вас прелестное собрание. 
Барон. Жена появится сию минуту. 
Пелегрин. Вы думаете? 
Барон. Мне сказали, что вы уже около недели в нашем доме, вас задержал снег. 
Пелегрин. И снег тоже. 
Барон. У нас редко бывает столько снега. 
Пелегрин. Когда-то и я собирал... индейские головы, в Америке. Черт знает, как им это удается, но величиной они вот такие - с кулак, натуральные человеческие головы. Мертвые, конечно. Но безупречной сохранности - мясо, кожа, глаза, волосы, даже черты лица - только в уменьшенном размере. На ферме, где я тогда работал, у меня был целый набор таких голов, их можно было держать в руке, как клубни картофеля. Но однажды меня разозлили женщины, и я покидал в них все головы, так что ни одной не осталось. (Смеется.) Почему вы так смотрите на меня? 
Барон. Мне кажется, мы уже где-то виделись... 
Пелегрин. Правда? 
Барон. Не знаю, помните ли вы меня... 
Входит слуга. 
Слуга. Ее милость просят ее извинить. У нее мигрень, она говорит, или что-то с желудком. 
Барон. Спасибо. 
Слуга уходит. 
Сядем! 
Пелегрин. Мне кажется, это было на Санта Крусе... Спасибо... Это было на Санта Крусе, в том проклятом кабачке, где у меня украли серебряный амулет! 
Барон. Кто, я? 
Пелегрин. Негры! Помните негра, который продавал устрицы? Я и сейчас утверждаю, что они воняли... Спасибо... Я ждал вас тогда на нашем корабле, вы ведь сказали, что поедете с нами? Корабль с красным вымпелом, помните? 
Барон. Отлично помню. 
Пелегрин. "Виола". 
Барон. "Виола"?! 
Пелегрин. Да, попутешествовали мы тогда! Под Мадагаскаром нас взяли французы и нацепили наручники. Девять недель мы сидели в тюрьме и грызли ногти, жрали плесень на стенах! К счастью, я заболел, остальных сослали на галеры. Ведь мы пираты! Меня должны были послать вслед за ними, но сначала отвезли в госпиталь. Больничная сестра дала мне свою кровь... Да, она закатала белый рукав, села и дала мне свою кровь. Потом я спрыгнул с мола и поплыл. Понимаете, я все плыл и плыл, а во мне была кровь той сестры, была лунная ночь, на рейде стояло голландское грузовое судно, и я уже слышал, как на нем поднимали якорь. Но простите.