Мне не забыть
В зале вдруг заулыбались, зашумели, захлопали… И Лера, оправившись от недавнего испуга, заметила наконец Красовского, который одобрительно кивал ей из первого ряда.
— Дорогие друзья! — сказал Юрген. — Мой русский не очень хороший. Я имел мало практики. Я могу ошибиться.
— Ничего! Давай, Юрген! — крикнул чернявый парень. — Мы не обидимся.
Пока Юрген рассказывал о Зигфриде, Хайнце, Вернере, Клаусе, бегавшем с кинокамерой по залу, Лера незаметно ушла со сцены, надеясь, что ее миссия выполнена, и отправилась искать Наташу.
Посыпались вопросы из зала, на которые Юрген едва успевал отвечать. Он вызвал на помощь Вернера и Зигфрида, оставив себе скромную роль переводчика.
Их спрашивали обо всем — нравятся ли им русские девушки, какая зарплата у немецких рабочих, сколько стоит водка в Германии, как они относятся к войне.
— Мы пацифисты. Мы против войны, — спокойно ответил Юрген.
— А твой батя небось убивал наших солдат? — прозвучал чей-то злой голос.
— Мой отец антифашист. Он всегда ненавидел Гитлера.
— А если у вас будет новый Гитлер, вы опять пойдете убивать нас?
— Нет.
— А если вас заставят?
— Это нельзя. У нас такой закон. Я иду в армию, если хочу. Заставить никого нельзя.
— Вот бы у нас такой закон ввели! — громко сказал какой-то парень.
И тут же представитель райкома что-то зашептал Красовскому, а тот молча кивнул.
Молодые немцы, которые держались с достоинством и не боялись отвечать на провокационные или просто глупые вопросы, явно нравились публике. А уж когда Юрген взял гитару и запел, в зале повскакивали с мест. Он был в ударе, пел на немецком, на английском и даже на русском.
Вдруг рыжий парень с наколкой на руке поднялся с места и выкрикнул:
— Эй, ведущая, ну-ка спой! Чего стесняешься? Помнишь, как в общаге…
Он явно привлек к себе внимание, зал зашумел. Лера испуганно посмотрела на Наташу.
И тут Юрген, оборвав песню, заявил на весь зал:
— Это очень правильно. Она поет лучше всех! Прошу на сцену.
— Я не буду петь, я не могу, — вспыхнув, прошептала Лера Наташе.
— Иди, — Наташа легонько подтолкнула подругу.
А Юрген с такой нежностью поглядел на нее и так обворожительно улыбнулся, что она не смогла устоять. Когда она пела свои романсы, он, быстро схватывая мелодию, подыгрывал ей на гитаре.
Красовский, все это время контролировавший ситуацию, то отвлекая райкомовского деятеля, то помогая Наташе проводить съемки, настолько был потрясен пением Леры, что стремительно вышел из зала и закурил прямо в дверях.
Потом, в полутемном фойе, в отсветах мигающих разноцветных прожекторов, Лера и Юрген танцевали, прижавшись друг к другу и забыв обо всем на свете. «Какая красивая пара!» — прозвучал неподалеку чей-то восхищенный голос. Они услышали, улыбнулись друг другу.
Рядом Наташа танцевала с Зигфридом, то и дело выискивая взглядом Красовского, но того нигде не было видно.
Неожиданно появились чернявый и рыжий и пригласили танцевать Наташу и Леру.
— Знаешь, мы тебя тут в телевизоре видели, — сказал рыжий Лере. — Здорово ты этого прокурора зацепила. Молоток. Моя бы воля — пришил бы гада!
— А что он тебе сделал?
— Одного кореша посадил.
— За что же?
— Да ни за что! Ладно, твой кавалер скучает. А мы к вам заглянем вечерком, споем, о том о сем покалякаем.
— Конечно, заходите.
Не дожидаясь окончания вечера, Юрген и Лера незаметно вышли из здания… Улица встретила их приятной свежестью, легкий ветерок обдувал их разгоряченные лица… Юрген остановил такси…
Громко разговаривая по-английски, они на этот раз беспрепятственно проникли в гостиницу. Лера держалась непринужденно, ее вполне можно было принять за иностранку. Они поднялись на этаж, вошли в номер, и Юрген, усмехнувшись, сразу запер дверь на ключ. Было тихо, только откуда-то доносилась приятная музыка… В этот день все получалось легко и просто, никто не мешал влюбленным, словно какие-то высшие силы решили оберегать их покой и счастье.
Быстро раздевшись, они вместе забрались под душ, смеялись, брызгали друг в друга водой и прямо под душем стали заниматься любовью.
Потом они лежали рядом в постели и долго разговаривали полушепотом, стараясь поделиться друг с другом всем, что касалось их прошлого и что было важным для них обоих. Юрген узнал, что Лера с детства мечтала стать певицей, еще совсем девчонкой выступала вместе с цыганским ансамблем, это были друзья ее матери. С ними было так весело и хорошо, она до сих пор не может их забыть. Потом они исчезли из ее жизни так же внезапно, как появились… Лера долго тосковала, оставаясь одна, вспоминала их песни, но однажды мать услышала, как Лера поет. Она почему-то ужасно рассердилась и заявила, что, если Лера не выкинет из головы эту цыганскую дурь, она покончит с собой.
Лера взрослела и видела много непонятного, абсурдного в поведении своей матери. Иногда с ней было просто невыносимо. Она бывала очень ласковой и нежной, а иногда ужасно несправедливой и вызывала у дочери смешанные чувства любви, жалости и ненависти. Может быть, мама стала такой, потому что ожесточилась на жизнь и боялась одиночества? Лера росла без отца, родители разошлись, когда она была совсем маленькой… Кем был ее отец и куда он исчез? Она ничего об этом не знала.
Вообще в истории семьи Голицыных было много странного, даже страшного, но Лера не стала рассказывать Юргену о том, что родители матери погибли в сталинском лагере, а мать с сестрой несколько лет жили в детском доме… Она боялась, что он не сможет это понять, да и сама она мало что знала и понимала… Конечно, ей хотелось разобраться в том, что происходило в ее семье, но заводить об этом разговор было совершенно бесполезно, он каждый раз заканчивался слезами и истерикой. Лера не желала причинять боль и без того несчастной и явно нездоровой матери. Так и не получив ответы на волнующие ее вопросы, она замкнулась в себе, а петь перестала совсем, чтобы зря не травить себе душу.
— Ты снова стала петь для меня? — спросил Юрген.
— Конечно! Я подумала, что так я смогу лучше всего выразить свою любовь к тебе! — Лера уже не пыталась сдерживать свои чувства.
— Какой я счастливый, — сказал Юрген.
Общаясь с Лерой, он все лучше узнавал русский язык. Он многое понимал, непонятные слова переспрашивал, и хотя сам говорил с ошибками, это его уже не смущало.
— Ты так хорошо знаешь русский! — хвалила его Лера.
— Спасибо моей маме! Она помогла мне познакомиться с тобой!
Лера попросила рассказать о его семье. И он стал рассказывать, немного запинаясь и подсмеиваясь сам над собой. Оказывается, многие считают, что его мать владеет русским лучше, чем немецким. Она еще хорошо говорит по-французски, а вот немецкий у нее с особым выговором. Правда, в Германии в каждой провинции — свой акцент, и он настолько различен, что иногда мы с трудом понимаем друг друга, словно говорим на разных языках! Семья Юргена в отличие от Лериной была счастливой и благополучной, мать с отцом обожали друг друга, любили своих детей, стремились дать им хорошее образование. Мать учила их иностранным языкам, прививала любовь к музыке. Отец занимался бизнесом, старшая сестра Марта работала у него на фирме. Хотя их семья была обеспеченной, дети со студенческих лет самостоятельно зарабатывали себе на жизнь, любая работа считалась у них достойным занятием. Сестра подрабатывала сиделкой в больнице, а сам Юрген был даже уборщиком мусора. На вопрос Валерии, откуда знают русский его родители, Юрген ответил примерно так: «Мама жила в России когда-то в детстве, когда мой дедушка что-то строил в вашей стране. Потом она работала в школе, учила русскому немецких детей. Наверное, она выучила и папу». О том, что его отец во время второй мировой войны был в русском плену, Юрген решил промолчать, боясь отпугнуть девушку излишними подробностями из историй своей семьи, в которых он сам, сказать по правде, не очень разбирался. Знал он только, что его отец с сожалением вспоминал о своем участии в войне против русских, но вообще на эту тему говорить не любил.